SQUAD. Час Пса

У первого подъезда дома 38 по Наречной улице с раннего утра уже восседали на лавке бабушки.

– А-а-а, так это вы?!.. – Оживилась одна из них, завидев Гошу.

Что оставалось делать? Лишь соглашаться.

– Ну, я.

– Племянник Авксентия Мироныча, так? – на всякий случай уточнила вторая бабуля. – Он о вас рассказывал.

– Д-а-а? Правда?

– Тонкий был человек, – едва ли не хором заговорили соседки. – О здоровье всегда справлялся, о погоде умел разговаривать, о сборе грибов… За город один любил ездить… Жалко его. И собачку жалко. С нее все беды Мироныча и начались.

– Какая собачка? – удивился Гошка. – У него была собака?

– Еще какая! Умница, шельма! Он так ее и звал: Шелли. Ой, как баловал ее! И породы была редкостной: «шанхайский терьер».

– Да нет! – Поправила товарку соседка. – Он говорил, что она «апельсиновой китайской породы».

– Пекинес, что ли? Померанцевый пекинес? – Догадался Распоров.

– Вот-вот… Только убили ее.

– Как «убили»? Кто? Бандиты, браконьеры?

– Может, и бандиты. Последнее время у нас часто собак травят. Разбрасывают, ироды, приманку по кустам. Борются с бродячими собаками, а дохнут домашние песики. Шелли долго умирала. Не спасли её, не смогли. Ваш дядя переживал шибко. После этого и сдал здоровьем. Словно сглаз на него положили: сгорел, бедолага, как щепочка сухая. Прямо-таки среди бела дня иссох, болючий. На руках друзей и душу отдал.

– Друзей, говорите… А кто они, не знаете?

– Да кто ж их теперь найдет! Раньше Мироныч никого не принимал, а перед смертью начали люди к нему ходить. Город большой, народу тьма…

Вот так история!

– И кто же у вас ядами балуется, собачек травит? – Особо не надеясь на ответ, воскликнул Гоша.

– Знать, есть кому, раз балуются, – обрезала первая бабуля, та, что начала разговор. И, поджав синие губы, встала со скамейки, показывая, что больше обсуждать им в Гошкином обществе нечего.

Кабинет нотариуса прописался в бесцветном офисном здании, явно впопыхах переделанном из заброшенного заводского цеха или склада, а теперь от фундамента до крыши сдаваемом в аренду. В полутемном узком коридоре под потолком надоедливо пульсировала длинная лампа мертвецкого «дневного света». Гоша шёл по подмигивавшей ему кишке между закрытыми дверями, читал таблички с названиями организаций и глазам своим не верил. На одной двери было написано: «Троса». На другой – «Крема». А следом вообще – «Монсардовые крыши». Тут же – мудрёное объявление в западном вольно-гендерном стиле: «Мужская одежда. Всё для будущих мам». Еще дальше на зависть «Вкусвилл»: «Металл на любой вкус». Сразу за табличкой: «Асуан. Песок от производителя» располагался кабинет с выигрышным, почти заграничным, названием: «Фидес».

Гоша толкнул дверь и оказался в длинной похожей на ученический пенал комнате:

– Позволите? Мне назначена встреча. Моя фамилия Распоров, я приехал по делам наследства, доставшегося мне от дяди.

– Ах, Георгий Владимирович, дорогой! Неужели? Как же мне приятно! – Возрадовался неожиданно громко толстенький человечек, утонувший в глубоком кресле на колёсиках. – Ну, конечно же, дядюшка ваш – Авксентий Миронович! Какая витиеватая судьба, скажите на милость! Эмиграция, Гулаг – будь он проклят! – и, наконец, наш славный Завейск на закате заслуженных, счастливых, медовых дней… Как приятно видеть вас, Георгий Владимирович, не поверите! И как же вы на дядю похожи, честное-благородное, – одно лицо! Ей Богу, удивительное сходство!

И, словно почувствовав, что его экзальтация показалась Распорову чересчур наигранной, человечек перешёл в более умеренную тональность.

– Мэтр Келев, Эдуард Юшкович, – представился он. – Простите меня, грешного, что не выхожу со всем моим пиететом приветствовать вас. Спина, видите ли, остеохондроз, спинные грыжи, протрузии и всё такое прочее… Проблемы, знаете ли, со здоровьем: возраст, годы-гады… – Человечек почему-то хохотнул, громко, как срыгнул. – Читал, будто во Франции нас, гарантов соблюдения закона, по-масонски называют «мэтрами», что на их иноагентском лексиконе значит «мастерами».

– По-французски «мэтр» – это еще и «хозяин», – вставил слово Распоров. – А «мэтресс» у французов это, вообще, «любовница».

– Так, то – у французов, «подбитых ветерком», как утверждал Пушкин, российское «наше всё»! Вам виднее, сударь мой, мы за буграми не столовались, устриц и фуагра не едали. Мы – не писари и не псари, а, можно сказать, без двух минут юристы, буквоеды, то есть. Перо и чернила нотариуса – плоть и кровь сурового Закона. Он, конечно, справедлив, тем более что всех посадить нельзя, а буквы его часто складываются в весьма нехорошее слово… К тому же за весами правосудия всегда можно найти продавца.

Келев опять манерно хохотнул.

– Функции нотариуса в странах континентального права – таких, как демократическая Россия, – необычайно высоки и ответственны. Именно к нашим необъятным северным краям относится первое в России упоминание о нотариате. – Он надул щёки, словно подчеркивая этим важность готовящегося сообщения. – Вы, конечно, догадались: я имею в виду знаменитую Псковскую судную грамоту пятнадцатого столетия.

«Типичный википедик», – подумал о нотариусе Распоров.

Своими рассуждениями завейский мистер Джингль напомнил знатока, который скороговоркой читает вслух статью из Википедии. Внешность же его – смуглое, отекшее, невнятно вылепленное лицо, мохнатые брови вразлет – напомнило Гоше насекомое. Жука-скарабея, нет, пожалуй, даже золотистую бронзовку. Или гигантского таракана, как у Кафки в «Метаморфозе». Определить его возраст было невозможно, словно у трупа, который давно начал разлагаться.

– Лучше занудный нотариус, чем веселое судебное ристалище. Ах, как душевно мы ладили, как близки были с безвременно ушедшим от нас любезным Авксентием Мироновичем, если бы вы знали! Как коллеги-юристы близки, как профессиональные законники. Почти как братья! Да и жили когда-то рядом. А ведь не зря армяне говорят, хороший сосед – дороже родного брата. Разве не так?.. Золотой был человек ваш дядюшка! Ах, какая боль! Какая потеря!.. Невосполнимая… Безвременная…

– А я и не подозревал, что дядя был юристом.

Георгий был оглушён, затоплен этим водопадом речи.

– Рад, искренне рад с Вами познакомиться, господин Распоров, – звучал без устали «мэтр» нотариата. – Слышал о вас. Точнее – читал. Ваши журналистские расследования высоко ценю. Ваши, не побоюсь, очерки, прямо-таки байопики. Голливуд без вас плачет! И такой популярный столп российской журналистики, отечественный пулитцер, можно сказать без обиняков, посетил наши скромные провинциальные палестины! – Келев закатил глаза, демонстрируя высшую степень из всех возможных градусов умиления, и продолжил, чуть ли не извиваясь от изумления. – Нотариус всегда помнит древнеримский рецепт хорошего завещания: душевный покой, зрелое размышление, здравый ум и – не побоюсь этого слова – твердая память.

Нотариус выложил из тощего портфеля несколько бумаг на совершенно пустой стол, на котором стоял только пёстрый пластиковый стаканчик из-под уличного кофе, начинённый ворохом острозаточенных карандашей. Протянул Распорову дешёвую шариковую ручку.

– Распишитесь вот здесь, и еще здесь! Вступайте, дорогой мой человек, на здоровье в наследственные права, в некотором роде.

– Почему же «в некотором роде»? Вполне официально, смею надеяться.

– Безусловно, Георгий Владимирович, безусловно! Это лишь оборот речи, фигура, можно сказать. Не придавайте значения моей, извините за откровенность, элоквенции. Без лишней риторики и филиппики поздравляю, от души, так сказать! – Он натужно перевёл дыхание. – Каковы ваши ближайшие планы, сударь мой, если не секрет? Намереваетесь дядюшкины апартаменты реализовывать? Как? На рынке недвижимости? Сдавать в аренду? Или иначе? Непросто будет, ваш дядя много чего интересного после себя оставил. – Сделал паузу, словно ожидая возможной Гошкиной реакции. И продолжил липкой скороговоркой. – Можем посодействовать, сударь мой, в случае необходимости… Полезные связи, будьте покойны, где надо имеем-с.

– Пока не решил. Надо подумать, собраться с мыслями. Все так внезапно.

– Собирайтесь, голубчик, собирайтесь! Только в вашу зачумленную Белокаменную – скажу со всей свойственной мне большевистской прямотой – не спешите. Заклинаю вас, Георгий Владимирович, лучше поживите пока тишайшим образом в Завейске! Город наш милейший, зеленый. Вокруг леса, луга, горизонты-просторы. Воздух такой вкусный, что его хоть на хлеб вместо икры намазывай!.. Как говорят у них на «ридной нэньке Украине»: «крайведы». «Красоты природы» – по-нашему, по-российски… Правда, шалят в наших райских кущах окаянные люди и злые псы в последнее время. Ой, как, злодеи отвязные, шалят нехорошо!

– Что такое?

– За годы ельцинской разрухи иже с ней премного расплодились, аки блохи, дикие собаки. Жируют по помойкам, лайкоиды треклятые. Вот и охотятся на них разные джигиты да парубки подозрительные, что называют себя на американский фасон «догхантерами». Серийные киллеры собак, так сказать.

Келев вскинул перед носом, будто прицеливаясь из ружья, обе руки с растопыренными ладонями:

– Пиф-паф!.. «Дикие гуси» компьютерного века по сторонам постреливают, да и яды в приманках повсеместно разбрасывают… Таких пикселей накидают, биткоинов не соберешь! Беспорядок и варварство, конечно. Всё – как обычно в нашем непредсказуемом отечестве. Всё цинично, как на телевидении или в адвокатуре. Что тут поделаешь? При хронической бестолковости наших властей и звероподобии обывателей любые эксцессы возможны-с…

Поиграл пучком карандашей в бумажном стаканчике. И мэтр перешёл к главному.

– Ну, заговорил я вас, заговорил, не обессудьте! Не забудьте взять, Георгий Владимирович, документики для переоформления квартиры в необходимых инстанциях. Порядок есть порядок, а закон есть закон. Фемиде служим, а Фортуне платим… И – полный вперед, дорогой мой товарищ, московский звездный журналист!

Жукобразный нотариус аж взвизгнул от демонстративного исступления и протянул Распорову бумаги:

– Чуть что, звоните! Всегда к вашим услугам, так сказать. Если захотите еще раз встретиться, предупреждайте меня, грешного, заранее. Дела, знаете ли… Дела суетные и разные… Да… Так и живём-с, перебиваясь с воды на квас…

Какой своеобычный субъект! Ненатуральный какой-то! Словно списанный с персонажей гоголевских стряпчих.