Антоний и Клеопатра

Наконец, отчаявшись, Антоний решил рискнуть: ему должна помочь Венера!

– Я влюбляюсь в тебя, – сказал он, дотронувшись до ее руки.

– Глупости!

Клеопатра с раздражением отдернула руку, словно смахивая надоедливое насекомое.

– Это не глупости! – возмутился Антоний и сел прямо. – Ты околдовала меня, Клеопатра.

– Мое богатство околдовало тебя.

– Нет-нет! Мне все равно, даже если бы ты была нищей!

– Чепуха! Ты перешагнул бы через меня, словно я не существую.

– Я докажу, что люблю тебя! Испытай меня!

Она не замедлила с ответом:

– Моя сестра Арсиноя укрывается в храме Артемиды в Эфесе. В Александрии ее приговорили к смерти. Казни ее, Антоний. Когда она умрет, ты мне понравишься, не волнуйся.

– У меня предложение получше, – сказал он, вдруг почувствовав, как пот выступил на лбу. – Позволь мне любить тебя здесь, сейчас!

Клеопатра резко откинула голову, отчего вуаль из цветов чуть съехала набок. Деллий, внимательно наблюдавший за ними со своего ложа, подумал, что она похожа на подвыпившую цветочницу, предлагающую всем купить ее цветы. Один желто-золотой глаз закрыт, другой задумчиво смотрит на Антония.

– Не в Тарсе, – промолвила она, – и лишь после того, как умрет моя сестра. Приезжай в Египет с головой Арсинои, и я подумаю об этом.

– Но я не могу! – воскликнул Антоний, задыхаясь. – У меня слишком много дел! Ты думаешь, почему я трезвый? В Италии вот-вот начнется война. Этот проклятый мальчишка справляется лучше, чем я надеялся. Я не могу! И как ты можешь просить голову собственной сестры?

– С удовольствием! Она много лет охотится за моей головой. Если ей удастся осуществить свои планы, она выйдет замуж за моего сына и в одно мгновение снесет мне голову. В ее жилах течет чистая кровь Птолемеев, и она достаточно молода, чтобы иметь детей, когда Цезарион повзрослеет. А я, внучка Митридата Великого, – помесь. Кровь моего сына еще грязнее. Для многих в Александрии Арсиноя – надежда на возрождение династии. Чтобы я могла жить, она должна умереть.

Клеопатра встала с ложа, отбросила вуаль, сорвала гирлянды тубероз и лилий с шеи и талии.

– Благодарю за отличный вечер и за познавательное путешествие в другую страну. «Филопатор» за последние сто лет не принимал столько гостей. Завтра он и я поплывем в Египет. Приезжай туда, чтобы меня увидеть. И помни о моей сестре в Эфесе. Она настоящая стерва. Если тебе нравятся гарпии и горгоны, ты просто влюбишься в нее.

– Может быть, ты испугал ее, Антоний, – сказал Деллий, посвященный в часть их разговора на следующее утро, когда «Филопатор» опустил золотые весла в воду и отправился домой.

– Испугал ее? Эту хладнокровную гадюку? Невозможно!

– Она весит не больше таланта, а ты должен весить где-то около четырех. Может быть, она думает, что ты раздавишь ее. – Он захихикал. – Или протаранишь. Вполне возможно.

– Cacat! Я и не подумал об этом!

– Изъявляй свою любовь в письмах, Антоний, и продолжай выполнять свои обязанности как триумвир Востока.

– Ты пытаешься давить на меня, Деллий? – спросил Антоний.

– Нет-нет, конечно нет! – быстро ответил Деллий. – Просто напомнил, что царицы Египта больше нет на твоем горизонте, зато есть другие люди и события.

Антоний в ярости смахнул бумаги со стола. Луцилий, опустившись на колени, стал подбирать их.

– Меня тошнит от этой жизни, Деллий! Пропади он пропадом, этот Восток! Пора вернуться к вину и женщинам.

Деллий посмотрел вниз, Луцилий – вверх, и они обменялись выразительными взглядами.

– У меня идея получше, – сказал Деллий. – Почему бы не разобрать накопившуюся за это лето гору дел, а потом провести зиму в Александрии, при дворе царицы Клеопатры?

4

Четвертый год подряд Нил не разливался. Единственным утешением было то, что люди, обитающие по берегам реки и пережившие чуму, не воспринимали это как катастрофу, так же как и жители Дельты и Александрии. Этот народ стал сильнее, здоровее.

У Сосигена появилась одна идея, и он издал от имени фараона эдикт, предписывающий вырыть в самых низких местах по берегу Нила каналы пять футов глубиной. Вода, попавшая в эти каналы, должна была стекать в огромные пруды, вырытые заранее. По краям прудов стояли водяные колеса, при помощи которых вода поступала в канавки, расходящиеся по сухим полям. Когда в середине июля наступил разлив (если можно это так назвать), река поднялась ровно настолько, чтобы наполнить пруды. С помощью водяных колес орошать поля было гораздо легче, чем с помощью традиционного шадуфа.

Люди есть люди, даже в разгар смертоносной болезни. Дети рождались, население увеличивалось. Но теперь Египет мог не бояться голода.

Римская угроза временно отступила. Агенты Клеопатры сообщили ей, что из Тарса Антоний направился в Антиохию, заглянул в Тир и Сидон, затем сел на корабль и поплыл в Эфес. И там вопящую Арсиною вытащили из храма и убили. Верховный жрец Артемиды думал, что последует за ней, но Антоний, которому не нравились эти восточные кровавые разборки, по просьбе этнарха отослал жреца обратно в храм. Антоний не собирался везти голову Арсинои в Египет. Ее сожгли целиком. Она была последней представительницей рода Птолемеев, у Клеопатры больше не осталось соперниц.

– Антоний приедет зимой, – улыбаясь, сказала Таха.

– Антоний! О, мама, он не Цезарь! Как я вынесу прикосновение его рук?

– Цезарь был единственный в своем роде. Ты не сможешь его забыть, это я понимаю, но ты должна перестать носить траур и подумать о Египте. Разве важно, что ты будешь чувствовать, если высокое происхождение Антония позволяет ему дать Цезариону сестру – будущую жену? Монархи выбирают партнера не для собственного удовольствия, они делают это для пользы государству и чтобы обезопасить династию. Ты привыкнешь к Антонию.

Тем летом и осенью самой большой проблемой для Клеопатры был Цезарион, который не простил ее за то, что она оставила его в Александрии. Он был безупречно вежлив, много сидел над книгами, добровольно читал в свободное время, учился ездить верхом, занимался военными упражнениями и атлетикой, но не хотел посещать уроки рукопашного боя и борьбы.

– Tata говорил мне, что наш мыслительный аппарат находится в голове и что мы не должны заниматься видами спорта, которые подвергают его опасности. Поэтому я буду учиться пользоваться мечом, стрелять из лука и пращи. Я буду учиться метать копье и дротик. Я буду бегать, прыгать, плавать. Но я не стану заниматься рукопашным боем и борьбой. Tata не одобрил бы этого, что бы ни говорили мои наставники. Я сказал им, чтобы они отстали и не бегали к тебе, – разве мой приказ значит меньше, чем твой?

Клеопатру так поразило, как хорошо он помнит Цезаря, что она не обратила внимания на его последние слова. Отец Цезариона умер, когда мальчику не было и четырех лет.

Но не спортивные предпочтения и мелкие недовольства беспокоили ее. Боль причиняла отчужденность сына. Клеопатра не могла пожаловаться на его невнимание, когда говорила с ним, особенно когда что-то приказывала. Но он исключил ее из своего мира. Он затаил обиду, которую нельзя было отбросить как несущественную.

«О, – мысленно воскликнула она, – почему я всегда принимаю неправильные решения? Если бы я знала, как ранит его мой отказ, я непременно взяла бы его с собой в Тарс. Но это значило бы подвергнуть опасности преемника во время морского путешествия!»

Затем ее агенты сообщили, что ситуация в Италии ухудшилась вплоть до открытой конфронтации. Подстрекателями были жена Антония, мегера Фульвия, и брат Антония, консул Луций Антоний. Фульвия завлекла в свою ловушку Луция Мунация Планка, этого известного перебежчика из одного лагеря в другой, и заставила отдать ей ветеранов, которых он поселил вокруг Беневента, – целых два легиона. После чего она убедила этого высокомерного олуха Тиберия Клавдия Нерона, которого так презирал Цезарь, поднять восстание рабов в Кампании – неподходящее задание для человека, никогда в жизни не разговаривавшего с рабом. Не то чтобы Нерон не пытался, просто он не знал, как приступить к выполнению поручения.

Не имея никакой официальной должности, кроме статуса триумвира, Октавиан придерживался тактики Фабия, осторожно кружа вокруг Луция Антония, пока два легиона, которые самому Луцию удалось набрать, двигались по Италийскому полуострову к Риму. Третий триумвир, Марк Эмилий Лепид, повел два легиона в Рим, чтобы не пропустить Луция. Но как только Лепид увидел блеск оружия на Латинской дороге, он оставил Рим и свои войска ликующей Фульвии (и Луцию, о ком редко вспоминали).

Результат зависел от кольца больших армий, окруживших Италию, – армий, которыми командовали лучшие военачальники Антония, его друзья и политические сторонники. Гай Асиний Поллион с семью легионами держал Италийскую Галлию; в Дальней Галлии по ту сторону Альп сидел Квинт Фуфий Кален с одиннадцатью легионами, а Публий Вентидий и его семь легионов находились в прибрежной Лигурии.

Наступила осень. Антоний был в Афинах, неподалеку, наслаждаясь развлечениями, которые мог предложить этот самый утонченный город. Поллион писал ему, Вентидий писал ему, Кален писал ему, Планк писал ему, Фульвия написала ему, Луций написал ему, Секст Помпей писал ему, а Октавиан писал ему каждый день. Антоний не ответил ни на одно из этих писем – у него были дела поважнее. Таким образом – и Октавиан это понял, – Антоний упустил свой величайший шанс навсегда сокрушить наследника Цезаря. Ветераны волновались, никто не платил налоги, и Октавиану удалось наскрести всего восемь легионов. Все главные дороги от Бононии на севере до Брундизия на юге грохотали от ритмичного стука подбитых гвоздями калиг, большей частью принадлежавших заклятым врагам Октавиана. Флот Секста Помпея контролировал Тусканское море вдоль западного побережья Италии и Адриатическое море вдоль восточного, отбирая зерно, поставляемое с Сицилии и из Африки. Если бы Антоний оторвал задницу от роскошного афинского ложа и повел все эти легионы на Октавиана, он легко одержал бы верх. Но Антоний не отвечал на письма и не хотел никуда идти. Октавиан вздохнул с облегчением, а люди Антония посчитали, что их предводитель не в силах отказаться от удовольствий, чтобы заниматься чем-то другим.

В Александрии, читая донесения, Клеопатра рвала и метала, намереваясь написать Антонию, чтобы заставить его принять участие в италийской войне. Это действительно отвело бы угрозу от Египта! Но в конце концов она не написала. А если бы и написала, то напрасно потратила бы силы.

Луций Антоний шел на север по Фламиниевой дороге к Перузии, великолепному городу, расположенному на плоской вершине высокой горы в середине Апеннин. С шестью легионами он засел в его стенах и стал ждать, что будут делать Октавиан, с одной стороны, и Поллион, Вентидий и Планк – с другой. Ему и в голову не пришло, что эта троица не пойдет его спасать, ведь, по его мнению, они просто обязаны были это сделать, будучи людьми Антония!

Октавиан поставил во главе войска своего товарища Агриппу и поступил весьма мудро. Когда два этих очень молодых человека поняли, что ни Поллион с Вентидием, ни Планк не собираются спасать Луция, они воздвигли вокруг горы, на которой стояла Перузия, массивные осадные укрепления. Продовольствие в город поступать перестало, а с приходом зимы уровень подземных вод понизился и продолжал понижаться.

Фульвия сидела в лагере Планка и поносила вероломство Поллиона и Вентидия, стоявших в нескольких милях от лагеря. Она срывала гнев на Планке, а тот терпел это, потому что был влюблен в нее. Настроение ее все время менялось: то бешеные вспышки гнева, то взрывы энергии. Но больше всего ее терзала вновь вспыхнувшая ненависть к Октавиану. Высокомерный щенок отослал свою жену, дочь Фульвии Клодию, к матери virgo intacta. Что ей делать в военном лагере с тощей девицей, которая только и знает, что ревет, да к тому же отказывается есть? Ко всему прочему, Клодия твердила, что до безумия любит Октавиана, и винила мать в том, что Октавиан отверг ее.