Предел погружения

– Скорость пять узлов, глубина двадцать пять… тридцать… тридцать пять…

Свободы всегда было много. Забросить академию, сидеть на берегу с бумагой и карандашами вместо лекций, валяться на кровати с книжкой вместо задач по геометрии… даже и школу прогуливать целыми днями – ну, это ещё до Питера было, они ещё были маленькими. Мама уходила вечером и возвращалась в середине дня – сонная, с розовыми набухшими веками, растрепавшимися волосами. «Сашка, Алька, уроки сделали?» Не дожидаясь ответа, валилась на диван, зевала. Они ставили ей рядом с кроватью пластиковую бутылку с водой, тарелку с бутербродами, если что-то ещё оставалось в холодильнике и в хлебнице, и бежали на овраг – там собирались все со двора.

– Сорок пять… пятьдесят… пятьдесят пять…

Может, всё-таки в центральный? Или к механикам. Как-никак, считается, что он здесь для того, чтобы репортаж писать – а как он напишет репортаж, не выходя из каюты?

А как называют на флоте посторонних, которые мешаются под ногами в ответственный момент, да ещё, чего доброго, лезут с расспросами? Сходи к механикам, Вершинин – узнаешь.

Хмыкнув, он спустил ноги на пол, потянулся под койку за своим рюкзаком. Надо выложить то, что ещё не успел: блокнот с ручкой, блок ментоловой жвачки, томик Лорки. Смена белья – ладно, пусть пока лежит. Тюбик пасты, щётка – в тумбочку. Шарф можно не выкладывать, он его взял на всякий случай: никто так и не сказал ему, жарко или холодно на подводных лодках. Пока вроде ничего, в рубашке и брюках нормально.

– Глубина шестьдесят метров. Осмотреться в отсеках.

– Второй отсек осмотрен – замечаний нет.

– Первый отсек осмотрен – замечаний нет.

– Восьмой отсек осмотрен – замечаний нет…

Уши закладывает, прямо как в самолёте. Интересно, потом пройдёт или все три месяца будешь ходить с чувством, будто тебе в уши ваты напихали? Можно у врача спросить. Где-то недалеко врач, Паша показывал его кабинет. Или каюту? Как это здесь называется? Надо зайти к врачу и познакомиться, и про уши спросить.

Подходить к незнакомым людям и протягивать руку со словами «здорово, я Саша» – стрёмно, но одному ещё стремней. Хотя, по идее, эти все детские страхи не идут ни в какое сравнение с тем, что у тебя прямо вот тут, за стенкой – вода.

А в неё не верится. Ну серьёзно, какая ещё вода? Там должно быть небо, и асфальт, и деревья. И люди чтоб ходили.

– Удифферентовать подводную лодку на глубине шестьдесят метров на ходу пять узлов с дифферентом полградуса на нос…

Да ещё трюм этот. Как спросить про него командира? «Скажите, а правда ли, что вы на своей лодке над живыми людьми эксперименты проводите?» Ерунда, скорее всего, Паша экспериментами для красного словца обозвал какие-нибудь тренировки подводников – дядя Слава рассказывал, что его в своё время чуть ли не в торпеду засовывали с головой. Но мало ли… Может, сначала ещё у кого спросить – хоть у врача? Он-то должен знать.

В сущности, одно то, что он сам, Сашка Вершинин, оказался в железной коробке под слоями воды – тот ещё эксперимент в особо извращённой форме.

Ну ладно, дядя Слава, будет тебе репортаж.

– Тащ командир! А, тащ командир?

Кочетов шёл быстро, но Илья не отставал, успевая вовремя пригибаться, чтобы не треснуться лбом.

– Тащ командир, разрешите обратиться?

– Ну обращайся, – буркнул Кочетов, не оборачиваясь.

– А почему этого питерского ко мне поселили? Это такое дисциплинарное взыскание, не предусмотренное уставом?

– Поговори мне ещё. Петрова на К-213 перевели, у тебя в каюте место свободно. Ты что, хотел жить один в роскошных апартаментах, как адмирал?

– Никак нет, – пробормотал Илья. – То есть… ну я ж ему не нянька и не замполит. Что я с ним делать буду?

– А меня ебёт? – командир пожал плечами. – Хоть серенады пой. Главное, следи, чтоб он был жив-здоров и чтобы никуда не лез ручонками своими шаловливыми.

– Ага, гражданские – они это любят, – вставил Витька из-за перегородки. – Помните, к нам министерскую экскурсию водили? «Ой, а что это за ручка? Ой, а я нажму сюда? Да я понарошку…»

– Чиновники, хуле, – вздохнул Илья. – Тащ командир, но если его присутствие будет отвлекать меня от служебных обязанностей, могу я подать вам…

Рука командира уперлась в стенку над головой Ильи.

– Если тебя что-то будет отвлекать от обязанностей, я возьму тебя за хрен и подвешу вместо флага. Усвоил?

– Так точно!

– А теперь скройся с глаз моих. У тебя смена кончилась, а мне ещё ебаться и ебаться.

– Есть, – Илья машинально наклонил голову, зашагал дальше по отсеку.

Во рту было вязко, воздух казался плотным, тяжёлым. Так всегда бывало первые пару часов после погружения, потом Илья привыкал. В первой автономке он то и дело бегал смотреть процент кислорода в отсеке – начхим только плечами пожимал. «Что ты дёргаешься, Илья, у меня всё точно, как в аптеке. Девятнадцать, не больше и не меньше. И ничем наш воздух не отличается на вкус от атмосферного, не выдумывай».

Но Илья-то знал. И фиалки в кают-компании знали: каждый раз их приносили в горшках, и они держались пару недель, а потом начинали сохнуть, и никли, сворачивались лепестки. Химики приходили со своими приборами, замеряли, разводили руками:

– Влажность нормальная, состав почвы нормальный, радиоактивный фон в норме. Может, ваши матросы их не поливают?

Илья зыркал на химиков. Как они не понимают простых вещей? Здесь, на лодке, неживой воздух, здесь долго не протянет ни одно живое существо.

Кроме подводника, конечно.

– Эй, Илюха, – снизу негромко свистнули, – замечтался?

Он остановился, махнул рукой.

– Здорово!

– Спускайся, дело есть.

Он сбежал по трапу, подошёл к Артуру, крутившему в руках запечатанный пакет.

– Ну, что?

– Давай-ка присядем, – Артур опустился на ящик с запчастями, стоящий у стены. – Давай-давай, садись. Илюха, ты у нас семейный, так? И жена у тебя – человек с культурными запросами.

Илья подавил вздох.

– Ну допустим.

– Так она, наверное, балет любит? И тебя таскает на него время от времени? Всякие там белые лебеди и воздушные сильфиды.

– Откуда ты слово-то такое выкопал, – Илья покачал головой, – сильфиды… Артур, если есть дело – говори, а балетные рассказы мне ни к чему, я в каюту – спать.

– Сильфида, – Артур мечтательно улыбнулся, подпер щёку ладонью. – Её Эля зовут. Солистка Мурманского театра оперы и балета – так она мне утром сказала.

– Ого, – Илья покосился на него с любопытством. – Ты из-за неё, что ли, на построение опоздал?