Повесть о настоящем пацане

– Я не уверен, но вполне возможно, что нет.

– Тогда почему мы лежим?

– Тогда давай вставать, – согласился Костик и первый подал пример, медленно и трусливо поднявшись на карачки, потом так же не спеша присев на корточки.

– Кажется, все спокойно, – не вполне уверенно проговорил он.

Дуболомов молча встал и выпрямился во весь рост, чувствуя себя снова одураченным этим странным товарищем.

– Идем, – мрачно сказал он. – Нужно взять экспонат и уходить – мы и так слишком долго провозились.

– Идем, – согласился Костик, отряхивая вытянувшиеся на коленях штаны.

Они прошли к интересовавшему их стеллажу и, подсвечивая себе лазером, стали читать надписи на экспонатах.

– Здесь, – увидев нужную, остановился Дуболомов.

– Что – здесь? – поинтересовался Костик.

– То, что у нас просили, лежит здесь. Вот написано: «Фамильная печать Богородьевых. Ручная работа, восемнадцатый век…»

– Что написано – вижу. А что нам надо – нет.

Дуболомов проследил взглядом за лучом лазера и спросил:

– Я что-то не понял. Эта надпись к чему-то относится или она здесь просто так?

– Вот и я у тебя спрашиваю. Я тут кроме пустой витрины ничего не вижу.

– Черт, как же так? Оно же должно было быть здесь…

– Может быть ты что-то перепутал?

– На, сам посмотри.

– Я ничего не вижу – темно же. А, спасибо, что догадался включить свет.

– Но я не включал свет…

– Но он загорелся.

– Значит, это сделал кто-то другой.

Друзья не успели закончить свои коллективные логические построения: дверь в противоположном конце зала открылась и в нее влетело несколько милиционеров. Они держались обоими руками за пистолетами, вращали глазами и истошно кричали:

– Стой! Руки вверх!

Напарники переглянулись и медленно выполнили приказ.

* * *

Попал он крепко – это явствовало из того, что ему совершенно не было понятно происхождение ключей, болтавшихся у него на пальце. Если принять во внимание, что при этом ему было совершенно не ясно, как его зовут и кто он такой, а вокруг не было никого, кто бы это ему напомнил, то было очевидно – придется справляться с этим самому. В голове очень сильно гудело, и это так же мешало соображать.

– Нужно рассуждать логически, – произнес он наконец вслух и даже не заподозрил, насколько это для него нехарактерно. – Если есть ключи – значит, есть что-то, что ими открывается. Скорее всего, это – мои ключи и открывается ими моя комната, мой портфель или что там еще. Таким образом, у меня есть портфель и есть комната. Нужно их срочно найти.

Он подскочил на ноги и, превознемогая тошноту, слез с кучи кирпичей вниз. Здесь вся его решимость и понимание ситуации моментально улетучилась. Насколько можно было судить, никаких признаков его комнаты и его портфеля (или чего там?) поблизости не наблюдалось. По близости наблюдалась только одна из городских свалок и дымящаяся труба.

– Дым – значит огонь, – снова рассуждал он гудящим от непривычного напряжения мозгом. – Огонь – значит люди. Я – человек, мое место среди людей.

Он уверенно зашагал в сторону свалки, перевесив на всякий случай ключи на длинную цепочку на шее. Приблизившись к свалке, он действительно увидел людей, которые, по его смутным подозрениям, прямо здесь и жили, а потому вполне гармонировали с местным пейзажем. Во всяком случае, не контрастировали с его ароматом. Люди были заняты глубокомысленными и непонятными ему манипуляциями с мусором.

– Скажите, – заговорил он с ближайшим из них. – А вы меня, случайно, не знаете?

– Чего?

– Вы со мной случаем не знакомы? Мы не встречались раньше?

Человек остановился и некоторое время с нескрываемым интересом разглядывал пришельца с головы до ног. Сам парень проследил за взглядом человека и убедился, что его собственный облик ничем особенным не отличается от облика туземца: та же рваная одежда и строительная пыль толстым слоем. Потерявший память Валентин сразу же понял, что он явно принадлежал каким-тот образом к этому обществу.

– Ты с соседней барахолки, что ли? Той, где стройматериалы? – подтвердил эти подозрения человек, кладя что-то в рот и смачно жуя. – Тама же всех перебили надысь серпуховские.

– Ну, всех перебили, а я вот, видимо, остался, – сокрушенно признался Валентин, в душе которого шевелились какие-то смутные воспоминания, которые почему-то никак не состыковывались с зародившейся версией. Но воспоминания становились все более мутными и вообще исчезли, а стоящий перед ним и смердящий мужик – остался.

– Только я ничего не помню, – признался Валентин. – И как зовут, и откуда я взялся. Головой ударился. Вот, – он наклонился и продемонстрировал мужику длинную рану с запекшейся уже по краям кровью.

– Арматура, как пить дать, – авторитетно констатировал мужик, рассмотрев рану и потрогав ее грязным пальцем. – Поди, серпуховские и настучали по тыкве. Ну ты ниче, не дрейфь. Ты теперь не пропадешь, К себе на свалку не ходи – там все одно никого нет. Понимаю – бизнес бросать не хочется – все ж прибыль с твоих битых кирпичей какая-никакая. Но уж извини – теперя брат будешь жить по-простому, как мы все.

Бормоча подобным образом вещи, Валентину совершенно непонятные, мужик вел его по направлению к горевшему невдалеке костерку, у которого, при ближайшем рассмотрении, скопилась тесная компания шумных и грязных сородичей этого аборигена.

– Здорово, братки, – сказал он, вступая в круг света.

– Я тут строительного привел. Всех перебили, а он уцелел.

Только башка проломленная и не помнит ничего.

– А может, ты гонишь, Палыч? Че-то он на местного не похож – обноски у него больно новые.

– Молчи, Соска! Будто ты дело знаешь. Строительные всегда одевались хорошо, у них калым – сечешь? Я теперь парня к себе в урюки возьму. Попробуй кто обидь – глаз на жопу натяну.

Со всех сторон раздался гул – сперва одобрительный, а потом и встревоженный.

– Садись, братан, – растолкал Валику место его «протеже». – Щас мы поедим и баиньки.

– Как я буду есть, если я даже не знаю, как меня и звать?

– И не скажи! Без имени как и нет тебя. Только ты его сам вспоминай – у тебя погоняла, поди, была, А погонялу как придумают – хрен угадаешь.

– Да не – у меня нормальное имя было. Человеческое.