Вилков подумал секунду и кивнул.
– А ты поможешь ему. И мне, разумеется. Соглашайся, а?
Давыдович с ненавистью посмотрел на ноющего Зайцева, с отвращением вспомнив, как в студенческие годы тот всеми правдами и неправдами отмазывался от полевых работ на раскопках и понял, почему ему так не хочется ехать. Потом антиквар вспомнил про труп в своем шкафу и подумал, что нет ничего лучше, чем сбросить эту проблему кому-нибудь на плечи. В крайнем случае, тело можно положить в багажник и выкинуть по дороге – ехать видимо предстояло далеко.
– Ладно, – неохотно сказал он. – Сколько платите, куда ехать, с кем общаться?
Вилков с готовностью выложил перед ним несколько тугих бумажных пачек и сказал:
– Это – задаток.
Уже через полчаса они ехали по направлению к авиационным кассам и мило беседовали.
– А какие у вас, Михаил, проблемы?
– Да, как вам сказать, – Давыдович покосился на невозмутимого Вилкова и с минуту поколебался – доверять ему или нет. А вдруг он после вытащит удостоверение работника ФСБ? Знает он такие штуки!
Потом антиквару, карманы которого были тяжелы от долларов, вдруг стало все равно, и он сказал:
– У меня труп в шкафу.
На это Вилков деловито спросил:
– Какой труп? В каком шкафу? Телефон, адрес?… Да езжай ты, коза пуховая! Напокупают права, а ездят, как по подиуму ходят! Фигли ты оглядываешься, езжай!
Застрявшая впереди перламутровая «Тойота» вдруг взревела двигателем и рванулась прочь.
* * *
Имя ему так и не выбрали. Собрались большой толпой и перебрали всех своих знакомых. Даже припомнили какого-то Висаулия – ничего не помогало. В конце концов все обессилено замолчали, и только Егорыч все чесал затылок и припоминал имя какого-то идиота из сериала.
– Ну, брат, будешь у нас тогда безымянным пока. Перекрещивать человека – не дело. Ежели не вспомнишь, будем тебя по отчеству звать, хоть и салажонок еще, – заявил Валин провожатый. – Есть у тя отчество, малец?
– Не помню.
– Это ничего. Будешь тогда Батькович. А теперь – спать, завтра в город поедем.
– В город? Это зачем? – оживился Валентин, который чувствовал, что в городе с его головой будет полегче.
– За надом! Не суй свой нос, куда не следует.
– И я поеду?
– Нет. Ты будешь здесь в бой-скаутов играть.
– Как это?
– А очень просто. Игра называется «береги природу, мать твою».
– А правила какие?
– Правил никаких, а смысл простой: сортировка мусора по шести основным видам. Показываю в последний раз: берется мусор и сортируется на стеклянный, деревянный, пластиковый, съедобный, бумажный и ни на что не похожий. Все складывается по отдельны пакетам и отмывается в реке до зеркального блеска…
– А проще нельзя? Я не запомню.
– Проще – можно. Вариант два: сортировка мусора по двум видам – на съедобный и несъедобный. Съедобный собираешь, несъедобный выбрасываешь. Ясно?
– А где мы спать будем?
– Где стоишь, там и спишь – вот главное правило ночевки в нашем кемпинге! – Палыч отвернулся и захрапел.
Безымянный теперь Валентин посмотрел на угли догорающего костра и тоже улегся. А когда проснулся, никого уже не было вокруг и только вдалеке маячили фигуры вышедших на промысел товарищей. Валентин глубоко вздохнул и принялся за работу, недоумевая, почему же ему, прожившему всю свою жизнь на свалке, до сей поры так хочется блевать?
* * *
Доживя до тринадцатой своей реинкарнации в теле восемнадцатилетнего оболтуса, он вдруг понял, что время снова стало течь медленно и однонаправленно. Течением времени унесло последние яркие видения и стало видно…
Кстати, ничего не стало видно.
«Я ослеп», – такова была первая мысль, возникшая в его голове в этом трипе. Трип был скучноватый: было тесно, темно и ничего ровным счетом не происходило.
– Ну же, – произнес он нетерпеливо, пытаясь понять, в чем тут прикол.
– А прикол в том, что это все в стихах, – ответил он сам себе и сам над собой рассмеялся.
– А что, если меня не глючит, а правда умер? – спросил он себя же, припоминая, что такая возможность существует. – Так вот какая бывает смерть.
Он ощупал себя рукой.
– Я совершенно не изменился, разве что хвост отпал. Он на секунду засомневался, что воспоминание о хвосте – реальное. Решив, что сейчас об этом думать бесполезно, он продолжал исследование.
– Ну точно, я в гробу, – от этой мысли стало весело. – Ха-ха, меня закопали живьем!
Поугорав над комичностью ситуации, он стал выть, гудеть и орать, стараясь произвести по возможности большее впечатление на возможных посетителей кладбища. Потом мысли снова просветлели и по коже побежали мурашки:
– А как же я обратно? Эй! Люди!
Он поднял урки и стал с силой колотить в крышку. Крышка от его ударов вдруг подпрыгнула и пропустила внутрь немного света. «Похороненный заживо», вне себя от радости, начал пыхтеть, ворочаться и напрягать свои атрофированные мускулы, пытаясь отодвинуть эту несносную тяжелую крышку. Как только это удалось, он выпрыгнул наружу и огляделся.
– Ну, я же говорю – меня все еще прет, объявил он полутемной комнате, заставленной какими-то многочисленными предметами. – Только что был под землей – теперь…
Он оглянулся, пытаясь выяснить, где же он теперь. Было ясно, что сумерки, было ясно, что тесно, но больше – ничего ясного не было. По стенам медленно проплывали какие-то светящиеся тени и раздавались какие-то тихие голоса.
– А может, я правда умер? – растерянно спросил себя «мертвец» и стал пробираться сквозь завалы.
Немедленно посыпалась посуда, загромыхали какие-то большие предметы и запахло столетней пылью.
– Наверное я эта… египетская… Как ее там? Ну, худая в бинтах… А это, наверное, эта… в которой заживо хоронят этих…