Цезарь, или По воле судьбы

– Уймитесь, прошу вас! – выкрикнул он. – Вы думаете, мои ребята глухи и слепы? Они понимают, что тут происходит! Что бы вы ни решили, решайте! И как можно скорей!

Чуть не плача, Котта смотрел на Сабина:

– Хорошо, Сабин, твоя взяла. Видно, сам Цезарь тебе не указ, если в твою дурью башку что-то втемяшится!

На сборы ушло целых два дня. Молодые, неопытные солдаты не слушали центурионов, убеждавших их не перегружать мешки личным имуществом, а укладывать его на повозки. Вещицы, которые они берегли, не стоили и сестерция, но были дороги этим семнадцатилетним юнцам как память о военной службе.

Они двигались очень медленно, сильный ветер с Германского океана нес снег и дождь. Дорога раскисла, колеса по самые оси тонули в грязи, повозки то и дело приходилось вытаскивать, но они вновь застревали. Прошел день, Атуатука исчезла в тумане. Сабин начал посмеиваться над Коттой, но тот молчал.

А Амбиориг и эбуроны уже поджидали их за пеленой мокрого снега, выбирая наиболее благоприятный момент с уверенностью людей, знающих местность намного лучше, чем римляне.

План Амбиорига сработал отлично. Только нельзя было позволить римлянам, бредущим вдоль Мозы, соединиться с людьми Квинта Цицерона, ибо Квинт Цицерон и его девятый легион были целы и невредимы. Едва Сабин ввел легион в узкое ущелье, Амбиориг послал пехоту преградить врагам путь, а за колонной римлян пристроились его всадники. Таким образом, тринадцатый оказался зажат в теснине, чего Амбиориг и добивался.

Когда орущие орды эбуронов с двух сторон накинулись на маршевую колонну, первой реакцией новобранцев была жуткая паника. Без своих ярко-желтых плащей атакующие казались призраками, явившимися из подземного мира. Новички сломали строй и пытались бежать. Сабин чувствовал себя немногим лучше. От страха и отчаяния все, что он знал об отражении внезапной атаки, вылетело из его головы.

Но шок прошел, и легион понемногу оправился, спасенный от немедленного уничтожения узким пространством, в котором он оказался. Бежать было некуда, и, когда Котта, Горгона и другие центурионы снова собрали рекрутов в подобие строя, те с радостью обнаружили, что врага можно бить. Безнадежность ситуации укрепила их дух, каждый решил прихватить в царство мертвых побольше неприятелей. И в то время как в голове и хвосте колонны шел бой, солдаты центра пытались взобраться на скалы, поддерживаемые обозниками и рабами.

К концу дня это все еще был тринадцатый легион, сильно поредевший, но непобежденный.

– Разве я не говорил, что они хорошие парни? – спросил у Котты Горгона, когда эбуроны в очередной раз отхлынули, чтобы собраться для новой атаки.

– Будь проклят Сабин! – прошипел Котта. – Они действительно замечательные ребята! И все умрут, хотя могли бы жить и прикреплять награды к древкам своих штандартов!

– О Юпитер! – вдруг простонал ветеран.

Котта резко обернулся и ахнул. Неся палку, к которой был прикреплен белый носовой платок, Сабин пробирался между телами убитых к выходу из ущелья, где стояли Амбиориг и его свита.

Увидев Сабина, Амбиориг шагнул ему навстречу, держа длинный меч острием вниз.

– Перемирие, перемирие! – тяжело дыша, кричал Сабин.

– Я согласен, Квинт Сабин, если ты сложишь оружие, – сказал Амбиориг.

– Умоляю тебя, отпусти уцелевших! – сказал Сабин, демонстративно отбрасывая меч и кинжал.

Блеснула галльская сталь. Голова Сабина взлетела в воздух, расставшись как со своим аттическим шлемом, так и с телом. Один из сопровождающих царя сумел поймать шлем, а Амбиориг пошел за катящейся по земле головой и наклонился, когда та остановилась.

– Ох уж эти стриженые римляне! – крикнул он, не сумев намотать на пальцы короткие волосы жертвы, а потом вонзил ногти в свой жуткий трофей и высоко поднял его, тыча мечом в сторону римлян. – В атаку! – прозвучал громкий приказ. – Рубите им головы, рубите головы!

Вскоре после этого вопля был убит и обезглавлен Котта. Горгона видел это, а еще он видел, как умирающий аквилифер, собрав последние силы, отбросил назад, за поредевшую линию римлян, штандарт легиона с навершием в виде серебряного орла.

С наступлением темноты эбуроны отступили. Горгона обошел своих юнцов, чтобы понять, сколько их уцелело. До ужаса мало: из пяти тысяч – около двухсот человек.

– Хорошо, мальчики, – сказал он им, когда они собрались тесным кругом. – Теперь выньте мечи и убейте всех, кто еще дышит. А потом подойдите ко мне.

– А эбуроны вернутся? – спросил семнадцатилетний солдат.

– На рассвете, парень, но они не найдут здесь живых, чтобы сжечь их в своих ивовых клетках. Убейте раненых и возвращайтесь. Если найдете кого-нибудь из нестроевиков и рабов, предложите им выбор: уйти и попытаться пробиться к ремам или остаться и умереть с нами.

Солдаты ушли выполнять приказ, а Горгона поднял штандарт с орлом и огляделся. Глаза его привыкли к темноте. Ага, вот подходящее место! Он выдолбил мечом канавку в мягкой, пропитанной кровью земле и схоронил в ней орла, после чего стал наваливать на эту «могилу» трупы убитых римлян, пока она не скрылась под грудой мертвых тел. Потом сел на камень и стал ждать.

Приблизительно в полночь последние солдаты тринадцатого легиона убили себя, чтобы не быть сожженными заживо в плетеных клетках эбуронов.

Мало кто из нестроевых солдат и рабов остался в живых, поскольку все они брали мечи и щиты у мертвых легионеров и вступали в бой. Но выживших эбуроны пропустили с презрительным равнодушием, и потому Цезарь узнал о судьбе тринадцатого легиона уже к вечеру следующего дня.

– Требоний, присмотри тут за всем, – сказал он, облачившись в простые стальные доспехи и алый командирский плащ.

– Цезарь, тебе нельзя ехать без охраны! – воскликнул Требоний. – Возьми весь легион, а я призову сюда Марка Красса с его восьмым для защиты Самаробривы.

– Амбиориг уже ушел, – уверенно возразил Цезарь. – Он знает, что мы захотим отомстить, и попусту рисковать не намерен. Я послал гонцов к Доригу, вождю ремов, чтобы он призвал своих людей к оружию. У меня будет охрана!

Так и вышло. Неподалеку от истоков реки Сабис его ждал Дориг и десять тысяч конных воинов. С Цезарем был эскадрон эдуйских всадников и один из его новых легатов, Публий Сульпиций Руф. Поднявшись на холм и увидев внизу многочисленную кавалерию ремов, он ахнул:

– Юпитер, какое зрелище!

Цезарь усмехнулся:

– Хорошо смотрятся, а?

На ремах были плащи в ярко-голубую и темно-малиновую клетку с тонкой желтой полоской. Такого же цвета были и их штаны, а рубашки – темно-малиновые. Конники восседали на рослых, покрытых голубыми попонами лошадях.

– Я и не знал, что у галлов такие красивые скакуны.

– Это не галльские лошади, – объяснил Цезарь. – Ремы уже давно занимаются разведением италийских и испанских лошадей. Вот почему они приветствуют мое прибытие с таким ликованием и многократно заверяют в своей дружбе. Им приходится трудно, за их табунами охотятся все соседние племена. Отбиваясь от них, ремы превратились в прекрасных конников, но все же теряли много лошадей, так что им приходилось держать породистых жеребцов в настоящих крепостях. К тому же они граничат с треверами, которые с ума сходят по их скакунам. Так что для ремов мой приход стал подарком богов – я имею в виду приход Рима в Косматую Галлию. Таким образом, мы имеем отличную кавалерию, а я в знак благодарности послал к треверам Лабиена, чтобы тот нагнал на них страху.

Сульпиций Руф поежился. Он понимал подоплеку последнего замечания, хотя и знал Лабиена только по рассказам, ходившим в Риме.

– А что не так с галльскими лошадьми?

– Они низкорослые, ненамного больше пони. Малопригодны для таких великанов, как белги.

Дориг поднялся на холм, чтобы тепло приветствовать Цезаря, затем повернул свою кругломордую, длинногривую лошадь.

– Где Амбиориг? – спокойно спросил Цезарь, ничем не выдавая своей скорби.

– Поблизости от поля битвы его нет. Я привел рабов, чтобы сжечь и похоронить павших.

– Молодец.

На ночь они стали лагерем, а утром продолжили путь.

Амбиориг забрал своих мертвецов. В ущелье лежали лишь тела римлян. Спешившись, Цезарь жестом велел ремам и своему эскадрону оставаться на месте, а сам с Сульпицием Руфом прошел вперед. По его лицу текли слезы.

Первым они увидели обезглавленное тело в доспехах легата. Оно явно принадлежало Сабину, ибо Котта был намного крупней.

– У Амбиорига теперь есть голова римского легата, чтобы украсить дверь, – сказал Цезарь. Он, казалось, не замечал своих слез. – Нам тут радости мало.

Почти у всех убитых была отрезана голова. Эбуроны, как и многие другие галльские племена, как кельты, так и белги, имели обыкновение вывешивать эти жуткие доказательства воинской доблести у входа в свои жилища.