Кредит на смерть

– Вот ты и нашел бабкины накопления. Только чего нам с ними делать?

Живцов стиснул зубы, вышвырнул шкатулку в окно, потом с каменным лицом достал сотовый, набрал номер, дождался ответа и произнес будничным тоном:

– Привет, Света. Надо, чтобы ты пробила одного человека. Мария Петровна Зеленова из села Голоштанное, двадцатого года рождения. Мне нужны ее ближайшие родственники. Сделай это, пожалуйста, быстрее, золотко. Меня сроки поджимают.

– Хочешь родственников потрясти? – догадался Горелый.

– Да мне плевать, кто заплатит, но я все равно получу свои деньги, – отрезал Живцов и обратился к водителю: – Тормозни-ка вот здесь.

В следующем дворе их встретил лаем пес-кавказец громадных размеров. Затем открылась дверь, из дома вышел седой старик лет восьмидесяти в вытянутых трико и рваной рубашке.

– Егор Кузьмич, уберите, пожалуйста, собаку, – вежливо попросил Живцов, сверяясь с документами.

– Здравствуйте. Вы из собеса? – поинтересовался старик, проигнорировав просьбу.

Его мутные глаза искажались толстыми стеклами очков.

– Нет, мы не из собеса, – терпеливо ответил Живцов. – Можно нам войти?

– Говорите громче, я не слышу, – прокричал старик в ответ так, словно это гости страдали глухотой, а не он сам.

– Собаку убери, – заорал Живцов, теряя терпение, и для верности стал изображать данное действие жестами.

Однако Егор Кузьмич истолковал сию пантомиму по-своему.

– Вы не знаете, как проехать в Синенькие? – спросил он, по-детски обрадовавшись своей догадке.

Живцов зверем посмотрел на Горелого, фыркнувшего со смеха, перегнулся через забор и заорал во все горло:

– Убери собаку, старый пень!

Кавказцу не понравились действия крикливого незнакомца. Порвав цепь, разъяренный пес кинулся на него. Живцов едва успел отпрянуть от клацающих собачьих челюстей. Пес рычал, захлебывался лаем и неистово лез через забор, который выглядел весьма хлипким, не способным удержать такую мощную зверюгу.

Стена выхватил пистолет, но Живцов остановил его грозным окриком:

– Стоять! Только стрельбы мне тут не хватало. Сваливаем отсюда. С этим волкодавом разберемся потом, по-тихому, а сейчас поедем дальше по списку.

– Что-то херня какая-то по твоему списку получается, – заметил Горелый с хмурым видом.

– Ну, первый блин, как известно, комом, – парировал Живцов, захлопывая дверцу машины.

Они переехали к следующему дому. Там жила чета пенсионеров, современников Куликовской битвы, тоже глухих. Живцов употребил все свое терпение, доорался до хрипоты, но все же объяснил старикам, что они должны более двух миллионов. Мол, пришло время платить. Дед схватился за сердце, захрипел и скатился с лавки на пол. Бабка кинулась к нему и заголосила на весь дом, что их убивают.

– Ну и что теперь? – поинтересовался Горелый растерянно.

– Что-что, – передразнил его злой Живцов. – Звони в «Скорую». Мертвый дедок нам не нужен. – Уже на улице он сообщил соратникам, что они меняют тактику, и пояснил: – Надо выбрать кого-нибудь помоложе, чтобы ясно понял, чего мы хотим, и донес это до остальных. Они же между собой как-то общаются. Припугнем, и дело в шляпе.

– Хорошо бы, – скептически заметил Горелый.

Живцов снова обратился к своему списку, пробежал его глазами, ткнул в лист пальцем и радостно воскликнул:

– Вот, Григорьевы. Ему шестьдесят два, ей пятьдесят восемь. По идее, должны быть вменяемыми, если, конечно, не синячат.

– Ну, поехали. – Горелый вздохнул, внутренне готовясь к новым проблемам.

– Фамилия и адрес заказчика? – в двадцатый раз спросил Февраль у хозяина квартиры, прикованного к батарее отопления и основательно избитого.

Рот Толстого был заклеен скотчем, и в ответ он лишь натужно замычал, дико тараща глаза. Его жена сидела у них за спиной, привязанная к массивному антикварному креслу. Ее рот был залеплен точно так же. Февраль хотел, чтобы она видела все, что он делал с ее мужем. Глаза женщины от страха были готовы вылезти из орбит.

– Так ты хочешь что-то сказать, мразь? – любезно поинтересовался Февраль, склонившись над жертвой.

Толстый закивал.

– Только не надо мне беса гнать, что не при делах и не в теме, – предупредил незваный гость, а затем быстро сорвал скотч со рта Толстого.

Тот шумно выдохнул, заскулил, наткнулся на грозный взгляд палача и затараторил:

– Я в натуре не знаю, кто он такой и где его искать! Он сам…

Ответ Февралю не понравился. За такое следовало наказать как следует. Разъяренный Февраль резко и грубо вновь заклеил Толстому рот, взял с пола приготовленный утюг, включил штекер в розетку, повернул переключатель режимов на максимальную температуру и подмигнул жертве.

Потом он зловеще произнес:

– Этого никто не выдерживает. Сейчас ты обязательно начнешь каяться. Вонь, конечно, будет на всю хату. – Бандит помолчал, улыбнулся, удивленно пожал плечами и заявил: – Я вот не догоняю, зачем ты его покрываешь? Он тебе что, брат, сват? Сдай его, и кончатся эти напряги.

Плевок моментально зашипел на рабочей поверхности утюга. Февраль удовлетворенно кивнул и приблизил его к животу Толстого. Тот стал дико извиваться, плакать и мычать с мольбой в глазах.

– Что, готов побазарить? – с улыбкой осведомился Февраль.

Толстый энергично закивал.

– Назовешь фамилию, хату, места, где он зависает?

Толстый на мгновение задумался, потом опять закивал, а когда ему открыли рот, быстро выкрикнул:

– Я не могу назвать фамилию и адрес, потому что не знаю…

– Сука! – взревел Февраль, остервенело кидаясь на жертву.

Он долго еще издевался над хозяином квартиры, который периодически терял сознание, но ни в чем не признавался. Под конец Февраль изнасиловал его жену, однако и это не дало результатов.

Между тем действие наркотиков и болеутоляющих средств заканчивалось. Боль постепенно возвращалась в искалеченное тело.

Когда Толстый в очередной раз пришел в себя, Февраль сорвал у него со рта скотч и приказал:

– Говори все, что знаешь! Спрашиваю последний раз! Потом обоих прикончу!

– Он сам мне всегда звонил. Номер телефона был скрыт. Это все, что я знаю! – взвыл Толстый со слезами на глазах. – Честно! Мамой клянусь! Своей жизнью! Чем хочешь!