Антоний и Клеопатра

– Много работы, царица. Я знаю, что Антоний надеется найти друзей среди александрийцев.

– Переводчик, писарь, главный судья, счетовод и начальник ночной стражи будут рады служить ему.

– Счетовод?

– Это лишь титулы, Квинт Деллий. Обладать одним из этих титулов – значит быть чистокровным македонцем, потомком соратников Птолемея Сотера. Они – александрийские аристократы, – с довольным видом пояснила Клеопатра.

В конце концов, кто такой Аттик, если не счетовод, но будет ли римлянин из семьи патрициев презирать Аттика?

– Мы не планировали приема на этот вечер, – продолжала Клеопатра. – Только скромный ужин для Марка Антония.

– Уверен, ему это понравится, – ровным голосом ответил Деллий.

Когда у Цезариона уже слипались веки, мать решительно отправила его спать, затем отпустила слуг и осталась с Антонием наедине.

В Александрии не бывает настоящей зимы, просто после захода солнца становится зябко, поэтому все ставни были закрыты. После Афин, где было холоднее, Антонию очень понравилось в Александрии. Он ощутил такое спокойствие, какого не чувствовал уже долгие месяцы. И хозяйка за обедом оказалась интересным собеседником – когда ей удавалось вставить слово. Цезарион забросал Антония вопросами. Какая она, Галлия? Какие они, Филиппы? Что значит командовать армией? И так далее и тому подобное.

– Он замучил тебя, – улыбнулась Клеопатра.

– Больше любопытства, чем у гадалки, прежде чем она предскажет тебе твое будущее. Но он умный, Клеопатра. – Гримаса отвращения исказила его лицо. – Такой же не по годам развитый, как и другой наследник Цезаря.

– Которого ты недолюбливаешь.

– Это еще слабо сказано. Скорее, не выношу.

– Надеюсь, к моему сыну ты отнесешься с симпатией.

– Мне он понравился больше, чем я ожидал. – Он обвел взглядом лампы, зажженные по периметру комнаты, сощурился. – Слишком светло.

В ответ она соскользнула с ложа, взяла щипцы для снятия нагара и погасила все свечи, кроме тех, что не светили в лицо Антонию.

– У тебя болит голова? – спросила она, возвращаясь на ложе.

– Да, действительно.

– Ты хочешь уйти?

– Нет, если я могу тихо лежать здесь и разговаривать с тобой.

– Конечно, можешь.

– Ты не поверила мне, когда я сказал, что полюбил тебя, но я говорил правду.

– У меня есть серебряные зеркала, Антоний, и они говорят мне, что я не принадлежу к тому типу женщин, в которых ты влюбляешься. Таких, как Фульвия.

Антоний усмехнулся, блеснув мелкими белыми зубами.

– И Глафира, хотя ты ее никогда не видела. Восхитительный экземпляр.

– Ясно, что ты не любил ее, если так о ней говоришь. Но Фульвию ты любишь.

– Точнее, любил. Сейчас она невыносима. Развязала войну против Октавиана. Напрасная затея, и к тому же бездарно воплощенная.

– Очень красивая женщина.

– Ей уже сорок три. Мы почти ровесники.

– Она родила тебе сыновей.

– Да, но они еще слишком молоды, чтобы понять, из какого они теста. Ее дедом был Гай Гракх, великий человек, поэтому я надеюсь, что они хорошие мальчики. Антиллу пять лет, Юлл еще очень маленький. Фульвия плодовитая. У нее четверо от Клодия – две девочки и два мальчика, мальчик от Куриона и моих двое.

– Птолемеи тоже плодовиты.

– Ты говоришь это, имея только одного птенца в гнезде?

– Я – фараон, Марк Антоний, а это значит, что я не могу сочетаться браком со смертными мужчинами. Цезарь был богом, поэтому он подходил мне. Мы быстро зачали Цезариона, но потом, – она вздохнула, – больше ничего. Мы пытались, уверяю тебя.

Антоний засмеялся:

– Да, я понимаю, почему он не сказал тебе.

Цепенея, Клеопатра подняла голову и посмотрела на него. Ее большие золотистые глаза отражали свет лампы позади коротко остриженных кудрей Антония.

– Чего не сказал? – спросила она.

– Что он больше не хотел иметь детей от тебя.

– Ты лжешь!

Удивленный Антоний тоже поднял голову:

– Лгу? Зачем мне лгать?

– Откуда мне знать о причинах? Я просто знаю, что ты лжешь!

– Я говорю правду. Подумай, Клеопатра, и ты поймешь. Чтобы Цезарь зачал девочку, которая стала бы женой его сына? Он до мозга костей был римлянином, а римляне не одобряют инцест. Даже между племянницами и дядьями или племянниками и тетками, а уж между братьями и сестрами! Родные брат и сестра – это риск.

Разочарование, как гигантская волна, накрыло ее с головой. Цезарь, в чьей любви она была так уверена, обманывал ее! Все эти месяцы в Риме, когда она надеялась и молилась, лишь бы забеременеть, этого так и не случилось. А он знал, он знал! Бог с Запада обманул ее, и все из-за какого-то глупого римского предрассудка! Она скрипнула зубами, с губ ее слетел звериный рык.

– Он обманул меня, – глухо произнесла она.

– Только потому, что знал: ты не поймешь. Я вижу, что он был прав.

– Если бы ты был Цезарем, ты поступил бы со мной так же?

– Ну-у, – протянул Антоний, перекатываясь на ложе поближе к ней, – мои чувства не столь возвышенны.

– Я повержена! Он смеялся надо мной, а я так его любила!