Люди. Берег океана

То есть без человеческого мяса. Спасибо уж.

Я сижу и не знаю куда себя деть. Миссис Филлипсон сидит напротив, постукивая длинными ногтями по пустому бокалу, и смотрит на меня пристально и с интересом. Потом наливает себе вина и делает несколько глотков.

– Тебе, наверное, одиноко в комнате, – размышляет женщина. Теперь она не смотрит на меня, ну и хорошо.

Не знаю что ей ответить. Повисает неловкая тишина, которую прерывает Грэгори Филлипсон.

Отец Эрика и лидер организации "Граждане за свободный выбор", сокращено ГЗСВ. В ней работают люди, которые поддерживают закон "О свободном выборе", который гласит что у всех граждан достигших определенного возраста есть свобода выбора, как распоряжаться своим телом и своей жизнью. Что люди могут продать свое тело другим.

Грэгори Филлипсон – чудовище для одних и любимец для других. Для меня он – символ каннибализма, пугающий до холодных мурашек.

Его громкие шаги по плитке эхом отдаются у меня в голове.

– Добрый вечер. – Низкий голос, который звучит властно даже в такой домашней обстановке.

– Грэгори, наконец-то! – произносит с улыбкой миссис Филлипсон. Ее красные губы расплываются чуть ли не по всему лицу.

Грэгори садится за стол и бросает на меня короткий взгляд.

– Были дела, София. – Несколько холодных слов и только.

– А где Эрик? – спрашивает миссис Филлипсон.

– Не знаю. Он приходил домой после обеда?

– Нет. Как ушел утром, так и не было, – грустно выдыхает миссис Филлипсон, и я ей верю.

Я чувствую себя чужой и лишней. Ворвавшейся в чужую хорошую семью, куда меня не звали, и где мне не рады. Мне так грустно. Я не должна быть здесь, я не хочу быть здесь. У меня есть дом, есть семья, которая меня любит. Почему я должна находиться здесь?

Это несправедливо, и мне до боли в груди хочется сейчас оказаться на своей кухне, за столом вместе с мамой и братом. Пусть еда будет не моя любимая, пусть будет невкусная, я могу вообще не ужинать, только бы оказаться дома, и чтобы никакого договора. Почему это не может быть правдой? Сердце бьется уже в горле, и я чувствую, что сейчас расплачусь. Истерика вот-вот накроет меня с головой. Я дрожащей рукой беру стакан рядом с собой, но он оказывается пустым. Ищу глазами, чем его наполнить, и, не спросив, хватаю графин с водой. Наливаю и делаю первый глоток. Вода оказывается теплой и сладкой. Противно. Но я пью ее маленькими глотками, сконцентрировавшись на вкусе, чтобы успокоиться и взять себя в руки. Я выпиваю весь стакан и ставлю обратно на стол.

Может сказать, что я плохо себя чувствую, и они отпустят меня обратно в камеру? Но тогда я не увижу Эрика.

Я решаю остаться, мне уже нечего терять, и я должна его увидеть.

Мистер Филлипсон смотрит в телефон, а миссис Филлипсон вертит в руках бокал с вином. Вроде бы они не заметили моего минутного помутнения, и хорошо.

Время тянется. Меня тошнит от нервов. Болит голова. Ладони вспотели, и я вытираю их об платье под столом.

Раздаются шаги и я сразу понимаю, что это Эрик.

Он появляется у меня из-за спины поэтому я только слышу его голос.

– Извините за опоздание… – Он не заканчивает, видя меня, останавливается на пути к столу.

Я не выдерживаю и оборачиваюсь.

Мы встречаемся взглядами. Он удивлен. Я смотрю на него. Он – на меня.

Он не знал, что я буду здесь?

Эрик произносит с вымученной улыбкой:

– Привет, Кейтлин. – он произносит мое имя так, будто это приносит ему физическую боль.

– Привет, Эрик. – Я выдыхаю его имя, будто в нем мое спасение.

Я смотрю на него как в последний раз, потому что это и вправду последний. День моего умерщвления назначен на следующую неделю, вряд ли мы еще увидимся. Это конец. Если наша история не успела толком начаться, может ли она закончиться?

Его черные волосы взлохмачены, синие глаза цвета теплого океана, что окружает нашу страну, смотрят прямо на меня, не моргая. Обычная черная футболка обтягивает широкие плечи. На шее висит серебряная цепочка, а кулон спрятан под футболку. Но я знаю как он выглядит – серый прямоугольник с гравировкой.

– Как прошел твой день, Эрик? – мило спрашивает София, прерывая наш с Эриком зрительный контакт.

Эрик приходит в себя и садится за стол.

– Нормально, как обычно. – Он нервно, без интереса водит вилкой по тарелке, бросая в мою сторону быстрые взгляды.

У меня тоже нет аппетита.

– Я видел твоего отца на днях, Кейтлин, – начинает Грэгори. – Должен сказать, он не выглядит убитым горем по своей дочери. Я бы сказал, что его больше волнует, сколько лет ему дадут.

– Я и не сомневалась. – Едкие слова вылетают, и я не успеваю обдумать, что говорю.

– Это же твой отец! Как ты можешь говорить такое? – встревает София.

– Мы все знаем Луиса. Не нужно давить на Кейтлин. – Слова поддержки от Эрика отдаются теплом прямо в сердце.

– Никто и не давит, – бросает София. – Мне лишь грустно, что у Кейтлин с ее отцом такие отношения. Это ужасно, когда родители не любят и не оберегают своих детей.

Я согласна с ней, но мне очень хочется бросить, что когда одни люди едят других, это тоже ужасно, но я сдерживаюсь.

– У них была довольно необычная ситуация, дорогая, – парирует Грэгори. – Но я согласен с тобой, он даже не попытался. Будто бы Кейтлин была обязана расплачиваться за его ошибки. Он знал, на что идет, знал, что может пострадать не только он, но и вся семья, но все равно занимался этим.

– Может, хватит? – громко и твердо произносит Эрик. – Кейтлин неприятно это все выслушивать!

– Ладно… извини, Кейтлин, – отвечает Грэгори понуро.

Я удивляюсь, что он умеет просить прощение.

– Да, прости, мы не хотели ставить тебя в неловкое положение, – подхватывает София.

– Проехали, – выдавливаю из себя я. Мне ужасно неловко, и я не хочу заострять на этом внимание.

Мой отец работал в офисе. Никаких подробностей, потому что он был не особо разговорчивым, точнее он вообще не разговаривал с нами, за редким исключением. А о том, чтобы опуститься до рассказа, как прошел его день и чем он занимался сегодня, и речи быть не могло. Он приходил домой вечером, и его отдыху никто не смел мешать – ни жена, ни дети.

Месяц назад все узнали, что он занимался незаконной продажей людей. Подробностей я не знаю, это было засекречено. Но того, что рассказали нашей семье и общественности, мне хватило.

Он работал в маленькой компании, которая составляла договоры о продаже людей и забирала себе процент со сделок. Одни обращались, чтобы предложить себя на продажу, другие – чтобы выбрать из имеющегося ассортимента кого-нибудь для себя. Мой отец проводил часть продаж неофициально и присваивал все деньги себе.