Франциск Сананго

Франциск Сананго
Катерина Никищихина

После гибели брата Лиля теряет вкус к жизни. Внезапно к ней является удивительный гость и делает предложение, от которого она не может отказаться. Лиля отправляется "в очень особенное путешествие", встречает персонажей, которых не могла и вообразить, и находит ответы на вопросы, которыми раньше не задавалась.

История вдохновлена перуанским шаманизмом традиции шипибо.

Катерина Никищихина

Франциск Сананго

Шаманскаясказка

1. Дом

Пока Лиля поднималась на холм, ветер усилился. Он будто играл с ней, бросая на глаза волосы и окатывая разнообразными ароматами. Весна была в разгаре, и все вокруг пело, благоухало, цвело. Но Лиля шла, глядя под ноги и не обращая внимания ни на серебристые волны полыни, ни на степенное колыхание кипарисов, ни на мерцание океана вдали.

Борясь с ветром, она с трудом открыла деревянную, увитую плющом калитку и направилась по тропинке к дому, медленно ступая между кустов с белыми и фиолетовыми цветами. Размером с чайную свечу, цветы эти были немного вывернуты наружу, будто так и стремились навстречу миру. Лиля мельком взглянула на них, изобразив что-то вроде улыбки и слегка прикоснувшись к листьям. «Простите, что так долго не приходила. Завтра утром я о вас позабочусь. Саше это было бы приятно».

Пока у ее брата не появился этот дом, он не проявлял никакого интереса к растениям. Но за этими кустами он вдруг принялся ухаживать, и даже соорудил во дворике рабочее место. Это было удивительно, учитывая, что они оба выросли в мегаполисе, привыкли жить в его ритме и о «домике в деревне» никогда не помышляли. В ответ на ее язвительные вопросы вроде «Что, уже к пенсии готовишься?» Саша лишь пожимал плечами: «Мне здесь хорошо пишется и думается».

Его не стало полгода назад. «Талантливый журналист погиб в результате аварии», – написали в некрологах. Она знала лишь то, что ночью он ехал сюда из города, и по какой-то, никому не известной причине, резко вывернул руль. Версий было много, но ни одна из них не выглядела для нее убедительной. «Смерть наступила мгновенно», – сказали ей. – «Несчастный случай» … А случай ли? Лиля помнила, как за месяц до аварии, сидя напротив нее в этом самом саду, брат сказал ей каким-то отстраненным, будто и не своим голосом: «Знаешь, я, наверное, скоро уйду». В ответ на Лилины протесты «С чего ты взял? Можешь не торопиться, в клуб 27 ты уже опоздал!» он так же бесстрастно продолжил: «Мне приснилось, что я проснулся, подошел к зеркалу, посмотрел в него и увидел, что мои глаза – совсем не такие, как сейчас… не человеческие. В тот момент я точно это понял». Не зная, что на это ответить, Лиля бросила ему какую-то банальность в стиле «тебе надо отдохнуть» и ушла в свою комнату. «Совсем сбрендил!», – подумала она, решительно отказавшись воспринимать его слова всерьез.

Этот дом достался Саше от старого друга по имени Ариэль. Три года назад Ариэль собрался уехать куда-то надолго, и почему-то не захотел продавать дом. Настоял на том, чтобы Саша принял его в подарок – с условием, что будет заботиться о нем и, главное, о саде. Лиля не понимала, что в данном случае означает «заботиться»: она знала, что на постоянной основе за ними присматривает сосед, добродушный дядюшка Тим, который, к тому же, садовник, и прекрасно справляется с задачей. Было очевидно: Ариэль хотел, чтобы Саша бывал здесь почаще. Да и брата все больше тянуло в этот домик с видом на океан, утопающий в зарослях трав, можжевельника и этих, особенно любимых им, фиолетовых цветов. Раньше Лиля с Сашей лишь иногда навещали здесь Ариэля, а теперь Саша стал наведываться сюда, как только в его графике странствий и «невероятных встреч» случалось окно.

«Невероятные встречи» … без них, кажется, у Саши не обходилось и недели. Втайне Лиля завидовала ему. Да и как было не позавидовать? Саша находил общий язык со всеми – от бомжей до высокопоставленных чиновников.

Было что-то в его вдумчивой манере слушать, в естественной и непредвзятой доброте, в теплоте карего взгляда – что-то такое, отчего люди, оказавшись в его присутствии, сбрасывали маски. Лиля ни раз была свидетелем того, как даже незнакомцы доверяли ему самые потаенные мысли и, завершив собственный монолог, приходили к совершенно неожиданным для себя выводам. Саша умел развеивать чужие трудности одним своим присутствием, и потому был желанным гостем повсюду. Ни в школе, ни на каких курсах такому не учат. «Наверное, дело в том, что он никогда никого не осуждал», – открывая дверь в дом, подумала Лиля.

Насколько она помнила, у него самого особых трудностей не было. Ну, разве с девушками. Девушек было много, каждая считала себя единственной, и, по-своему, была права. Каждая была уверена, что будет жить с ним долго и счастливо. Саша ничего им не обещал, но и не разубеждал. Однако время от времени – зачастую прямо в разгар очередного романа – он бесследно исчезал со всех радаров. Привыкшие к этому друзья снисходительно улыбались, а подруги обрывали номер отключенного телефона. В такие дни только Лиля знала, где искать брата. Но, конечно, никому его не выдавала.

«Как ты так можешь? – укоряла она его. – Получается, что ты их обманываешь! Вот увидишь, это плохо закончится». Саша отшучивался или переводил разговор на другую тему, но Лиля в очередной раз ловила его безмолвное послание: «Я здесь ненадолго, мне здесь ничего не принадлежит, и я тоже не могу никому принадлежать». Это послание сквозило в их жизни едва заметным фоном, но она не хотела его слышать. Она хотела совсем другого, а именно – того же, что и его многочисленные подруги: чтобы Саша присутствовал в ее жизни всегда. Брат был старше ее на семь лет, но их отношения были такими спокойными и искренними, какие бывают, пожалуй, лишь у старых друзей.

Он редко звал ее в этот дом, но радовался, когда она приезжала. В такие вечера они, встречаясь на террасе, говорили обо всем на свете, но чаще подолгу молчали вместе, и в этом молчании было больше, намного больше, чем в самых захватывающих беседах. «Спасибо, что ты рядом. Я ни с кем не могу так молчать, как с тобой», – сказал тогда он. Лиля лишь кивнула: она знала это и без признаний. «Ты не мог, и я больше никогда не смогу», – горько подумала она, входя в гостиную.

Саша редко что-то привозил из своих странствий. «Мне не нужно много вещей. Мне нужны пространство и свет», – говорил он. Медная статуэтка Будды, подаренная ему в Непале их общим буддийским Учителем, стояла, как всегда, на высоком алтаре из темного дерева. Деревянная шкатулка для трубки и табака, на которой были искусно вырезаны разные растения… ее он привез из Перу, когда ездил туда вместе с Ариэлем. На диване лежал его любимый терракотовый свитер из альпаки («замерз в Куско, купил где-то в горах у бабушки»). Кажется, было еще что-то… Да. Саша однажды привез из Японии чайный сервиз, который берег настолько, что не доставал даже для гостей. Это было совсем на него не похоже. Лиля тогда спросила: «Зачем тебе этот сервиз? С каких это пор ты стал фанатом чайных церемоний?». Саша тогда отшутился, и больше вопросов она не задавала. Решила, что сервиз предназначен кому-то в подарок, и по какой-то причине брат не хочет об этом рассказывать. Ну и ладно.

Дело шло к закату, и, как всегда в это время, в окна лился яркий солнечный свет. Лиля подошла к окну, чтобы задернуть штору, и чуть не сбила фотографию в деревянной рамке. На фоне размытых вечерних огней, напоминающих звезды, стояли трое. С тех пор прошло семь лет, но она помнила тот вечер так ясно, будто это было вчера.

«Мне здесь 16 лет, и я так похожа на маму», – подумала Лиля, рассматривая хохочущую девчонку с длинными светлыми волосами. Слева от нее улыбался «до ушей» Саша, его глаза иронично сверкали из-под очков, а непокорная кудрявая шевелюра выбивалась из кадра. «Вот так он всегда выбивался и из кадра жизни», – подумала Лиля. Справа от нее стоял блондин с точеными чертами лица, он тоже улыбался – но как-то спокойно, сдержано. «Не зря Ариэля в школе прозвали Воландом», – всматриваясь в его лицо, вспомнила Лиля. У него были разноцветные глаза. Один – серый, как предгрозовое небо – смотрел в кадр, а взгляд другого, изумрудно-зеленого, был задумчив и, казалось, направлен внутрь. Впрочем, «Воландом» его прозвали не только из-за цвета глаз, но по другой, более весомой и менее уловимой причине. Ариэль выделялся среди всех какой-то спокойной силой и неизменной, естественной элегантностью. Стоило ему появиться в любой компании, как спины выпрямлялись, голоса становились тише, а слова – точнее.

Интересно, где он сейчас? Саша не раз говорил ей, что у него нет друга ближе Ариэля. Хотя и виделись они не так уж часто, особенно в последние годы.

Лиля поднялась на второй этаж, вошла в Сашину комнату. На письменном столе лежал лист A4, на котором четким, почти каллиграфическим Сашиным почерком было написано:

Если по морю, да на корабле,

Если море то – жизнь, а корабль – дела твои,

То ты – Капитан!

И если ты приказал поднять паруса,

То ты заведомо знаешь,

Что никогда больше не вернешься на этот берег,

Даже если берег этот – любимый.

Лиля смотрела на лист с недоумением. Она понимала каждое слово в отдельности, но не понимала смысла.

Она взяла с дивана Сашин свитер, поднесла его к лицу и глубоко вдохнула. Этот аромат был посланием, не требующим никаких объяснений. В последний раз она так плакала, получив известие о Сашиной гибели. Потом, за все эти месяцы, не проронила и слезы. Ее мир словно заволокло серым туманом, он поглотил и ее повседневную жизнь, и те яркие, удивительные сны, что снились ей с самого детства. Все стало беспросветно-однообразным, и Лиля перестала отличать сон от яви.

Этот серый туман никогда не был таким плотным, хотя, казалось, присутствовал в ее жизни всегда. Он проявлялся внезапно, безо всякой внешней причины. В такие дни она ни на чем не могла сосредоточиться, голова шла кругом, мысли становились хаотичными и неуправляемыми. Самые обычные ощущения вызывали у нее раздражение – и незначительный шум на улице, и царапина на стене, и прикосновение ткани к телу. В такие дни она, казалось, ненавидела весь мир, но еще больше – саму себя.

Так продолжалось до тех пор, пока однажды в ее жизни не появилось противоядие. Когда ей было 12 лет, Саша привел ее на буддийскую лекцию. Этот день она потом называла «мой настоящий день рождения». Лама говорил то, что она, казалось, знала всегда, но не могла сформулировать. Когда она, вместе с другими новичками, подошла к нему принимать обет Прибежища[1 - Прибежище – формула обещания в буддизме. Его произносят те, кто намеревается практиковать Учение Будды.] и он прикоснулся к ее голове, по ее телу прокатилась такая волна энергии, что она выскочила из зала и долго бежала по зимней набережной, не в силах удержать в себе этот жар. Со следующего дня она начала медитировать, минимум по полчаса в день, и каждый год ездила с Сашей и Ариэлем на буддийские ретриты практики Пхова[2 - Пхова – йогическая практика медитации, используемая последователями Ваджраяны. Главная цель практики Пхова состоит в подготовке к переносу сознания в момент смерти через родничок на макушке головы, что обеспечивает его слияние с умом мудрости Будды и перерождение в Сукхавати, Западной Чистой стране будды Амитабхи.].

Но теперь даже медитации стали такими же автоматическими и однообразными, как и все остальное. Стена серого тумана отделяла ее от образов йидамов[3 - Йидам – образ просветлённого существа в тибетском буддизме.], сделав их плоскими, пустыми. «Продолжу, когда появятся силы», – решила Лиля. Сначала она отложила практику, а потом и вовсе забросила. «Зато сейчас все по-настоящему, без иллюзий. Так, как действительно есть!» – все настойчивее твердил внутри нее злой голос, который она уже и не пыталась заставить замолчать.

«У тебя депрессия, тебе надо к психологу!», – говорили подруги. Они так за нее переживали, что однажды она поддалась на их уговоры. Психолог была деликатной молодой женщиной и, действительно, искренне старалась помочь. Но ее приятная внешность и учтивые вопросы нагоняли на Лилю такую невыносимую тоску, что она, сославшись на головную боль, ушла с первой же консультации. Она и сама все знала про свои детские травмы. Психолог ей был не нужен. Ей был нужен брат.

«Тебе надо выпить и выговориться!», – заявил друг, явившись к ней с бутылкой хорошего коньяка. Лиля согласилась, ей было все равно. В итоге она в одиночку выпила почти всю бутылку и не почувствовала ничего. Совсем ничего. Повторив этот эксперимент еще пару раз, она полностью отказалась от алкоголя: «Все равно никакого толка». От предложения пройти курс «лучших, самых современных антидепрессантов» она тоже отмахнулась. Зачем? Она не видела в своей нынешней жизни ничего такого, к чему ей хотелось бы вернуться. После смерти Саши в ее мире как будто погасло Солнце.

Иногда – только ради того, чтобы не расстраивать друзей – она выходила с ними в свет, улыбалась окружающим, и, наблюдая за собой как бы со стороны, вспоминала анекдот про фальшивую елочную игрушку: ту, что выглядит как настоящая, но радости от нее никакой. Эти выходы полностью лишали ее сил, после них она по три дня не могла встать с постели, зато друзья на время успокаивались. Друзей Лиля любила, но сейчас хотела лишь одного: чтобы все оставили ее в покое и она, наконец, смогла занавесить окна и падать, падать в это глухое отчаяние, не пытаясь прикрыть его мишурой «позитива».

В этот дом она бы тоже ни за что не поехала, если бы Сашин юрист, отчаявшись до нее дозвониться, не заявился к ней домой и не сообщил, что Саша вписал ее в собственники дома, и для оформления наследства она должна предоставить оригиналы каких-то документов. Зная, как серьезно Саша относился к данному Ариэлю обещанию, Лиля заставила себя подняться с постели и сесть в такси. Она знала, где искать эти бумаги: несмотря на все ее протесты, Саша спокойно сообщил ей об этом в ту же последнюю встречу.

2. Франциск Сананго

Утро Лиля провела в саду. Днем, лежа в своей комнате напротив большого, во всю стену, окна, она смотрела, как облака наползают друг на друга, образуя тяжелые тучи, как полыхают сквозь них молнии и как вздымаются морские волны, будто стремясь достать до туч и слиться с ними. Этот пейзаж успокаивал ее, и она не заметила, как уснула.

Ее разбудил раскат грома, от которого, казалось, дрогнули стены.

Грозу Лиля любила. Она вскочила с постели, накинула Сашин свитер, вышла на террасу… и застыла от неожиданности.

Из оцепенения ее вывел мягкий, ироничный бас.

– Ну и что дальше? Ты вообще собираешься падать в обморок? Кричать: «Кто ты такой? Откуда ты взялся?»?

– Я знаю, откуда вы взялись. Наверное, я снова начала видеть сны… Но не подумайте, что я вам не рада. Вы такой… такой красивый!

– Да, я очень красивый, – величественно согласился Дракон. И только по радужной ряби, пробежавшей по его чешуе, Лиля поняла, что ее восхищение ему приятно. Она улыбнулась.

– Простите, можно я все-таки не буду падать в обморок? Но все остальное мне и правда интересно! Итак, давайте по порядку… скажите пожалуйста, кто вы?

– Позвольте представиться, – Дракон слегка привстал и протянул ей морщинистую лапу. Лапа была горячая, от нее исходил мягкий ток. – Меня зовут Франциск Сананго. И давай-ка без формальностей, на «ты». Можешь называть меня просто «Дедушка».

– Дедушка? Какое интересное у вас… то есть у тебя, имя.

– Мое настоящее имя на человеческом языке выговорить невозможно, но это ничего. «Франциск Сананго» меня вполне устраивает.