Граница дозволенного

– Она нашла то, что ищет сотня человек по всему ближнему космосу! Она, как и все остальные разведчики, предана делу, человечеству. У нас уговор – тот, кто находит нужное, получает приоритет.

– А люди, Никас? Как мне быть с ними?

– Семь разведчиков должны закончить выполнять свои задачи и направиться к планете Юли. Остальное они знают. Нам нужна дополнительная информация. Гаспар, эти люди знали изначально, на что подписались. Они готовы ко всему.

– А мой экипаж? Врач не может ничего сказать про болезнь. Мы тут все умрем из-за вируса!

– Гаспар, ты обязан долететь. Ты обязан продержать Юлю в состоянии, чтобы она долетела живой, а мы тут ее подлатаем. Ты обязан довезти сюда своих людей, чтобы им помогли. Да хоть на автопилоте летите! У тебя уже нет выбора. Я приказываю возвращаться на Землю! Иначе тебе лучше остаться там! Но даже тогда, я доберусь до тебя, и ты ответишь за свою своенравность!

Растерянное лицо капитана молча смотрело через десятки световых лет на человека, распоряжавшегося жизнями, как фигурами в настольной игре. Не это рассчитывал он услышать.

– Ты меня понял?

– Да, Никас.

Вдруг их прервал приятный женский голос.

– Никас, Крузе уже в лифте.

– Я понял, Анна. Гаспар, ты обязан выполнить все, что требуется. Я жду тебя и надеюсь на то, что ты справишься. Ты знаешь и видишь, верность я ценю.

С этими словами Никас завершил сеанс связи. Он не сомневался в своих людях. Да, иногда они оставались несогласны с его методами, но он ценил независимость взглядов. Главное, чтобы соблюдалась субординация. А приказы можно оспорить, но после их выполнения.

Внутри него все гудело. Он ощущал приятное возбуждение, когда нажимал на кнопку запуска следующего этапа протокола. Никас старался убедить себя, что делает все правильно. Что времени остается действительно мало, что новая планета – это громадный шанс, пусть и не такой очевидный, каким бы хотелось его видеть. Что Юля права в своих суждениях.

«Новый дом» запустился. Теперь пути назад не существовало. Если сделал – не сомневайся.

Прозвучал мягкий сигнал. Лифт уже ожидал на этаже, когда Никас позволит дверям открыться, стоя посреди кабинета. Тут Никас ощущал себя сильнее всего. Именно сюда сводились все нити, за которые он дергал, надеясь обеспечить человечеству ту жизнь, которой жил он, которую заслужили все-все.

Дверь лифта ушла вверх. В кабинет проник холодный свет кабины, а вместе с ним сюда ступил и Генрих. Старик, не раз здоровавшийся со смертью за руку. Как и многие из совета. Но они держались за жизнь и свои инфантильные убеждения, ведя людей не к спасению, нет.

За его плечами осталась сотня лет жизни. Он сам как будто олицетворял собой ушедшее время. Напоминание о целой эпохе ресурсной вседозволенности. Седая голова с редкими волосами, искусно зализанными так, что сначала никто бы и не понял подвоха, не разглядев залысины. Лицо походило на иссохший фрукт: все в морщинах, скукоженное и сухое. Кожа тянулась к земле, растягиваясь на щеках. Ни одного волоска бороды, либо усов. Маленький рот, небольшой нос и яркие, глубоко посаженные глаза за очками. Дряхлое и слабое тело скрывал костюм давней носки. Он немного неуклюже смотрелся на старике. Но, в общем-то, это олицетворяло жизнь – максимальное использование ресурса вещей, минимальное потребление и бережливое производство. В этом кабинете Генрих выглядел чужеродным объектом.

Но, не смотря на внешность, передвигался он бодро и плавно. Ступая по мягкому ковру, Генрих протянул Никасу дряхлую и жилистую руку, посиневшую с возрастом. Его глаза не отвлекались от глаз Никаса. Тот отвечал на внимательный и глубокий взгляд, скрывая отвращение к старости. Пожал руку гостю.

– Проходите, Генрих. Что вас привело ко мне? Последний раз вы тут были еще во времена отца.

– Здравствуй, Никас. Да, воды много утекло. И все поменялось. В том числе в этом кабинете. Твой отец бы никогда не сделал с ним ничего подобного.

– Мой отец по своей природе не мог смело мыслить.

Они оба сели на свои места: Никас за стол, Генрих в кресло для гостя напротив, положив руки на колени.

– Итак, что вас привело ко мне?

– Я поспешил к тебе сразу после внеочередного заседания Совета.

– Мне думалось, что Совет собирается, когда все его члены приглашены на встречу. А меня там не было.

– Вот поэтому-то, Никас. Мы очень обеспокоены тем, как ты себя ведешь. У нас имеются неоспоримые доказательства того, что ты параллельно работаешь над проектами, противоречащими плану Земли на спасение. Ты тратишь ценные ресурсы не на общее дело, а на какие-то свои личные цели.

– Генрих, все, что я планирую, делается на благо человечества.

– Поэтому ты понемногу концентрируешь власть в своих руках? Люди, которых назначают на ответственные посты, имеют тесные связи с тобой. Обычно такое непросто доказать, но нити всегда тянутся сюда, в этот кабинет, полный излишеств.

– К этому должен стремиться каждый. Я стремлюсь к миру, где мы перестанем себя ограничивать. К богатому миру. И этот кабинет напоминает мне о цели.

– Слышал бы тебя твой отец. Ты предал то, во что он верил. Мы знаем, что ты планируешь сделать нечто неразумное. Прошу, одумайся, пока есть время. Твои устремления принесут только хаос и ненужные жертвы. То, что ты ищешь, всего лишь мираж.

– Мой отец не видел, как и все вы, дальше собственного носа! Вы боялись подумать шире, рассмотреть прочие варианты. Или пересмотреть план, спустя годы. Я не предавал отца, я лишь улучшил то, что пытаетесь создать вы. Это вы ведете человечество в будущее, которое нас всех уничтожит. Не я.

– В тебе говорит гордыня, амбиции. Но ты не мессия! Ты не спаситель! Спасение наступит только после того, как каждый человек положит жизнь на общий алтарь во имя жизни вида.

– После новостей, которые вы совсем скоро узнаете, люди пойдут за мной, а не за вами. Я дам им шанс, дам им реальную цель! Вам такого и не снилось, Генрих. Ни одному из вас! И даже мой отец не мог о таком помыслить.

– Не завирайся. Ты всего лишь один из немногих удачливых парней. Тебе повезло родиться в богатой семье, но от этого ты не перестал быть одним из многих. Винтом отлаженного механизма. Ты же знаешь, что бывает, когда механизм расшатывается в случае потери одного единственного винтика? Когда расшатываются противовесы?

– Не разговаривайте со мной в таком тоне. Вы не сглаживаете ситуацию.

– Пойми, я стараюсь спасти тебя. Совет не собирался бы просто так.

– Еще раз повторю: не угрожайте, Генрих! Вы явно недооцениваете меня. После смерти отца совет надеялся, что я превращусь в пешку в руках стариков.

– Наоборот, столько надежд возлагалось именно на тебя, Никас.

– И я никогда не замечал этого. А теперь вы угрожаете мне в моем же кабинете. Что вы сделаете? Никто из вас не сможет дотянуться до меня. Вы упустили время! Я скажу так: вам пора уступить. И лучше бы это сделать быстрее.

Генрих покачал головой.

– Мне очень жаль, Никас. Я ехал сюда убедиться, что совет неправ. Но ты лишь подтверждаешь наши опасения. Прости. И извинись от нас перед отцом.

С прытью, никак не соответствующей столетнему старику, Генрих вытащил из-под пиджака что-то молочно-белое и в кабинете раздались два глухих хлопка.

Никас удивленно уставился на пластиковый пистолет. Системы не распознали оружие, позволив старику Крузе пронести его прямо к Никасу Стейли. Покушение удалось, ничего не скажешь. В глазах Генриха не читалось ни сожаления, ни грусти по поводу своего поступка. Сколько раз за свои года он лично убивал человека, решая тем самым возникающие проблемы? Ни одна мышца не дрогнула на морщинистом лице.

– Мне жаль, Стейли. Очень жаль, что твой род вот так обрывается, но мы должны защитить будущее собственных детей. Ты – угроза не только совету, но и каждому человеку внизу. Сидя в башне и разглядывая букашек внизу, вряд ли понимание картины целиком само поднимется в лифте поздороваться.

Ошарашенный, Никас опустил взгляд. В его одежде зияло два небольших отверстия. Попадания пришлись на грудь и верхнюю брюшную полость. Никас дотронулся до ран, а затем, ухмыльнувшись, поднял глаза на гостя.

– Поздно, Крузе. Но систему охраны я улучшу. Отдаю должное. Подобного я не ожидал.

И Никас с легкостью встал на ноги. Вместе с ним со своего кресла поднялся Генрих. Из его взгляда пропала уверенность и спокойствие. Он шокировано смотрел то на лицо парня, то на его раны. Затем он опустил глаза на пистолет, и, вновь выстрелил в Никаса Стейли. Теперь попав в область сердца.

– Почему? Почему ты не умираешь?

Рука Никаса погладила места, куда вошли пули. Он поднял ладонь к лицу, а затем развернул ее Генриху. Она оказалась чиста. Ни капли крови. Старик попятился назад. Его рот раскрылся в удивлении. Вот-вот, и он закричит. Но он лишь медленно отступал.

– Я знал, что рано или поздно подобное произойдет. Спасибо, что сейчас. Теперь я точно уверен в том, что действую правильно, – голос Никаса не дрогнул.