– Это Джемми-петаче с Хромым Фрэнком – товарищем Мато-пока, Грозы Медведей.
– Мато-пока! – вскрикнул от удивления шошон. – Почему Хромой ничего не сказал. Разве Мато-пока не брат шошонам? Разве он не спас жизнь Токви-тею, когда сиу-огаллала шли по его следу?
– Спас тебе жизнь?! Смотри, вот Мартин, его сын, а это Боб, его верный черный слуга. Они выступили, чтобы спасти Охотника на медведей, а мы решили сопровождать их, ибо Гроза Медведей попал в руки огаллала, которые должны убить его и пятерых его спутников.
Токви-тей все еще держал нож в руке. Тут он бросил его на землю, наступил на него и воскликнул:
– Псы огаллала хотят замучить Грозу Медведей? Великий Маниту уничтожит их! Сколько этих собак?
– Пятьдесят шесть.
– Даже если бы их была тысяча, все они погибнут! Как этот нож, они будут втоптаны воинами шошонов в землю. Их души покинут тела, а кости побелеют от солнца! Где они? Где их следы?
– Они наверху, в горах реки Желтого Камня, там, где могила Храброго Бизона.
– Мой брат Олд Шеттерхэнд убил его и еще двух воинов голыми руками. Так же суждено пасть и тем, кто рискнул схватить Грозу Медведей. Пусть мои братья следуют за мной вниз, к лагерю моих воинов. Там мы должны выкурить трубку мира и сесть у костра Совета, чтобы обдумать, как быстрее догнать этих собак.
К такому повороту дела все были готовы. Теперь уже и разведчиков также освободили от веревок и привели лошадей для них.
– Сэр, да вы просто молодчина! – шепнул Олд Шеттерхэнду Длинный Дэви. – Все, за что вы с таким шиком беретесь, всегда смело и так великолепно ладится, будто речь идет о каком-то пустяке. Готов снять перед вами свой горшок!
Он сорвал с головы то, что прежде называлось цилиндром, и стал так подчеркнуто размахивать им туда-сюда, словно хотел вычерпать до дна какой-нибудь пруд или озеро.
И вот настал час, когда все они вместе тронулись в путь, предварительно, конечно, погасив костер. Ведя лошадей в поводу, они на ощупь стали спускаться вниз по склону. Встав на самом краю обрыва, Токви-тей приложил ко рту руки и крикнул вниз, в окутанную неестественным спокойствием бездну.
– Кхун, кхун, кхун-ха-ка![81 - Огонь, огонь, зажгите огонь Совета! (пер. авт.).]
Эхо многократно повторило его крик. Внизу его услышали и поняли, ибо наверх донеслись громкие голоса.
– Ханг па?[82 - Кто идет? (пер. авт.).] – прозвучал вопрос снизу.
– Мох-ав, Мох-ав! – ответил сын вождя.
Затем послышалось громкое ликующее «ха-хахи!», и несколько мгновений спустя костер снова запылал. Это было верным признаком того, что шошоны узнали голос юного сына вождя, в противном случае они поостереглись бы разжигать огонь.
И все же от одной меры предосторожности они не отказались: выслали им навстречу нескольких воинов, которые должны были убедиться, что на самом деле все в порядке.
Когда потом вождь со своими спутниками достиг лагеря, его воины, пожалуй, испытали настоящую радость, увидев предводителя и его сына живыми и здоровыми. Чувствовалось, что шошонам не терпелось узнать, как же вышла вся эта история с загадочным исчезновением обоих, но ни один из воинов не выдал своих чувств. Разумеется, они были немало ошарашены, увидев вместе с вождем незнакомых им бледнолицых, но, привыкшие к сдержанности, они не выказали ни малейшего удивления. Только старый воин, ставший на время их предводителем, подошел к своему вождю и произнес:
– Токви-тей великий волшебник. Он исчез из своей палатки, как исчезает слово, слетевшее с уст.
– Мои братья и вправду полагали, что Черный Олень пропал бесследно, как рассеявшийся в воздухе дым? – спросил воинов вождь. – Разве у них нет глаз, чтобы понять, что произошло?
– Воины шошонов имеют глаза. Они обнаружили знак знаменитого белого охотника и поняли, что Разящая Рука говорил с их вождем, – ответил с полным достоинством старик.
Старый воин явно не лишен дипломатического таланта, он очень тактично упомянул о том факте, что Черный Олень был похищен Олд Шеттерхэндом.
– Мои братья догадались верно, – признался Черный Олень. – Здесь стоит Нон-пай-клама – белый охотник, знаменитый своим железным кулаком, но не только им одним. А рядом с ним – Виннету, великий вождь апачей.
– Уфф, уфф! – раздалось в образовавшемся вокруг прибывших кругу.
Полные удивления и уважения взгляды шошонов устремились на легендарных знаменитостей, после чего круг почтительно расступился.
– Эти воины пришли, чтобы выкурить с нами трубку мира, – продолжил вождь, – Они хотели освободить двух своих спутников, которые лежат там, в палатке. Жизни Черного Оленя и его сына были у них в руках, но они не взяли их. Пусть воины шошонов освободят пленников от пут. За это мои братья получат скальпы многих сиу-огаллала, как мышей, выползших из нор, чтобы потом попасть под клюв ястребам! С наступлением дня мы пойдем по их следу. А сейчас пусть воины соберутся у огня Совета, чтобы спросить Великого Духа, удачен ли будет наш военный поход.
Никто не сказал ни слова, хотя сообщение, которое услышали шошоны, пожалуй, не могло не вызвать у них высокого одобрения. Несколько воинов покорно отправились в палатки, чтобы выполнить приказ вождя, и вскоре они вывели пленников к огню.
Те подошли, шатаясь, неуверенной походкой. Веревки так глубоко врезались в кожу, что кровообращение было нарушено. Прошло достаточно много времени, прежде чем их члены снова обрели подвижность.
– Ну, старый енот, что ж ты наделал-то сдуру? – в сердцах воскликнул Длинный Дэви, обращаясь к своему другу. – Только такая глупая лягушка, как ты, могла запрыгнуть аисту прямо в клюв!
– Закрой лучше свой, иначе я сам запрыгну тебе в него, и сейчас же! – без тени иронии в голосе ответил нерасположенный в эту минуту к шуткам Джемми, растирая свои запястья. – Мастер Шеттерхэнд сможет подтвердить, что о глупости здесь и речи нет. Мы сдались без сопротивления, поскольку это был единственный шанс спасти наши жизни. Если бы мы защищались, то сложили бы головы. На моем месте ты поступил бы так же, тем более что, как и я, наверное, подумал бы о том, что Олд Шеттерхэнд, само собой, не оставил бы нас в беде.
– Ну, ну, старик, только успокойся! Я не хотел тебя обидеть, ты ведь знаешь, что я искренне рад видеть тебя живым и невредимым.
– Прекрасно! Но своим освобождением я обязан, пожалуй, не тебе, – повернувшись к Олд Шеттерхэнду, Джемми продолжил: – Нет сомнений, что вам и только вам, мастер, я обязан своей свободой. Скажите, что я должен сделать, чтобы отблагодарить вас! Хоть моя жизнь не стоит и гроша, поскольку это всего лишь жизнь Толстяка Джемми, в любой момент я готов отдать ее в ваше распоряжение.
– Вы мне ничем не обязаны, – не принял благодарности Олд Шеттерхэнд. – Ваши спутники действовали просто великолепно. Но прежде всего вы должны обратиться здесь к моему брату Виннету, без чьей помощи все это было бы невозможно.
Толстяк метнул полный удивления взгляд на гибкую, но мощную фигуру апача. Белый протянул руку индейцу и произнес:
– Я знаю, что, если на сцену выходит Олд Шеттерхэнд, Виннету должен быть где-то рядом. Поскольку я, кажется, лягушка, то пусть этот аист, который зовется Длинным Дэви, сию минуту проглотит меня, если вы не самый лучший индсмен, которому я когда-либо жал руку! Разрешите от души пожать ее, примите мою благодарность и позвольте мне скакать по вашему следу, пока вам это не надоест.
Негр Боб бросился к Хромому Фрэнку и радостно воскликнул:
– Наконец-то! Массер Боб снова видеть его добрый масса Фрэнк. Массер Боб хотеть до последнего истребить индейцев-шошонов, но масса Шеттерхэнд с массой Виннету хотеть сделать все сами. Поэтому шошоны оставаться пока жить.
Он схватил Фрэнка за руку и с трогательной нежностью погладил на его запястьях рубцы от пут.
Естественно, Джемми и Фрэнк перво-наперво хотели знать, каким образом удалось освободить их так быстро и бескровно, о чем вкратце им было немедленно рассказано. На подробности времени не оставалось, поскольку шошоны уже рассаживались у огня, готовясь держать Совет.
Глава седьмая. СЕРЫЙ МЕДВЕДЬ
Подобно длинной тонкой змее, греющейся на солнце, растянулся отряд шошонов по прерии Голубой Травы. Эта бескрайняя равнина, начинающаяся у подножий Чертовой Головы, раскинулась между горным массивом Биг-Хорн и Скалами Гремучих Змей вплоть до того места, где Грейбулл-Крик питает своей чистой водой Биг-Хорн.
Голубую траву встретишь на Западе не часто. Ее длинные стебли тянутся ввысь там, где достаточно влаги, могут вымахать в человеческий рост, а случается, что и всадника скрывают с головой. Для вестмена это только лишние хлопоты, и единственный выход – отыскать вытоптанную бизонами тропу и следовать по ней. Высокие, подрагивающие от ветра стебли лишают вестмена так необходимого ему обзора, а при непогоде частенько случается, что опытный охотник, оказавшись без компаса и не имея возможности ориентироваться по солнцу, на исходе дня после изнурительной поездки верхом оказывается в том же самом месте, откуда трогался в путь утром. Иной, следуя по кругу и наталкиваясь на собственный след, принимает его за чужой, порой даже – за след врага. Он снова едет по нему, делая не один круг, прежде чем, к собственному великому огорчению, обнаружит ошибку, которая при известных обстоятельствах может стоить жизни.
Но и следовать по бизоньей тропе далеко не безопасно. В любой миг можно столкнуться лицом к лицу с врагом, будь то человек или зверь. Нарваться на старого свирепого отшельника-бизона, отбившегося от стада, не менее опасно, чем нос к носу налететь вдруг на враждебного индейца, вскинувшего ружье. Вот тут уж времени на раздумье нет – выживет тот, кто выстрелит первым.
Шошоны ехали цепью – их лошади скакали след в след. Так индейцы двигаются всегда, если точно не знают, безопасен ли путь. Кроме того, вперед высылаются лазутчики, самые проницательные и хитрые воины, чьи глаза и уши не пропустят ни шороха взъерошенной ветром травы, ни склонившегося под его порывом стебля, ни тихого треска сломанной ветки. Внешне расслабленный, наклонившийся далеко вперед, словно повиснув на коне, разведчик едет так, будто искусство верховой езды ему вовсе неведомо. Его глаза кажутся закрытыми, да и сам он со стороны неподвижен. Механически, будто по привычке, передвигает ноги и его конь. Если бы кто-нибудь наблюдал за обоими из засады, то, несомненно, поверил бы, что всадник просто заснул в седле. На самом же деле все наоборот – внимание разведчика тем напряженнее, чем меньше он это показывает. Под крепко сомкнутыми веками его зоркий взгляд напряжен и внимателен, от него не укроется ни одна мелочь.
Говоря об особых способностях разведчика, стоит особо упомянуть о его остром слухе. Вот за ближайшим кустом притаился враг, вот он поднимает ружье, чтобы прицелиться в приближающегося всадника, но при этом случайно задевает прикладом пуговицу своей куртки. И даже этот едва различимый звук не останется без внимания разведчика, который весь обращен в слух! Короткий, быстрый взгляд в заросли – рука вцепляется в поводья, всадник в момент выбрасывается из седла, но оставляет на нем одну ногу. Свободной рукой хватается он за шейный ремень поводьев, благодаря чему его тело, прикрытое корпусом животного, становится неуязвимым для пуль врага, а конь, внезапно пробудившийся из мнимой летаргии, делает два-три прыжка в сторону, растворяясь вместе с седоком в чаще либо пропадая за ближайшими кустами. Не проходит и двух секунд – времени вовсе недостаточного, чтобы противник хорошо прицелился, – как теперь у него самого появляются основания позаботиться о собственной безопасности.
Именно такие опытные и умелые разведчики скакали сейчас впереди шошонов, удалившись от них на приличное расстояние. Во главе основной группы находились Олд Шеттерхэнд, Виннету и Черный Олень. За ними следовали белые с Вокаде и Бобом.
Последний так и не выучился держаться в седле, несмотря на то, что в нынешнем походе у него была масса возможностей для упражнений в верховой езде. Кожа на ступнях его ног не выдержала долгой скачки. Он весь превратился в живую рану и выглядел теперь еще более жалко, чем прежде. Беспрестанно издавая стоны, он соскальзывал то в одну сторону, то в другую, охал и стонал на разные лады и божился, корча ужаснейшие гримасы, что заставит сиу поплатиться за свои муки, дескать, всех их будет ждать мучительная смерть у столбов пыток.
Чтобы хоть как-то облегчить положение, Боб соорудил себе из голубой травы подстилку. Но поскольку ему не удалось крепко закрепить ее на спине животного, время от времени она съезжала назад, а он, естественно, вместе с ней и с почти фатальной закономерностью шлепался на землю.