Траектория полета совы

– Пан Киннам! – подал голос хозяин. – Мы сегодня прочли в вечерних газетах, что вы были на приеме у святого отца…

– Да, был, – несколько удивленно отозвался Феодор. – Однако же быстро у вас распространяются новости… частные новости, я бы сказал.

– Напротив, совсем даже не частные! – воскликнул пан Кшиштов. – Там было написано, что вы прибыли с особой миссией от императора римлян!

Разговоры мгновенно прекратились. Все посмотрели на Киннама с любопытством, дамы потихоньку заахали.

– Не кажется ли вам, что это больше похоже на журналистские домыслы? – Улыбка у Киннама в этот раз вышла не слишком любезной. – Ведь ни я, ни понтифик заявлений по этому поводу не делали.

– Может, и домыслы. – Пан Кшиштов кивнул, однако заметил, не скрывая иронии: – Но разве трудно домыслить? Про ваш визит стало известно, а представители Империи не так уж часто являются к святому отцу, чтобы просто засвидетельствовать почтение…

– Ну, конечно же, у господина Киннама есть поручение! – подала голос дама в ядовито-зеленом платье. – Только он не признается и правильно сделает, он ведь прирожденный дипломат! – Она посмотрела не великого ритора с выражением совершеннейшего восторга.

– Одно может считаться доказанным: господин Киннам и святейший наш папа встречались, – заметил лысый господин.

Феодор утвердительно наклонил голову.

– И как здоровье святого отца? – поинтересовался пан Кшиштов. – У него, говорят, опять разыгралась подагра?

– Полагаю, неплохо. Он выглядел бодро, велел всем кланяться и передать, что каждый тост отражается на его подагре благотворно.

Естественно, немедленно были опрокинуты рюмки за Краковского папу. Феодор чувствовал, что соловеет – впрочем, как и остальные. «Надо бы умерить темп, – промелькнула мысль. – Эта чудо-настойка явно не даст поглощать себя в таких количествах без последствий…» Упиваться до потери контроля над языком ему вовсе не хотелось, особенно когда разговор коснулся таких предметов.

– А вы знакомы с императором Константином, пан Каннам? – продолжала допытываться зеленая дама.

– Как вам сказать… По должности мне приходится с ним время от времени встречаться, – сдержанно ответил великий ритор.

– Ах, он такой красавец! Не правда ли?

«Интересно, у здешних пани так принято – обсуждать с одними мужчинами внешность других мужчин? – подумал Киннам с некоторым раздражением. – Или это издержки воспитания среднего класса?»

– На мой взгляд, – ответил он, – у августейшего всегда чересчур напряженное выражение лица. Он постоянно чем-то озабочен, словно отовсюду ждет подвоха и никому не доверяет.

– А вы бы доверяли на его месте? – спросил пан Кшиштов, хмыкнув.

Киннам пожал плечами. На языке вертелся ответ: «Никогда не пытался себя вообразить на его месте», – но в этих словах определенно была бы толика лукавства… Феодор снова ощутил досаду – на императора, на заманившую его сюда Божену, на этих людей с их дурацким любопытством…

– Но вот вам же он все-таки доверил тайную миссию! – радостно заметила дама.

Киннам чуть вздрогнул и скривил губы то ли в улыбке, то ли в усмешке. Однако он не мог не признать, что в словах собеседницы есть определенная логика. Получается – да, доверил, и Киннаму удалось выполнить задание. Даже перевыполнить. Но есть ли в этом заслуга императора, еще вопрос…

Стали подавать десерт, юбиляр распоряжался, Божена убежала на кухню. Пользуясь ее отсутствием, хозяин как бы случайно подсел к гостю и забормотал интимно:

– Дочка сказала, что вы с ней большие друзья… Я рад… Она у меня очень хорошая, только характер сложный… Не обижайте ее…

Великому ритору оставалось лишь молча склонить голову. Но ситуация начинала его смешить, и он заметил пану Кшиштофу, подбирая слова:

– Очень приятно, когда в незнакомом городе сразу находятся большие друзья.

Бравый поручик захохотал и, одобрительно похлопав Киннама по плечу, вернулся на свое место. Потом пили за «великую победу», за приближающееся Рождество и за боженину школу… Когда запели польские песни, Киннам почувствовал, что начинает отстраняться от реальности. Слов он уже почти не понимал да и не хотел понимать. Великий ритор удобно устроился в кресле – со стороны это выглядело так, что он привалился к деревянной ручке и слегка опустил голову в глубокой задумчивости. Мысли роились, двоились, путались. С каждой минутой Киннам всё меньше понимал, как его занесло в этот холодный город, в унылый каменный лабиринт, что делают эти люди вокруг, чего добиваются… Какой-то мираж. Но всё это ради Роксаны-Анастасии, это она завела сюда увлекшегося исследователя, незримо поджидала за каждым углом, грозила пальцем… А мгновениями Киннаму чудилось, что здесь вовсе не так плохо, что мираж, наоборот, вся его прежняя жизнь: Афины, Константинополь, несущиеся колесницы… Что вообще-то можно жить и здесь. Сидеть в кафе над Вислой – летом наверняка будет тепло и уютно, – писать романы, потом идти в Ягеллонскую библиотеку, погружаться в архивную пыль, завести новые знакомства… Не быть привязанным к ректорскому креслу и не ездить на Золотой Ипподром, по утрам здороваться в столовой с Божениным папой…

При этой мысли Киннам вздрогнул и встряхнулся: чего только не придет в голову! Он явно перебрал сегодня, надо попросить кофе и собираться, всё равно византийский гость в блестящем палатии уже никого не интересует… Разве что фазана? Птица на комоде, кажется, повеселела и смотрит теперь приветливее, разводы на потолке сливаются в смешные рожицы… Он симпатичный, пан Кшиштов! Сущий ребенок: стоит во главе стола, раскрасневшийся, пышущий вдохновением и боевым задором, в руке обнаженная шашка, с ее помощью поручик пытается дирижировать нестройным хором… Но где же Божена и… где то, за чем он сюда пришел?! Киннам резко выпрямился в кресле и тут увидел девушку: юная панночка легко опустилась рядом и шутливо постучала пальцем по расшитому обшлагу.

– Господин Киннам, не угодно ли вам взглянуть на распечатки?

Разумеется, угодно! Кухня, куда они отправились, располагалась недалеко от гостиной. Войдя, Феодор обостренно почувствовал запах табачного дыма, кислого хлеба и плохо вымытого пола.

– Откройте, пожалуйста, форточку, – попросил великий ритор. – Кстати, признайтесь, для чего вам понадобилась шутка про мундир? Этот палатий здесь явно неуместен.

Божена быстро взглянула на гостя.

– Да, сейчас открою… Я кофе сварю, хотите? Вы не переживайте, это ничего, это с непривычки. Думаете, папа простые травки в свою настойку добавляет? О, нет, они волшебные, многие, впервые попробовав, падают с ног… А палатий… Неужели вы в самом деле обиделись? Папе было приятно.

– Нет, не обиделся, – ответил Киннам и не соврал, только подумал: «Вот оно что! То-то я смотрю: пил не так уж много, а голова мутная, как луковый суп…»

Он уселся на обшарпанный табурет, Божена возилась с кофе. На столе перед Феодором лежало несколько листков бумаги. «О, да это же…» Он жадно схватился за распечатки. На первом листке был заголовок: «Болярин Олелько благоверной Анастасии, царице ромеев, желает здравия и долгоденствия…» Дальше шел набор стандартных любезностей, от которых автор вдруг перешел к непонятным упрекам, порицаниям и горьким сетованиям…

– Ну, вот, господин Киннам, то, что вы искали, – заговорила Божена. – Про боярина дальше сами узнавайте – это, думаю, несложно. Но теперь, уж пожалуйста, услуга за услугу. Видите ли, я очень хочу устроиться корреспондентом в «Речь Посполитую». Но там большой конкурс и люди не мне чета, разве только… Разве что мне удастся сделать какой-нибудь сенсационный материал, который впечатлит редакцию, тогда да. Я бы хотела сделать интервью с вами, если вы не возражаете.

– Со мной? – удивился Киннам. – Хм… Что ж, пожалуйста. Но что я могу рассказать интересного для краковских читателей? Они увлечены литературой или древней историей?

– Нет, – Божена качнула головой, – их интересует политика. Например, всё, что связано с помолвкой принцессы Катерины и Луиджи Враччи. Об этом до сих пор все говорят, пишут, но история настолько загадочная, что никто так ничего и не может понять. Вы ведь бываете при дворе, вы должны быть в курсе слухов, догадок… Или, может быть, просто знаете, почему о помолвке объявлено на Совете Европы и при чем тут вообще увезенные тысячу лет назад сокровища?

– Что же я тут могу прокомментировать? – Киннам развел руками. – Я совсем не имею касательства…

– Имеете! – уверенно прервала его Божена. – Я не прошу вас пересказывать ваш разговор с понтификом, вы этого и не сделаете, но я уверена, что все догадались правильно и беседа самым непосредственным образом касалась сокровищ!

Чашка кофе уже дымилась на столе перед Киннамом, однако он пока не притронулся к ней. Он смотрел на эту девушку, такую прекрасную – уж не от волшебных ли травок? – такую настойчивую, целеустремленную и такую… Что же смущало в ней? Этот резкий профиль, смело изогнутая бровь, задорные глаза, чуть заметная складка у губ… Да, конечно: ледяная холодность и строгость, с которой Божена сейчас смотрела на него, – Киннам не привык к таким женским взглядам. «Притворщица! – подумал он. – Тебе бы в актрисы идти, а не в газету…» Или он чем-то ее рассердил? Но не могла же она в самом деле иметь на него виды?! Вот еще нелепость!

– Вы тянете меня на довольно скользкий путь, – проговорил он медленно, пристально глядя на девушку и с удовольствием ощущая, как свежий воздух и запах кофе небезуспешно сражаются с чарами кшиштофской настойки. – Мне ведь, в сущности, нечего сказать, как бы вы меня ни уверяли в обратном. Общение с понтификом я не имею право комментировать, но, поверьте, в нем не было ничего сенсационного и даже просто интересного для широкого читателя.

– Ну, господин Киннам! – Божена умоляюще сложила руки, казалось, вмиг растеряв всю холодность. – Давайте я просто буду задавать вопросы, а вы отвечать, я потом из этого постараюсь что-нибудь сделать… – Она положила на стол маленький диктофон и, поскольку Феодор не возражал, смирившись с тем, что от этого интервью не отвертеться, задала первый вопрос: – Вот, как вы думаете, может быть счастливым союз, о котором объявили во всеуслышание, да еще с политическими целями, которые совершенно не ясны?

– Разумеется, может, что за сомнения? В истории и не такое бывало. Сколько было счастливых династических браков, заключенных вообще заочно! Но, видите ли, принцесса и Луиджи – мои друзья, и я не могу обсуждать их отношения. Я уверен, что они искренни в своих чувствах, и желаю им счастья.

– Но всё это так неожиданно… Неужели вы совсем не допускаете родительского принуждения, интриг?

– У нас говорят: глуп тот, кто, отправляясь за рыбой, уверен, что сегодня обойдется без интриг. Они бывают всегда и везде, но ведь жизнь гораздо сложнее и дело не в интригах…

– А в чем?

– В том, что никогда не знаешь, как всё обернется в реальности. Вот вы, к примеру, знаете историю свадьбы, которая привела к установлению нашего стратегического союза с Германией?

Божена, конечно, не знала.

– Я расскажу. После восстановления на французском престоле династии Бурбонов, в тысяча восемьсот пятнадцатом году, император Юстиниан Третий, естественно, захотел с ними породниться. У него была дочь, Елизавета, и он вознамерился выдать ее замуж за принца Луи. И вроде бы всё складывалось хорошо, но в последний момент принцесса вдруг рухнула перед отцом на колени и стала умолять… Знаете о чем? Чтобы ее выдали за Генриха Прусского! У них, оказывается, давно был роман в письмах, такой секретный, что о нем ничего не знал даже император! Они были знакомы с детства, юный принц бывал и в Константинополе, но никто не придавал этой дружбе особого значения, а принцесса сумела сохранить свои чувства в тайне. Отец, тем не менее, пытался вынудить ее к браку с французом, но безуспешно. При дворе, видите ли, уже тогда были весьма вольные для Европы нравы – я имею в виду отношения родителей и детей.

– Удивительно!