Небесные всадники

Художник в ответ улыбнулся.

– Я видел, как она делает невероятные вещи, ваша светлость. Иногда я верил в то, что предо мной небожительница.

Этери удивлено взглянула на него, спросила:

– Потому вы… отреклись от магии?

Художник потер широкие золотые браслеты на запястьях, сказал:

– И поэтому тоже. Она владела кровной магией, она сама была магией. Чистой магией.

Как человек, получивший образование в одной из лучших школ-монастырей, Этери считала магию крови лженаукой, примерно как астрологию, переставшую иметь какой-то смысл после того, как маги и учёные смогли доказать, что звёзды – это подвешенные в абсолютной космической пустоте раскалённые шары из пыли и газа. И никакого влияния на человеческую жизнь иметь не могут. Так и магия крови была, по мнению учивших Этери наставников, очевидной пустышкой.

У Этери своего мнения на этот счёт не было, не считая впитанных с молоком кормилицы суеверий, сказок и легенд.

– Пожалуй, – продолжил художник, сосредоточенно работая, – гатенские князья и багрийские цари – единственные из известных мне носителей кровной магии. Вы единственная девочка в семье – верно, ваша светлость?

– Первая за несколько столетий, – улыбнулась Этери в ответ. – Отец только за голову хватался.

– В вас почти нет кровной магии, только её отголоски, и это странно, – сказал Иветре будто бы себе род под нос.

– А в Исари? – с легкомысленным интересом спросила Этери, вспоминая, сколько раз её другу пускали кровь. Глупости, конечно: если бы что-то было, неужели никто бы этого не заметил?

Закончив портрет и управившись с росписью храма Ветра, именитый художник как в воду канул почти на четыре года, а вернулся назад с кипой бумаг, в которых были странные и противоречивые записи о магии крови. Большая часть бумаг была на гелиатском, кое-что на неизвестных Этери языках. Эти бумаги были снабжены переводом.

Если хотя бы половина из написанного была правдой, если бы только Исари мог овладеть этой магией, Багра обрела бы дополнительную силу… Этери думала представить Исари художника вместе с его учеником, гатенцем Аче, но оказалось, что они давно знакомы – ещё с тех времен, когда будущий царь учился в Гелиате.

Только потом, выслушивая пришедшие к Исари мысли о том, как использовать свалившийся на голову шанс, Этери поняла, что натворила. Исари собирался использовать свои возможности на полную, добиться для Багры мира надолго, если не навсегда. Он привык жить быстро, не оставлять ничего на потом.

Теперь Этери сидела в царском кабинете, и наблюдала, как мерно капают в миску капли крови – тёмной, густой.

– Мой двоюродный прадед, Карнат, интуитивно владел этой магией, или, правильнее будет сказать, овладел некой её частью перед самой смертью, – сказал Исари, – когда сражался на стороне Камайнского халифата. Он попал в плен, был приговорен к показательной казни. Гелиатскаий главнокомандующий – не помню, как его звали…

– Лукреций Медесский… – подсказал принц Максимилиан, вежливо улыбаясь, будто они сидят за дружеской чаркой хорошего вина.

– Спасибо, – кивнул ему Исари, и продолжил: – Лукреций Медесский по обычаю предложил Карнату исполнить его последнее желание. Мой предок попросил отпустить тех пленных багрийских солдат, мимо которых он пройдет уже мёртвым. Незаметно для гелиатцев он поранил руку и дотронулся до пленных багрийцев – «пометил» всех, кого только успел. Пленных поставили в два ряда, Карнату отрубили голову.

– И его безголовое тело прошло вдоль шеренги, – завороженно продолжил Салахад. – И без всякой гелиатской магии, это уж точно! Маги проверяли всё, и никаких заклинаний и амулетов не обнаружили.

– «Ущелье Слёз», – рассмеялся принц Максимилиан. – Так там тоже была кровная магия? Ваш отец как раз был ранен, верно?

Об ущелье Слез Этери знала. Ей было почти шесть лет, конфликт между Гелиатом и Камайном вспыхнул с новой силой, отец Исари поддержал Гелиат, а самого Исари отправили в Зейский замок на целых полгода. Тогда-то они и подружились.

Отец Исари был ранен, и пока он лежал без сознания в лагере, все воины слышали плач и стоны их жён, матерей. Слышали, как те их хоронят и оплакивают. Когда царь очнулся, он признался, что ему снилась его умершая недавно жена, которую он страстно любил.

– Это были случайные, почти неконтролируемые пробуждения дара, – произнес Исари, вытягивая руку над миской с собственной кровью. – Я могу больше. Гораздо больше. Например, превратить свою кровь в быстро или медленно действующий яд, наслать ужасные видения, причем на большую группу людей – например, на целое войско.

Кровь в миске вскипела, забурлила и испарилась, превратившись в густое облако непроницаемой тьмы. Этери закрыла глаза и заткнула пальцами уши, но это мало помогло: тьма надвигалась на неё, душила, вопила на тысячи голосов, предвещая вечный и непроходимый ужас. Этери слышала, как падает мебель в кабинете, как кто-то кричит… Но всё это было так далеко от неё, будто в другом мире, а в этом, единственно реальном – только чернильная тьма и ужас.

Это продолжалось, пока Исари не взял её за руку и не сказал мягко и тихо:

– Ты-то чего испугалась?

Этери тут же перестала задыхаться, страх прошел, она оглянулась вокруг: гелиатский принц стоял спиной к спине со своим секретарем, они оба обнажили короткие клинки. Наставник камайнского принца выкрикивал какие-то заклинания – не классической магической школы, а что-то камайнское. Салахад явно с кем-то сражался, – с кем-то, кто пришел к нему из тьмы.

Исари отпил ещё немного из своего кубка, вытянул вперед руку, притянул к себе тьму, и та опала обратно в миску, превратившись в свернувшуюся, высохшую кровь.

– Впечатляюще, – с трудом переводя дыхание, сказал принц Максимилиан, опуская меч обратно в ножны.

Наставник Салахада поклонился, сказал:

– Это древняя, очень сильная магия, она не требует жертв… кроме одной – самого мага, его жизни, его здоровья. Это магия воинов, ваше величество.

Исари отсалютовал им своим кубком, сказал:

– Я рад, что демонстрация произвела на вас впечатление. А теперь, надеюсь, мы сможем перейти к обсуждению мирного договора.

Этери искоса взглянула на своего господина, стараясь не привлекать к себе внимания. Исари дышал неглубоко и часто, на виске билась синяя жилка. Но улыбался он любезно и сидел прямо. Этери знала: переходя некий порог плохого самочувствия, он перестаёт воспринимать свое тело, как живой организм, перестаёт чувствовать боль и слабость, управляя телом, будто куклой. Сейчас был явно тот самый случай.

«Пожалуйста, – мысленно взмолилась она. – Пусть они отпросятся отдыхать».

– Простите, ваше величество, – осторожно сказал старик-камайнец. – После такой встряски я ничего не соображаю.

– Не могу не поддержать наших камайнских друзей, – так же мягко добавил принц Максимилиан. – Я тоже сейчас не в силах ничего решать, ваше величество.

Исари встал, его заметно шатало.

– Что ж, – произнес он не менее любезно. – В таком случае, до завтра.

Он кивнул на бумаги и кристаллы, лежавшие на столе.

– Это вы можете послать своим государям. Думаю, им будет интересно ознакомиться.

* * *

Лейла поправила круглую шапочку с эгреткой, расшитую речным жемчугом, и ещё раз попробовала растолкать старшего брата. Салахад спал, и во сне его безусое лицо казалось ещё юнее, чем когда он бодрствовал и пытался придать себе мужественности.

– Ну же, – надув губы, пробормотала она. – Просыпайся! Там в саду качели.

– Отстань, женщина, – проворчал он сквозь сон. – Не позорь меня, сиди тихо.

Лейла фыркнула. Мальчишка! Ей вот-вот исполнится девятнадцать, так что хоть Салахад и мужчина, а всё же старшая здесь она.

Она разбудила двух своих самых любимых служанок, и уже через четверть часа они под присмотром воинов Салахада резвились на поляне и катались на больших деревянных качелях в форме лодки.

Они уже больше недели жили при багрийском дворе. Чего только не было за это время: и пиры, и охота, а в промежутках меж этими развлечениями мужчины пытались договориться между собой. От Салахада Лейла знала, что молодому царю удаётся не мытьём, так катаньем заставить их подписать мирный договор.

Дело было в том, что обеим сторонам этот договор был выгоден, но клубок противоречий, создаваемый сотни лет, не давал им это сделать. Лейла удивлялась, как это удаётся Исари, на что Салахад лишь насмешливо хмыкал и говорил, что у царя есть отличный острый нож в рукаве, и он отлично режет нитки, а это помогает разделаться с особенно запутанными клубками. А потом добавлял, что как бы царю самому не порезаться о свой нож…