На мельнице

На мельнице
Казимир Станиславович Баранцевич

«Что это шумитъ, Алена? Колеса, что-ли?

– Какое теб? колеса, Господь съ тобой, Гаранюшка!

– Колеса, право колеса! Нешто мельница работаеть?

– Да не работаетъ она, Гаранюшка, ужъ четвертый день!

– Полно, теб?! Померещилось, видно! Вонъ ты какой горячiй!..»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Казимир Станиславович Баранцевич?

На мельниц?

I.

Что это шумитъ, Алена? Колеса, что-ли?

– Какое теб? колеса, Господь съ тобой, Гаранюшка!

– Колеса, право колеса! Нешто мельница работаеть?

– Да не работаетъ она, Гаранюшка, ужъ четвертый день!

– Полно, теб?! Померещилось, видно! Вонъ ты какой горячiй!

– Шумитъ! Я теб? говорю – шумитъ! Вонъ и вода б?житъ вонъ, вонъ, такъ и дробится подъ колесомъ, что жемчугъ разсыпается! А жемчугу-то, жемчугу сколько!

Больной Герасимъ вскочилъ съ кровати и, указывая на полъ рукой, бросился къ двери.

– Куда ты, куда ты! – крикнула жена, уц?пившись за край рубахи, – Вася, Иванъ, помогите!

Дверь св?телки открылась и вошелъ здоровый, рослый мужчина, братъ Герасима – Иванъ.

– Ты что шумишь? Зач?мъ всталъ? – спросилъ онъ брата.

Но тотъ, не слыша вопроса, тянулся къ двери, указывая на полъ.

– Вонъ, вонъ, б?житъ. П?на клубится! – говоритъ онъ.

– Мерещится ему, Иванъ! Т?ло-то какъ огнемъ пышетъ!

Иванъ молча взялъ брата за руку, отвелъ къ кровати и положилъ.

– Лежи! сказалъ онъ строго, – полно теб?!

Больной пристально посмотр?лъ ему въ лицо.

– Иванъ! – произнесъ онъ тихо.

– Узналъ?.. Слава теб? Господи! – заговорилъ братъ, кладя свою большую, тяжелую руку больному на плечо.

Лицо того все бол?е и бол?е прояснялось. Щеки побл?дн?ли, опали, глаза сд?лались кроткими, спокойными и жалостливо смотр?ли на брата.

– Узналъ, да! – прошепталъ больной, – ты Иванъ, а вонъ жена… Алена… горница моя… да, узнаю все!.. Шубу… шубу дай!..

– На что теб? шуба?

– Прикрой, холодно… При-к-к-к-ро-о-ой, бр-р-р-атъ!..

Его начала трясти лихорадка. Онъ съежился, поводилъ худыми, острыми плечами, подкорчивалъ ноги. Онъ никакъ не могъ согр?ться, и все тянулъ шубу – до самой головы.

– Поди-ко, Алена, завари ему теплаго чего, малины, что-ли! – сказалъ Иванъ, – можетъ согр?ется!

Елена Тимофеевна вышла изъ горницы.

Въ незапертую дверь заглянула курчавая голова мальчика и скрылась, потомъ опять заглянула. Мальчику и хот?лось подойти къ отцу и боязно было, – до того изм?нила бол?знь Герасима, сд?лала его такимъ худымъ, костлявымъ, страшнымъ!

Ознобъ прошелъ. Больной легко перевелъ духъ, вытянулся, точно посл? тяжелой работы.

– Полегчало? – спросилъ, наклоняясь, Иванъ.

– Ништо! – тихо отв?чалъ больной, – руки, ноги болятъ… Изломало!..

Въ дверяхъ показалась Елена Тимофеевна съ чайникомъ.

– Не надо! – махнулъ ей рукой Иванъ.

II.

Герасимъ простудился ранней весною на этой же мельниц?, провалившись по поясъ въ плотину, покрытую рыхлымъ талымъ льдомъ. Ему-бы, придя домой, снять мокрое платье, обсушиться, обогр?ться, а онъ подумалъ: что за глупости, чего привередничать! да пошелъ ходить по мельниц?-то другое посмотр?ть, обладить, а про то, что мокръ по поясъ, – забылъ.

Въ ту же ночь его схватила лихорадка, да такъ и не отпускала вторую нед?лю. Изсохъ весь Герасимъ, позыва на пищу лишился, почти безъ сна все время маялся. Только что закроетъ глаза, ужъ ему что-то нескладное, несбываемое чудится: то будто мельница на него валится, то будто онъ въ колесо попалъ, и никакъ ему оттуда не изворотиться. Своихъ сталъ не узнавать-чужими они ему начали казаться. Одинъ разъ чуть въ окно не выпрыгнулъ.

А когда приходилъ въ себя, – опять начинала трясти его лихорадка и трясла до того, что посл? Герасимъ не могъ не только-что подняться, но даже рукой пошевелить. Нужно было лежать вм?сто того, чтобы работать. Герасимъ зналъ, что работы сколько угодно, зналъ, что брату Ивану трудно справляться одному, и ничего не могъ под?лать, приходилось лежать, да на бревенчатыя ст?ны горницы смотр?ть, глаза пялить. И досадно, и обидно было Герасиму. Пробовалъ онъ встать, но только спуститъ ноги съ кровати, только попробуетъ подняться, – голова закружится, и онъ опять на постель валится. Ивану одному не справиться было съ работой, – нужно было нанять работника, и это въ досаду было Герасиму, – работнику жалованье подай да прокормить нужно.

А здоровье Герасима не только не улучшилось, – становилось день ото дня хуже, и въ посл?днее время Герасимъ ужъ. не пытался вставать, – въ лежку лежалъ.

Лежитъ и слышитъ иногда: жена войдетъ въ горницу, постоитъ, посмотритъ на него, заплачетъ, – прочь пойдетъ; работникъ Сидоръ за ч?мъ ни на есть сунется, тоже поглядитъ на него, какъ на покойника, покачаетъ головой, прочь пойдетъ. Тел?гу разъ услышалъ, какъ подъ?хала, колеса застучали… Спросилъ потомъ у брата, что за тел?га была, – сказывалъ тотъ будто хозяинъ, у котораго мельницу арендовали, купецъ Глоткинъ, прi?зжалъ, мельницу осматривалъ, говорилъ, что ветха становится, нужно-бы другую ставить. И это очень обрадовало Герасима! Новую мельницу если поставить, больше работать будетъ, больше доходу давать. А только вотъ бол?знь сокрушила! И привязалась же этакая дрянь, что никакъ отъ нея не избавиться, – тутъ бы работать да работать, – анъ лежать приходится.

Настала Страстная нед?ля, посл?днiе дни подошли. На мельниц? шли приготовленiя къ празднику: Елена Тимофеевна съ стряпухой Маврой и варила, и пекла. Ребятишки яйца красили въ краску разную да луковыя перья. На пятницу теплая погода выдалась. По всему склону, на которомъ за полверсты отъ мельницы стояла деревня, б?жали въ р?ку ручьи, р?ка вздулась, съ берегомъ почти сравнялась.

Вел?лъ Герасимъ окна въ горниц? раскрыть, захот?лось ему весеннимъ, легкимъ воздухомъ подышать. Раскрыли окно, въ него пахнуло весной, слышно стало, какъ птицы щебечутъ, воробьи по застр?хамъ чирикаютъ, голуби воркуютъ. Слышно стало Герасиму, какъ полая вода б?житъ, бурлитъ и бучитъ, какъ кипятокъ въ котл?, въ первый разъ кукушку услыхалъ… Хорошо стало на сердц? у Герасима, такъ хорошо, какъ никогда не бывало.

«Весна!» – думаетъ, – «вотъ и весна красна пришла, – всему свобода!»