Антоний и Клеопатра

Антоний утробно засмеялся.

– Ну, при наличии Дейотара, Ариобарзана и Фарнака не думаю, что у меня хватит времени оказать внимание полудюжине задиристых евреев. Неудивительно, что пять сорняков ненавидят нашу розу Ирода.

– Почему? – спросил Деллий, принимая заинтересованный вид.

– Во-первых, его регалии. Евреи не одеваются в золото и тирский пурпур – это против их законов. Никаких царских украшений, никаких изображений, а свое золото они хранят в Большом храме. Красс ограбил Большой храм, взяв оттуда две тысячи талантов золота, прежде чем отправиться завоевывать Парфянское царство. Евреи прокляли его, и он умер постыдной смертью. Затем пришел Помпей Магн, прося золота, потом Цезарь, потом Кассий. Они надеются, что я так не сделаю, хотя знают наверняка, что я так и поступлю. Как Цезарь, я потребую у них сумму, равную той, какую просил Кассий.

Деллий нахмурился.

– Я не… э-э…

– Цезарь потребовал сумму, равную той, какую они дали Помпею.

– О, понимаю! Прости мое невежество.

– Мы все здесь, чтобы учиться, Квинт Деллий, и ты поразительно быстро учишься. Поэтому расскажи мне об этих евреях. Чего хотят сорняки и чего хочет роза Ирод?

– Сорняки хотят изгнать Ирода под страхом смерти, – ответил Деллий, отказавшись от птичьей метафоры. Если Антонию больше нравится собственная, то и Деллию тоже. – Ирод хочет, чтобы римским декретом ему было разрешено свободно жить в Иудее.

– А кто принесет больше пользы Риму?

– Ирод, – ответил Деллий, не раздумывая. – Он может не быть евреем, согласно их законам, но он хочет править ими, женившись на какой-то царевне благородных кровей. Если это ему удастся, я думаю, у Рима будет преданный союзник.

– Деллий, Деллий! Неужели ты считаешь, что Ирод способен на преданность?

Лицо Деллия, похожего на фавна, озарилось лукавой усмешкой.

– Конечно, если это будет в его интересах. А поскольку он знает, что народ, которым он хочет править, ненавидит его настолько, что готов убить при малейшей возможности, Рим всегда будет больше отвечать его интересам, чем евреи. Пока Рим его союзник, он защищен от всего, кроме яда и засады. И я не думаю, что он станет есть или пить, не дав слуге предварительно все попробовать, да и шагу не ступит без охраны из неевреев, которым станет очень щедро платить.

– Спасибо, Деллий!

Попликола втиснулся между ними.

– Одну проблему уже решил, да, Антоний?

– С помощью Деллия. Убери все! – громко крикнул Антоний слуге. – Где Луцилий? Мне нужен Луцилий!

Наутро пять членов еврейского синедриона оказались первыми в списке просителей, озвученном глашатаем Марка Антония. Антоний был одет в тогу с пурпурной каймой, в руке он держал простой жезл из слоновой кости – знак его высоких полномочий. Это была импозантная фигура. Рядом с ним находился его любимый секретарь Луцилий, раньше служивший Бруту. Двенадцать ликторов в малиновых туниках стояли по обе стороны от его курульного кресла слоновой кости. Топорики в пучках прутьев были опущены. Антоний с ликторами расположился на возвышении, чтобы толпившиеся в зале просители хорошо их видели.

Глава делегации синедриона начал свою речь на хорошем греческом, но так цветисто и извилисто, что ему потребовалось много времени, чтобы сообщить, кто они и что заставило их проделать столь далекий путь и искать встречи с триумвиром Марком Антонием.

– О, заткнись! – вдруг рявкнул Антоний. – Заткнись и возвращайся домой! – Он выхватил у Луцилия свиток, развернул его и свирепо потряс им. – Этот документ нашли среди бумаг Гая Кассия после Филипп. Здесь говорится, что только Антипатру, опекуну так называемого царя Гиркана, и его сыновьям Фазаелю и Ироду удалось собрать золото для Кассия. Евреи не дали ничего, кроме кубка с ядом для Антипатра. Оставляя в стороне тот факт, что золото было предназначено для неправого дела, мне ясно, что евреи значительно больше любят золото, чем Рим. Когда я приду в Иудею, что изменится? Да ничего! В Ироде я вижу человека, готового платить Риму дань и налоги, которые идут – напоминаю вам – на поддержание мира и благополучия ваших государств! Когда вы отдавали золото Кассию, вы просто финансировали его армию и флот! Кассий был изменником, он взял то, что по праву принадлежит Риму! Ага, ты трясешься от страха, Дейотар? Поделом тебе!

«А я и забыл, – думал Деллий, слушая Антония, – как резко он умеет выражаться. Он использует евреев, чтобы дать знать им всем, что милосердия от него они не дождутся».

Антоний вернулся к теме.

– От имени сената и народа Рима я постановил: Ирод, его брат Фазаель и вся его семья могут жить на любой территории, принадлежащей Риму, включая Иудею. Я не могу помешать Гиркану называть себя царем среди своего народа, но в глазах Рима он не более чем этнарх. Иудея не является единым государством. Это пять небольших областей, расположенных вокруг южной части Сирии. И она останется пятью небольшими областями. Гиркан может править Иерусалимом, Газарой и Иерихоном. Фазаель, сын Антипатра, будет тетрархом Сепфориса. Ирод, сын Антипатра, будет тетрархом Амата. И предупреждаю! Если в южной части Сирии случится какая-нибудь заварушка, я раздавлю евреев, как яичную скорлупу!

«Я сделал это, я сделал это! – мысленно воскликнул Деллий, готовый взорваться от счастья. – Антоний послушал меня!»

Ирод ждал у фонтана, но лицо его было белым, осунувшимся, он не светился от счастья, как надеялся Деллий. В чем дело? Что могло случиться? Ведь он приехал бедняком, лишенным гражданства, а уедет тетрархом.

– Ты недоволен? – удивился Деллий. – Ты победил, Ирод, и тебе даже не пришлось защищаться.

– Почему Антоний возвысил и моего брата? – вдруг резко спросил Ирод, обращаясь в пространство. – Он уравнял нас! Как я могу жениться на Мариамне, когда Фазаель не только равен мне, но и выше меня? Это Фазаель женится на ней!

– Спокойно, спокойно, – тихо сказал Деллий. – Это все в будущем, Ирод. А сейчас радуйся решению Антония, ведь ты получил больше, чем надеялся. Он на твоей стороне, пяти воробьям только что подрезали крылья.

– Да-да, я понимаю, Деллий, но этот Марк Антоний умный! Он хочет того, чего хотят все дальновидные римляне, – равновесия. Оставить меня одного наравне с Гирканом – это решение не римлянина. Фазаель и я на одной чаше, Гиркан – на другой. О, Марк Антоний, ты умен! Цезарь был гением, а тебя считали болваном. Но я увидел второго Цезаря.

Деллий смотрел, как, тяжело ступая, удаляется Ирод. Мозг его усиленно работал. «Между кратким разговором за обедом и сегодняшней аудиенцией Марк Антоний провел кое-какие разыскания. Вот почему он позвал Луцилия! Какие же плуты они с Октавианом! Прикидывались, будто сожгли все бумаги Брута и Кассия! Как и Ирод, я считал Антония образованным болваном. Но он не такой, не такой! – думал пораженный Деллий. – Он хитрый и умный. Он приберет к рукам все на Востоке, возвысив одного, унизив другого, пока цари-клиенты и сатрапы не станут целиком принадлежать ему. Не Риму – ему. Он отослал Октавиана в Италию с таким трудным заданием, что оно сломает слабого и болезненного юношу, но, если Октавиан не сломается, Антоний будет готов».

2

Когда Антоний покинул столицу Вифинии, все просители, кроме Ирода и пяти членов синедриона, сопровождали его, продолжая уверять в своей верности новым правителям Рима, не переставая жаловаться, что Брут и Кассий обманывали их, врали, принуждали, ай-ай-ай, заставляли силой!

Утомившись от восточных стенаний и причитаний, Антоний не сделал того, что делали Помпей Великий, Цезарь и остальные, – не пригласил наиболее важных из них отобедать с ним и составить ему компанию в дороге. Нет, Марк Антоний попросту не замечал их на протяжении всего пути от Никомедии до Анкиры, единственного более менее крупного города в Галатии.

Здесь, среди холмистых, покрытых сочной травой просторов с лучшими пастбищами к востоку от Галлии, он волей-неволей вынужден был остановиться во дворце Дейотара и держаться с ним любезно. Из четырех дней, проведенных там, три были явно лишними, но за это время Антоний сообщил Дейотару, что тот пока сохранит свое царство. Его второму любимому сыну, Дейотару Филадельфу, был дарован дикий край, горная Пафлагония (которая никому не была нужна), в то время как первый и самый любимый сын Кастор не получил ничего, и старый царь, острота ума которого притупилась с годами, не мог придумать, как разрешить эту ситуацию. Для всех римлян, сопровождавших Антония, это значило, что Галатию в конечном счете ждут кардинальные перемены, которые не будут выгодны никому из потомков Дейотара. Чтобы получить информацию о Галатии, Антоний поговорил с секретарем старого царя, знатным галатийцем Аминтой, молодым, образованным, деятельным и проницательным человеком.

– По крайней мере, – весело сказал Антоний, когда колонна римлян двинулась в Каппадокию, – мы избавились от значительной части наших прихлебателей! Этот плаксивый идиот Кастор приволок даже человека, который обрезает ему ногти на ногах. Поразительно, что такой воин, как Дейотар, произвел на свет такого безупречного гомика.

Он говорил это Деллию, который теперь ехал на послушной чалой лошади, а своенравную лошадку отдал Икару, которому прежде приходилось идти пешком.

– Еще отвалился Фарнак и его двор, – напомнил Деллий.

– Фу! Ему не стоило приезжать. – Губы Антония презрительно скривились. – Он в подметки не годится отцу, а деду и подавно.

– Ты имеешь в виду великого Митридата?

– А есть другой? Вот был человек, Деллий, который почти побил Рим. Грозный.

– Помпей Магн легко победил его.

– Чушь! Это Лукулл победил его. А Помпей Магн воспользовался плодами его труда. Обычно он так и делал, этот Магн. Но его тщеславие в конце концов вышло ему боком. Он уверовал в собственное величие. Смешно подумать, чтобы кто-нибудь, римлянин он или нет, вообразил, что сможет победить Цезаря.

– Ты мог бы легко победить Цезаря, Антоний, – без тени низкопоклонства сказал Деллий.

– Я? Нет, даже если бы все боги сражались на моей стороне. Цезарь был единственный в своем роде, и совсем не позорно это признать. Он провел более пятидесяти сражений и ни одного не проиграл. О, я побил бы Магна, если бы он был жив, или Лукулла, или даже Гая Мария. Но Цезаря? Сам Александр Великий сдался бы ему.

В голосе, высоком теноре, удивительном для такого крупного человека, не было негодования. Да и сожаления тоже, подумал Деллий. Для Антония характерен был римский образ мысли: поскольку он не поднял руки на Цезаря, он может спать спокойно. Организовать заговор – это не преступление, даже если в результате этого заговора совершается убийство.

С песнями на марше два легиона и кавалерия Антония вступили в изрезанную ущельями страну великой красной реки Галис, невообразимой красоты: красные скалы, острые грани утесов, ровная земля по обоим берегам широкого потока, лениво несущего свои воды, пока снег еще не растаял на высоких вершинах. Антоний пошел в Сирию по суше, потому что плавание по зимнему морю слишком опасно. К тому же Антоний предпочел остаться со своими людьми, чтобы увериться, что они любят его больше Кассия, которому раньше служили. Погода стояла холодная, но мороз чувствовался, только когда поднимался ветер, а на дне ущелий ветра почти не было. Несмотря на цвет, вода оказалась пригодной как для людей, так и для животных. Центральная Анатолия не была густо населена.

Город Евсевия Мазака располагался у подножия Аргея, огромного вулкана, белого от снега, как обычная гора, ибо никто за всю историю не помнил, чтобы он извергался. Голубой город, небольшой и обедневший; с незапамятных времен его грабили все кому не лень, потому что его цари были слабы и слишком скупы, чтобы держать армию.

Именно здесь Антоний понял, как трудно будет выжать из Востока еще золота и сокровищ. Брут и Кассий забрали все, что упустил Великий Митридат. От этой мысли у Антония очень испортилось настроение, и он с Попликолой, братьями Децидиями и Деллием отправился в Команы, город жрецов богини Ма, недалеко от Евсевии Мазаки. Пусть этот маразматик царь Каппадокии и его ничего не смыслящий сынок живут в своем пустом дворце! Возможно, в Команах он найдет запасы золота, припрятанного под обычной каменной плитой. Жрецы бросают царей на произвол судьбы, когда речь идет о защите сокровищ.