Карта памяти. Рассказки из прошлой жизни

Последние отгулы

Светлой памяти Эдуарда Умникова

«Прощальным костром догорает эпоха!»

    Ю. Шевчук

Самый тяжёлый удар в том году судьба нанесла в начале весны. Я всё ещё с трудом приходил в себя после недавнего развода, когда в середине марта трагически погиб младший брат.

Похороны и всё, с ними связанное, легло на мои плечи, на родителей смотреть было страшно и рассчитывать не приходилось. Отец, крайне негативно относившийся к употреблению алкоголя, сам поставил в изголовье моего дивана купленный к поминкам ящик водки, понимая, что иначе мне не выдержать. Просыпаясь утром и видя перед собой на стене портрет Бориса в траурной рамке, первым делом я выпивал стакан «болеутоляющего».

Если бы не верные друзья, то неизвестно, как бы я пережил дни до похорон. Услужливых профессиональных агентов «Ритуала» в то время ещё не существовало, и все необходимые гнетущие процедуры требовалось осуществить самому. Практически не отходивший от меня Толик «Фёдор» помогал и словом и делом. И «переклинило» его только на третий день. Шофёр похоронного автобуса, крупный хамоватый персонаж неправильно оценил обстановку и внезапно потребовал «два конца» за доставку родственников с кладбища до дома. В срочном порядке пришлось искать другой транспорт, трое наших друзей с трудом оттащили «Фёдора» от полуживого водителя.

Рыдающего Костю «Малыша» после нервного срыва прямо на прощании едва доволокли до его дома. Борькина невеста и любовь всей жизни, Ирина, сама опухшая от слёз до неузнаваемости, не отходила от мамы, периодически капая ей валокордин и делая уколы успокаивающего. Любимая Тётя поддерживала отца, которого я в первый и последний раз в жизни видел плачущим. На поминках я, будучи сильно не в себе, объявил всем родственникам, что была бы моя воля – я бы их всех уложил в землю, лишь бы брат встал. Потом в течение долгого времени, перед приездом в гости к родителям, они выясняли, буду ли я на тот момент дома.

От Борькиной смерти я не отошёл до сих пор.

На этом чёрная полоса не закончилась. В конце мая на службе всем сотрудникам объявили, что научно-производственное направление, над которым работал наш отдел с момента своего образования, переходит в «закрытый режим». Тему передают на родственные «ящики», которые с распростёртыми объятиями примут и развивавших её учёных вместе с инженерным персоналом.

Во весь рост встала дилемма: полностью перейти в «невыездные», но зато продолжить трудиться по родной доме?нной тематике, по которой я уже написал несколько статей в специализированные закрытые сборники и сдал экзамены в аспирантуру, или послать семь лет службы «коту под хвост» и уволиться «по собственному». Форму допуска можно было «снять» в течение нескольких лет, устроившись на открытое предприятие.

Решение необходимо было принимать быстро, но серьёзно взвесив все последствия, и, обязательно на трезвую голову, добиться чего никак не удавалось. После развода я пустился во все тяжкие, а Борькина смерть сильно усугубила ситуацию. На службе с пониманием относились к моему состоянию, и практически каждый день непосредственный начальник, «Карась», отпускал меня с середины дня по какому-нибудь несуществующему «срочному» делу. И я двигал к кому-нибудь из друзей править тризну по брату, и «банкет продолжался».

К нормальной жизни меня совершенно неожиданно вернул Эдик, друг юности, молодости и всей дальнейшей жизни. Его младшая сестра, Наталья только что разорвала затянувшийся, измучивший её роман с «женатиком» и пребывала в депрессивном расположении духа. Желая «порадеть родному человечку» и одновременно помочь другу (а вдруг срастётся?), Эдик попросил меня сшить сестре джинсовую юбку. Далее события развивались не совсем по запланированному Эдуардом сценарию: Наташка пришла на примерку и задержалась почти на восемь месяцев. Мы проживали попеременно у меня, у неё и в холостяцкой берлоге Эдуардика. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Наталья оказалась именно таким человечком, которого на тот момент мне, видимо, и не хватало. Невысокая хорошенькая блондинка с огромными светлыми глазами, она обладала замечательным ровным нравом, рассудительностью, крепко «стояла на ногах» и умела самостоятельно принимать решения. Закончив технический ВУЗ, Наташка распределилась в расположенном недалеко от моего дома НИИ, где работали и многие наши с Эдиком друзья юности. Очень активная, но при этом тактичная и заботливая, девушка быстро восстановила моё душевное равновесие и наладила трезвую размеренную, так мною любимую, жизнь по режиму.

Переговорив с отцом, всю жизнь проработавшим на закрытых предприятиях, я решил расстаться с «секретностью» и начал поиски нового, «открытого» места работы. И по родительскому совету взял курс на самое крупное предприятие в Советском Союзе – автогигант «ЗиЛ»: «Пешком на работу будешь ходить! Таких социальных благ и возможностей – свои пансионаты, дома и базы отдыха – больше нигде нет!».

Заявление на увольнение я подал в середине августа, вернувшись из традиционного заезда в Гурзуф. И внезапно выяснилось: помимо отработки двух недель (согласно Советскому КЗОТу), сотрудник обязан израсходовать все отгулы, положенные за выезды в колхоз и участие в Днях Донора. Их у меня оказалось двадцать четыре дня, что в пересчёте на трудовые будни составило без малого пять недель.

* * *

Как только родители отбыли по профсоюзной путёвке в один из Крымских ведомственных санаториев, я немедленно ушёл в отгулы. Компанию в огромной пустующей квартире мне сразу же составили Эдуардик, именно с той поры наречённый «Родственником», и Мишка «Алхимик», мой приятель с незапамятных времён.

Эдик трудился электриком – слаботочником в смену (сутки через трое) на Московском Монетном Дворе в отделе охраны, а Мишка – вольнонаёмным «дисковиком» на огромных комплексах ЭВМ Московского округа ПВО (ракетного щита Москвы). Его рабочий график выглядел нестандартно: десять дней в бункере с аппаратурой на объектах Подмосковья, затем неделя – «пересменка» дома.

В последних числах августа Наташка с коллегами улетела на Кавказ в долгожданный отпуск, так что в рассуждении женского общества я оказался совершенно свободен. Эдик только развёлся, да и Мишка в тот период «холостяковал», что и определяло, в значительной степени, наше времяпрепровождение.

К «Алхимику» «на провед» из Волгограда периодически наезжала его Гурзуфская пассия, теперь разместившаяся в одной из комнат моей квартиры, а ко мне в гости регулярно забегала подружка юности Надежда, товаровед из нашего «Гастронома».

Эдуардик в течение продолжительного периода поддерживал «романтические» отношения с продавщицей нашего винного отдела Галиной, трудившейся вместе с золовкой на условиях солидарной материальной ответственности.

В те годы совместная работа родственников в прибыльной торговле являлась нормальным явлением (в районной рюмочной на Симоновском Валу заправляли свекровь с невесткой): все деньги в общий семейный карман.

После того, как разбитной тандем уволили из магазина по самой неприятной для торгашей статье – «по недоверию», пара веселушек перебралась на Коломенскую в пункт приёма стеклотары. Правда, к августу отношения между «Родственником» и его зазнобой утратили прежний накал, но приятельская составляющая сохранилась. Причиной разлада явилось недавнее «товарищеское недоразумение», когда Эдик едва не убил мужа своей пассии. Тот долго лежал в реанимации на грани жизни и смерти, и, к счастью, выкарабкался, но длительное ожидание последствий изрядно подточило нервную систему «Родственника».

День нашей мужской троицы начинался с автобусной поездки на улицу Новинки, где притулилось приземистое одноэтажное здание с большим огороженным задним двором. Несмотря на то, что по вывешенному при входе расписанию «приёмка» начиналась с 9 утра, уже в полвосьмого жизнь внутри заведения кипела вовсю. Добровольные помощники – бойцы за «соточку» – сортировали сданную накануне стеклотару, выуживая перед этим из винных бутылок продавленные внутрь пробки при помощи немудрёного, напоминающего гарроту (из струны и деревянных ручек), изобретения. Женский тандем всегда нас радостно встречал, предлагал чай-кофе и для поправки здоровья отпускал из-под полы с небольшой наценкой пару-тройку бутылок сухого вина, хранящихся в товарных количествах в глубине тарного склада.

Вернувшись домой и позавтракав традиционной, приготовленной хозяйственным Эдуардиком яичницей, мы определялись с программой на день. Диапазон плановых развлечений не отличался широтой. Как правило, день мы продолжали в пивном баре «Клешня» на Абельмановке, где «халдеем» трудился Вова «Дзержинец», мой товарищ по детскому саду. Обильное употребление ячменного напитка переходило в плотный обед: из соседней «Шашлычной» Вова подтаскивал разнообразные блюда кавказской кухни, вкушаемые с большим аппетитом под «пшеничное» вино, приносимое всё тем же официантом.

После продолжительной трапезы наши пути расходились: Мишка возвращался домой праздновать любовь с волгоградской гостьей, а мы с «Родственником», чаще всего, направлялись на работу к его бывшей жене на Даниловку.

По соседству с рынком в многоэтажном угловом доме №72, протянувшимся на целый квартал вдоль Люсиновской улицы, один подъезд занимала ведомственная гостиница ВЦСПС. Светлана служила в ней администратором и занималась вопросами заселения гостей, регулярно приезжавших в Москву на профсоюзные пленумы и курсы повышения. В остальное время «отель» пустовал, и Светка на свой страх и риск и, естественно, «мимо кассы» заполняла номера остро в них нуждающимися гостями столицы.

Тем летом у неё, как раз, завязались долгоиграющие отношения с коммерсантами из дружеского Вьетнама. Иноземные купцы привозили всё подряд: от ювелирки из речного жемчуга, часов и поделок из ценных пород дерева, а также других изделий народных промыслов до контрафактной одежды и сумок элитных брендов производства бурно развивающейся лёгкой промышленности Юго-Восточной Азии. Гостеприимная «хозяйка» выторговала право «первой руки» и «снимала сливки» с завозимых товаров, которые отдавала когда-то любимому мужу для реализации, предварительно оговорив свою долю.

Мой напарник обладал потрясающим напором продажника и неисчислимым количеством знакомых, постоянно желающих удовлетворить свою жажду потребления. Чем только мы с Эдуардиком не торговали – диапазон вьетнамской продукции постоянно расширялся, и уже к 5—6 часам каждого дня от «четвертака» до «полтинника» мы наваривали без каких-либо затруднений.

Кураж у «Родственника» зашкаливал, я не отставал, и вечер мы, как правило, продолжали в нашем центральном районном ресторане на Автозаводской. Туда же подтягивались Мишка с подружкой, и, воссоединившись, мы совмещали ужин с весельем допоздна в компании приятелей, завсегдатаев «Огонька». Оттуда я, обычно, ехал ночевать к Надежде на Каширку, а приятели отправлялись ко мне домой продолжать праздник.

* * *

Эпизодически, по дороге домой на улицу Трофимова, к нашей компании в «Огоньке» присоединялась Людка, ещё одна знакомая из далёкой юности. Она трудилась в «Берёзке» на Ферсмана и заруливала в ресторан развеяться после вечерней смены. Пышная платиновая блондинка, Людмила не оставляла равнодушным ни одного восточного негоцианта, и на Автозаводских аборигенов смотрела свысока. Много лет назад я познакомил тогда ещё совсем молоденькую красотку с абхазскими родственниками своей жены, которые очень серьёзно подошли к выполнению плана инвалютного магазина. В процессе делового сотрудничества один из Сухумских джигитов осчастливил Людку мечтой всей её жизни – автомобилем, а затем и ребёнком. Приезжая в Москву на закупки, он проживал в своей московской квартире, расположенной в доме около Велозаводского рынка, известного всему району как «Слава Труду», согласно огромным светящимся буквам над его фасадом. На период «командировки» Людка с сыном перебирались на жительство к Гиви, а всё остальное время выступала в роли «соломенной вдовы» в родительской квартире в обществе папы – отставника.

В зависимости от настроения, Людмила, будучи вполне половозрелой и любвеобильной особой, не связанной узами брака, иногда ночевала у нас, предварительно предупредив строгого отца. Своё истосковавшееся без Гиви тело она доверяла тому из троицы, кто на предстоящую ночь оставался без дамы. Рано утром обстоятельная продавщица готовила на всех фундаментальный завтрак из двух блюд и отбывала на вахту за свой валютный прилавок.

* * *

В один из дней дома меня ожидала неожиданная встреча. Вернувшись после утреннего визита на Коломенскую, я застал в квартире бывшего одноклассника Вову Т-ина, заядлого болельщика «Торпедо». Он приехал на стадион незадолго до начала матча, держа в уме заскочить по-быстрому к старому школьному другу. На удачу позвонив в дверь, он хотя и был несколько удивлён видом «неглиже» открывшей ему неизвестной симпатичной девушки, но на приглашение войти откликнулся с удовольствием.

К моменту моего появления Вова уже освоился в обществе незнакомки и, учитывая отличное знание закромов квартиры, тщательно изученной им в школьный период, уже угощал на кухне новую приятельницу домашним отцовским вином из черноплодки с яблоками. Полезный «витаминный» напиток он обнаружил в схроне на антресолях в тёмной комнате перед туалетом, непонятном «изыске» сталинской архитектуры. Решив повторить удачную попытку, Вова достал из того же загашника следующую трёхлитровую банку, но тут удача изменила ему, и увесистая ёмкость выскользнула из рук об кухонный пол, выложенный крупноразмерной метлахской плиткой. Все последующие потуги смыть со стен и, главное, с потолка, оказавшееся в банке варенье, оказались безуспешными.

Володя настолько «удачно зашёл», что, когда он, наконец, поинтересовался, почему же никто не спешит на работу, наступил уже четвёртый день его участия в непрекращающемся празднике. Наш ответ удивил его больше, чем представителей правопорядка, задавшим нашей троице практически тот же вопрос за неделю до этого у входа в «Клешню».

В стране периодически проходила очередная Андроповская кампания, в ходе которой проводились рейды милиции с целью выявления местных нарушителей производственной дисциплины. В рабочее время вблизи кинотеатров, пивных и других заведений увеселительного характера выставлялись патрули, проводившие выяснение причин манкирования отловленными ими гражданами своими трудовыми обязанностями. Наша троица чётко отрапортовала: в отгулах, отдых между сменами, отпуск между командировками, и с готовностью выдала номера служебных телефонов. Естественно, никто никуда не позвонил, и нам дружелюбно разрешили идти по своим делам, что мы и сделали, зарулив в двери бара.

Опешивший Вова, мучимый головной болью и другими сопутствующими похмельному состоянию недугами, попытался придумать хоть какую – нибудь весомую причину своего трёхдневного отсутствия на работе, но «котелок совсем не варил». «Маленько» поправившись, мы устроили «мозговой штурм», и я внезапно вспомнил, что моя старинная подруга Татьяна У-ва трудится в некоем медицинском учреждении, расположенном на углу улицы Чернышевского и Потаповского переулка, где над добровольцами проводят медицинские исследования, на время которых выдаются официальные справки, правда, без оплаты, в отличие от больничного листа.

Немедленно организовалась экспедиция в центр: по дороге к Татьяне мы посетили шашлычную, располагавшуюся в зале нынешнего «Макдональдса» на Маросейке, и далее по пути следования через два дома чебуречную «Пьяная Лошадь», причём везде «применяли» бодрящие напитки. А уж на обратном пути, получив заветные справки, зашли в пивную «Фотография» у Чистых прудов, откуда виновник поездки неожиданно и загадочно исчез.

* * *

Периодически, разнообразя наши будни, на домашний обед с обильным употреблением напитков заезжала Ленка «Мартышка» – наша подружка по Гурзуфу, также продавщица «Берёзки», но самого дефицитного, обувного подразделения сети. Прожив в счастливом браке с ещё одним общим приятелем Костей «Моськой» целых четыре месяца, она, уже разведёнка, не выдержавшая безумных грузинских приступов ревности супруга, находилась в активном поиске нового спутника жизни. Ленка всегда привозила богатые вино-водочные дары и с застолья на службу не спешила. Иногда, особо плотно отобедав, она отзванивалась на работу и просила коллег её подменить, сказавшись больной. С Ленкиным участием визиты в «Огонёк» проходили особенно бурно, с её куражом отбоя от желающих потанцевать с нашей дамой не было и, как следствие, каждый вечер заканчивался «товарищеским недоразумением». Даже Эдик, большой любитель поучаствовать, регулярно уговаривал неугомонную плясунью «посидеть с рабочими» во избежание очередного конфликта.

* * *

Абсолютно непредсказуемо, как «Летучий Голландец», на пороге квартиры возникал Игорь «Бамбина», иногда один, иногда в компании своего нового приятеля Ивана, очередного продавца нашего винного. Не стоит объяснять, что происходило дальше. Описание Гиляровским одного из своих персонажей почти идеально подходило Игорю: «Последний был одержим запоем, а во время запоя страдал страстным желанием хоть перед кем-нибудь, да говорить!». Но в отличие от литературного героя, «Бамбине» не надо было никого уговаривать – мы часами могли слушать его бесконечные байки, заходясь от хохота. Да и вещать Игорь был горазд вне зависимости от наполненности алкоголем, просто после употребления оного его речь становилась существенно красочней и проникновенней: прозвище «Секрет великого рассказчика» «Бамбина» носил недаром.

Исчезал Игорь всегда также спонтанно, как и появлялся, что однажды сыграло с нами недобрую шутку. Оставленный утром дома «на хозяйстве», «Бамбина» неожиданно сгинул во время нашего затянувшегося посещения Коломенской «приёмки», затем продолжившегося в нашей «Шашлычке», куда мы зашли к знакомой кассирше Кате заказать любимых восточных яств «на вынос». Напрасно протрезвонив в дверь, мы серьёзно озадачились проникновением в квартиру, к счастью находившейся на первом высоком этаже. Спасибо неизвестному архитектору, спланировавшему под высоко расположенными окнами ванной и кухни широкую горизонтальную площадку, служившую крышей полуподвала – бункера. Открыв форточку и отогнув решётку, мы с трудом пропихнули самого изящного из нас, Мишку, в ванную комнату. После того, как он запустил нас внутрь, я нигде не смог обнаружить ключей от квартиры, оставленных Игорю на случай, если его прижмёт навестить своего друга-продавца с целью потушить пожар в «горящих трубах». До очередного внезапного появления «Бамбины», всю последующую неделю Мишка «работал форточником», или же кто-то из нас вынужденно «давал привратника».

* * *

Однажды утром, когда мы по традиции посетили приёмный пункт, Галя нас познакомила с симпатичной мурманчанкой Ниной, своей родственницей, навестившей Москву по дороге в Крым. Её муж, военный моряк регулярно уходил в длительные походы, и тоскующая молодайка, чтобы скрасить одиночество, поддруживала с непосредственным начальником – главбухом местной потребкооперации. Он и пригласил свою пассию совместно отдохнуть в бархатный сезон в престижном Ялтинском пансионате, достав по блатным каналам дефицитные профсоюзные путёвки.

Целью двухдневного транзита через столицу являлось приобретение вещевого дефицита себе и малолетнему сынишке, оставленному на попечение бабушек. Эдику Нина сразу понравилась, и он предложил сопроводить её в центральный «Детский Мир», где у него подрабатывал приятель, коллега – слаботочник. Не откладывая в долгий ящик, пара стартовала на Дзержинку, пообещав не задерживаться.

Слово они сдержали! Не успели мы с Мишкой вернуться домой, как влетевшие с покупками из «Детского Мира», практически у нас «на хвосте», Эдуардик с Ниной стремглав проследовали в «свою» комнату, из которой появились только к вечернему выходу в «Огонёк». Зная Эдика много лет, я не сомневался в его умении околдовывать девушек, но чтобы настолько! В ресторане «морячка» решительно объявила, что передумала ехать в Крым, и проведёт свой отпуск в столице, тем более, что в средствах не стеснена.