Жизнь за трицератопса (сборник)

– И в самом деле смешно, – сказал Грубин. – Савичу уже седьмой десяток.

– Возраст не помеха, мой юный друг, – ответил Минц, и Удалов не сдержал улыбки, потому что Грубину тоже было не двадцать лет.

– Так что же тебя так рассмешило? – настаивал Удалов.

– А то, что муж Ванды, Никита Савич, побывал у меня на следующий день и спросил, не могу ли я установить подслушивающее устройство на его жене.

– Неужели тоже взревновал?

– Хуже! Ему не дает покоя ее богатство. Он уверен, что она заработанные в супермаркете деньги прячет от него и транжирит, устраивая оргии. Смешно?

– Очень смешно, – согласился Удалов, но не засмеялся, и Грубин тоже смеяться не стал.

Минц вздохнул и заметил:

– Чувство юмора у вас плохо развито.

– Не в этом дело, – сказал Грубин.

– Мы их знаем практически с детства, – пояснил Удалов. – Я с Савичем в школу ходил.

– Что вы мне хотите доказать? – удивился Минц. – Что люди не меняются или что все, кто ходил с тобой в школу, застрахованы от ошибок и лишены недостатков?

Удалов не стал спорить. Спор получился бы пустым. Из класса Удалова вышел один полковник, один секретарь обкома в Томске, а двое отсидели в тюрьме. Это о чем-то говорит? Ни о чем.

– Так какая идея посетила вас на стадионе? – спросил Саша Трубин.

– Очень смешная, – признался Минц. – Чудесная идея. Я решил удовлетворить обе просьбы.

– Два магнитофона поставишь? – спросил Удалов.

– Что мы видели на стадионе? Мы видели недостаточно, – начал объяснять Минц. Он стоял перед ними, выставив живот, сплетя пальцы рук за спиной и покачивая лысой головой. – Мы видели туман и части человеческих тел. И я вспомнил, что подобная картина привиделась мне сегодня утром в этом кабинете. Я тогда работал с вирусом «Н-5», генетическим уродцем, который мне удалось выделить во время поездки к небольшому озеру Чистому в районе закрытого города Малаховка-18. В это озеро в течение последних сорока лет сбрасывали атомные отходы несколько секретных заводов и военно-исследовательских институтов. Тем не менее в этом озере смогли выжить три типа вируса «Н-5». Понятно я рассказываю, дорогие друзья?

– Непонятно, зачем ты нам это рассказываешь, – признался Удалов. – А в остальном понятно.

– Сейчас объясню. Обнаружилось, причем совершенно неожиданно для меня, что предметы, обработанные этим вирусом, в значительной степени теряют… теряют… – Минц подошел к большому рабочему столу и принялся шарить по нему, как слепой. – Так я и думал! – воскликнул профессор, нащупав нечто невидимое и подняв это нечто двумя пальцами. – Видите?

– Нет, – ответил Трубин.

– Что и требовалось доказать! Этот платок сегодня утром был обыкновенным. Днем, когда мы уходили на стадион, он частично потерял видимость, как футболист в тумане. Сейчас же он стал совершенно невидимым.

– Не может быть! – воскликнул Удалов. – Значит, теперь разрешена загадка невидимости, над которой бились несколько тысяч лет лучшие умы планеты?

– Не так громко, мой друг, не так громко. Лучшие умы бились над чем угодно, но не над культурой вируса «Н-5», что означает «Невидимка, пятый штамм». Над ней бился ваш покорный слуга.

– Надо скорее поделиться этим открытием с человечеством!

– Зачем? – Минц приподнял левую бровь. – Зачем, коллега?

– Чтобы невидимость стала… – Удалов осекся.

Ему в голову приходили различные способы использования невидимости в быту и общественной жизни, но были они в лучшем случае неправильными. В воображении Корнелия возник невидимый шпион, подкрадывающийся к советскому заводу, невидимый враг, переползающий границу, невидимый вор, вторгающийся в мирный дом. Но если наоборот?

– Наоборот? – прочел мысли Удалова Минц. – Пускай наш вор ползет в ночи и грабит дома? Пускай наш невидимый шпион или наш невидимый сержант. Так тебе думать приятнее?

– Как патриоту – приятнее, – признался Удалов. – Но как нормальному человеку – не по себе.

– Вот и я не спешу выпустить джинна из бутылки, – сказал Минц. – Надо еще очень крепко подумать. А пока пускай у меня появятся подопытные кролики.

– Савичи?

– Савичи. По крайней мере, вреда не будет. Вместо магнитофонов предложим им шапки-невидимки.

– А они навсегда останутся невидимыми? – спросил Трубин.

– По моим расчетам, продолжительность жизни вируса на свежем воздухе трое суток. Так что Савичи и испугаться не успеют.

– За трое суток может многое произойти, – тихо промолвил Трубин.

О, как он был прав!

Но, охваченные весельем, представляя себе, в каком смешном положении окажутся подозрительные супруги Савичи, как будут они наказаны за недоверчивость, друзья Трубина не прислушались к предупреждению Кассандры.

На следующий день Минц позвонил Савичу и назначил ему встречу на двенадцать часов дня.

Тот примчался – потный, несмотря на то что день был прохладен, ветер принес с севера холод наступающей осени, а птицы спешили к югу, летя зигзагами, чтобы не подстрелили.

– Где? – спросил он с порога. – Она опять пришла в двенадцать! И от нее пахло мужскими духами «Арамис»! Где микрофон?

Савич все еще работал фармацевтом, и потому у него сохранилось профессиональное обоняние.

– У меня есть для вас средство получше, Никита, – сказал Минц. – У меня есть для вас шапка-невидимка.

И он протянул Савичу пустую раскрытую ладонь.

– Шутки в сторону! – возмутился фармацевт. – Я переживаю душевный излом и не намерен подвергаться…

– Возьмите и наденьте.

В голосе Минца звучала сталь. Савич сразу поскучнел и сдался. Он протянул веснушчатую руку и неожиданно обнаружил, что его пальцы коснулись материи. Невидимой материи!

– Наденьте! – повторил Минц.

Савич расправил невидимую шапку и надел на голову. И тут же обернулся в поисках зеркала.

– Не ищите, – остановил его профессор. – Невидимость наступит через некоторое время. И тогда вы сможете всюду незаметно следовать за своей якобы неверной супругой. Но я вас в последний раз предупреждаю: слежка за близкими людьми еще никого не доводила до добра. Лучше поговорите с женой, обнимите ее, покайтесь.

– Никогда! – отрезал Савич и, забыв поблагодарить профессора, пошел прочь.