Когда рассеется туман

Он кивнул им по очереди, а я увидела, как Ханна сжала ладонь брата.

– Согласна с тобой, Дэвид, – улыбнулась леди Вайолет. – Давайте не станем говорить о войне, которая, быть может, никогда и не наступит. Попробуйте лучше замечательные бисквиты миссис Таунсенд. – Она кивнула Нэнси, и та еще раз обнесла гостей.

Некоторое время все молча жевали бисквиты, пытаясь найти для беседы тему столь же занимательную, как грядущая война. Судовые часы на камине отсчитывали минуту за минутой. Наконец леди Клементина сказала:

– Сражения сражениями, но настоящие убийцы во время войны – болезни. С поля боя вечно приходит всякая зараза. Сами увидите, – уверенно кивнула она. – Как только война начнется, так и эпидемии за ней.

– Если начнется, – поправил Дэвид.

– А как мы узнаем про войну? – с круглыми глазами спросила Эммелин. – К нам что, приедет кто-то из правительства и предупредит?

Лорд Эшбери проглотил бисквит целиком.

– Один из членов нашего клуба говорит, что объявление ожидается со дня на день.

– Я чувствую себя словно дитя в сочельник, – сказала Фэнни, нервно сплетая пальцы. – Когда не можешь дождаться утра, чтобы развернуть подарки.

– Я бы не относился к событиям столь восторженно, – отозвался майор. – Если Британия вступит в военные действия, они растянутся на несколько месяцев. До Рождества как минимум.

– Тем более, – кивнула леди Клементина. – Я завтра же отошлю лорду Гиффорду письмо с программой моих похорон. И вам, кстати, рекомендую сделать то же самое. Пока не поздно.

Никогда раньше я не слышала, чтобы кто-то говорил о своих похоронах, а уж тем более – их планировал. Мама бы сказала, что такие разговоры к несчастью, и заставила бы бросить щепотку соли через плечо. Я с изумлением уставилась на леди Клементину. Нэнси рассказывала мне о ее угрюмом нраве – под лестницей часто вспоминали, как она склонилась над кроваткой новорожденной Эммелин и уверенно изрекла, что такое прелестное дитя ненадолго задержится в нашем мире. И все равно – слова о похоронах меня поразили.

Хартфорды, напротив, явно привыкли к подобным высказываниям – никто даже и не моргнул.

Ханна распахнула глаза в притворной обиде.

– Вы что же, думаете, что мы похороним вас без должных почестей, леди Клементина? – Она очаровательно улыбнулась и взяла пожилую даму за руку. – Я лично прослежу за тем, чтобы прощание с вами состоялось по всем правилам.

– Ну уж нет, – фыркнула леди Клементина. – Если сам не займешься приготовлениями, неизвестно, кто займется ими потом. – Она выразительно поглядела на Фэнни и раздула и без того большие ноздри. – Нет, нет. Я такие вещи планирую за много лет.

– В самом деле? – с искренней заинтересованностью спросила леди Вайолет.

– Разумеется, – ответила леди Клементина. – Похороны – один из самых важных моментов в жизни, и мои станут настоящим событием.

– С удовольствием погляжу, – сказала Ханна.

– Да уж пожалуйста, – сказала леди Клементина. – В наше время нельзя упустить ни одну мелочь. Люди теперь ничего не прощают, к чему мне критические статьи?

– Стоит ли придавать статьям такое значение? – заметила Ханна, тут же заработав сердитый взгляд от отца.

– Может быть, и нет, – ответила леди Клементина, – но… – Она наставила унизанный драгоценностями палец сперва на Ханну, потом на Эммелин и затем на Фэнни. – Не считая объявления о свадьбе, некролог – единственный шанс для женщины попасть в газеты. – Она подняла глаза к потолку. – И дай бог, чтобы пресса была к ней благосклонна, ибо второго шанса у нее уже не будет.

Концерт прошел с успехом, и теперь, для того чтобы назвать ежегодный съезд гостей удавшимся, не хватало только обеда. Он должен был стать кульминацией нашего недельного труда, последним триумфом перед тем, как гости разъедутся и на Ривертон вновь опустится тишина. Приглашенные ожидались даже из Лондона (миссис Таунсенд сама слышала, что к нам собирается лорд Понсоби, один из кузенов короля), и мы с Нэнси под строгим надзором мистера Гамильтона потратили почти весь день, накрывая стол на двадцать человек.

Нэнси вслух называла каждый прибор перед тем, как поставить или положить его на место: столовая ложка, вилка и нож для рыбы, два ножа, две вилки и четыре хрустальных бокала разной величины. Мистер Гамильтон с рулеткой и чистым полотенцем обходил стол следом за нами, следя за тем, чтобы приборы находились на нужном расстоянии друг от друга, и его собственное отражение сурово взирало на него с каждой ложки. В центре стола, покрытого белой льняной скатертью, мы поставили хрустальную вазу с глянцевыми фруктами и украсили ее плющом и красными розами. Мне самой страшно понравилась эта композиция, она отлично подходила к парадному сервизу ее светлости – свадебному подарку, вручную расписанному в Венгрии узором из виноградных лоз, яблок и темно-красных пионов, и, по словам Нэнси, с ободками из настоящего золота.

Карточки с именами, написанные аккуратным почерком леди Вайолет, мы разложили согласно тщательно составленной ею схеме. Нельзя пренебрегать размещением гостей за столом, учила Нэнси. Более того, успех или провал обеда часто зависит именно от того, кто где сидит. Славу превосходной – а не просто хорошей – хозяйки принесло леди Вайолет как раз ее умение, во-первых, пригласить нужных людей, а во-вторых, ловко рассадить веселых и остроумных гостей среди скучных, но полезных.

К сожалению, я ничего не могу рассказать о торжественном обеде тысяча девятьсот четырнадцатого года: хоть мне и позволили накрыть на стол, до того, чтобы прислуживать гостям, я еще не доросла. Даже Нэнси, к ее досаде, к столу не допустили, так как стало известно, что лорд Понсоби не выносит служанок. Лишь распоряжение мистера Гамильтона остаться наверху и спрятаться в укромном уголке, чтобы принимать и спускать вниз на кухонном лифте тарелки, которые они с Альфредом будут выносить из столовой, немного ее утешило. Хоть будет потом что рассказать остальным на кухне, решила Нэнси. Она услышит, о чем говорят гости, хоть и не увидит кто и кому.

Мне мистер Гамильтон приказал встать внизу у лифта. Сказал, что это будет мой боевой пост. Я подчинилась, стараясь не обращать внимания на поддразнивания Альфреда, который смеялся, что с таким часовым, как я, пост сейчас наступит у гостей – вместо обеда. Он вечно над всеми подтрунивал, шутки были беззлобные, и другие слуги охотно смеялись вместе с ним, только я никак не могла привыкнуть – ежилась всякий раз, когда оказывалась в центре внимания.

Я с восхищением глядела, как под потолком исчезает блюдо за блюдом, одно прекрасней другого: суп «под черепаху»[6 - Суп из телячьей головы, напоминающий по вкусу черепаховый.], рыба, «сладкое мясо»[7 - Блюдо из зобной и поджелудочной желез.], перепела, спаржа, картофель, абрикосовый пирог, бланманже – чтобы смениться грязными тарелками и пустыми подносами.

Пока важные гости вели беседы в столовой, миссис Таунсенд управляла пыхтящей и свистящей кухней, будто новым блестящим автомобилем вроде тех, что уже начали появляться в деревне. С невероятным для ее огромного тела проворством она металась между столами, притворно поругивая хрустящую корочку пирожков; от жара плиты по красным щекам стекали капли пота. Единственным человеком, которого не заразил ее энтузиазм, была бедная Кэти – всю первую половину дня она, с перекошенной физиономией, чистила невероятное количество картошки, всю вторую – скребла бесчисленное множество кастрюль.

Наконец, когда вверх отправились кофейники, молочники и полные рафинада сахарницы на серебряных подносах, миссис Таунсенд развязала фартук – сигнал к отдыху для всех нас. Повесила фартук на крючок у плиты, подобрала выбившиеся из пучка седые волосы и, утирая мокрый лоб, позвала:

– Кэти! – Она покачала головой. – Кэти! Что за девчонка! Вечно крутится под ногами, а когда нужна – нет ее!

Миссис Таунсенд доковыляла до обеденного стола и, привычно вздохнув, опустилась на свое место.

В дверях появилась Кэти с мокрой губкой в руках.

– Да, миссис Таунсенд?

– Ох, Кэти! – заворчала та. – О чем ты только думаешь?

– Ни о чем, миссис Таунсенд.

– Вот именно. Гляди – весь пол залила. – Миссис Таунсенд снова покачала головой и вздохнула. – Иди поищи тряпку и вытри за собой, а то, если мистер Гамильтон увидит, тебе несдобровать.

– Сейчас, миссис Таунсенд.

– А когда вытрешь, свари-ка нам горячего какао.

Кэти пошлепала назад, чуть не столкнувшись по пути с Альфредом, который ссыпался с лестницы – азартный, с горящими глазами.

– Кэти! Глядеть нужно! Я ведь чуть тебя не сшиб! – Он влетел в кухню, сияя своей открытой, почти детской улыбкой. – Добрый вечер, леди!

– Ну, Альфред? – снимая очки, осведомилась миссис Таунсенд.

– Ну, миссис Таунсенд? – отозвался Альфред, глядя на нее круглыми карими глазами.

– Ну? – повторила она, хлопнув в ладоши от нетерпения. – Не томи!

Я уселась на свое место, сняла туфли и вытянула ноги. Альфреду было двадцать – высокий, с красивыми руками и мягким голосом, он служил у лорда и леди Эшбери с тех пор, как пошел работать. Мне казалось, что миссис Таунсенд питает к нему некоторую слабость, хотя сама она ничего такого не говорила, а я не решалась спрашивать.

– Не томить? – переспросил Альфред. – Не понимаю я вас, миссис Таунсенд.

– Не понимает он, смотри ты! – тряхнула она головой. – Как все прошло? Говорили что-нибудь интересное?

– Знаете, миссис Таунсенд, – замялся Альфред, – я не могу ничего сказать, пока не спустится мистер Гамильтон. Это будет нечестно.

– Слушай, все, о чем я спрашиваю, – понравилась ли хозяевам и гостям еда. Мистеру Гамильтону до этого мало дела, так?

– Не знаю, не знаю, миссис Таунсенд, – подмигнув мне, упорствовал Альфред. Я покраснела. – Хотя я заметил, что лорд Понсоби положил вторую порцию картофеля.