Наблюдатель

Чтобы успокоиться, я расчистил папку, создав ещё несколько в ней. Отдельную папочку под глупые снимки с Мэдс. Другая папка с моим лицом, где я когда-то вёл свой якобы видео-дневник. Третья – снимки моих «моделей». Четвёртая – природа. Пятую я оставил пустой, нужно было лишь придумать, что поместить в неё.

Я прослушал последнее сообщение, пришедшее на домашний телефон, и узнал, что завтра к нам на ужин должна заявиться моя двоюродная бабушка. Мои старики уже давно были в раю, и я был слишком мал, чтобы сообразить хоть что-то, но некто продолжал рассказывать мне об их смерти. Ни один момент своей жизни я не помню так ярко, как тот самый год. Даже вчерашний день, прошедшее Рождество или рождение Бек не были настолько значимыми и глубокими.

Я допил последние капли водки и выбросил бутылку в соседский мусорный бак, пару секунд посмотрел на чужие закрытые шторы. Если и они умрут, то никто не узнает о их смерти, пока по району не разнесётся запах разложения. Порой одиночество имеет и такие неприятные минусы.

Вечером, когда стемнело, на моей криво заправленной кровати валялась Мэдс и крутила в руках моего самодельного робота. Я сделал его в одиннадцать из железных банок. Я сидел на подоконнике, распахнув белые французские ставни. Она всегда говорила, что снаружи мой маленький дом похож на дом из итальянских романов. Мама бы запищала от радости, услышав это, но я никогда не передавал ей этих слов, потому что маме никогда не нравилась Мэдс. Однажды она сказала, что я должен выбирать друзей с умом, я весь заискрился в тот момент, не знаю, что на меня нашло. Мы поругались, а после мама призналась, что видела Мэдс на парковке с сигаретой в руках. Меня всегда поражала некоторая логика. Почему-то многие взрослые автоматически считают человека плохим, если у того есть вредные привычки. К чёрту характер, человеческие качества…

– Помнишь ту яму? – спросила она, опрокидывая голову назад. Я понимал, о чём она говорит, но я покачал головой.– Уолтер, не прикидывайся дурачком, тебе то не понимать, – я пожал плечами, продолжая болтать ногами, высунутыми из окна.– Яма с трупами в старой мельнице.

Старая мельница находилась рядом с городом, совсем рядом с той поляной, где мы сегодня отдыхали. Но её всегда было сложно найти, потому что вход был завален старыми ветками, досками, а тропинки уже заросли высокой травой. Говорят, что рядом с ней есть несколько ям, уходящих глубоко в землю, залитых водой и совсем скрытых от посторонних глаз всяким хламом. Легко можно провалиться, если не прощупать дорогу палкой. В общем, то ещё болото.

– А-а, понял, – равнодушно ответил я.– Так, что там с ней?

– По новостям сказали, что её хотят засыпать, потому что она привлекает к себе большой интерес любителей пощекотать нервишки.

– Это ведь правильно.

– Да, но мы не успели сходить, – в горле стоял ком. Я был рад этой новости, но что-то продолжало терзать меня, стоило кому-то упомянуть это место.

– Жаль.

– Жаль? Ты обещал мне, кстати. Почти год обещаешь, – возмущалась она.– Все наши уже сходили.

– Кто наши?

– Наши из школы.

– В школе нет наших. Там все чужие.

– Ты зануда, Уолт. Таких ещё поискать надо.

Я посмотрел на дом с задёрнутыми шторами. В одной из их комнат включился свет, и я облегчённо выдохнул. Значит, все там были живы, должен признаться, что ни разу за свою жизнь я не видел хозяев этого дома. Чувствуя пробегающую прохладу по коже, я залез обратно в комнату и закрыл окно.

– Ты сильно хочешь побывать там? – спросил я.

– Да! – она тут же подскочила на кровати и сложила руки в мольбе.– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – выклянчивала Мэдс.

Наверное, мой психолог назвал бы это неплохой идеей. Идеей смирения. Стоит лишь увидеть, встретиться со своим страхом лицом к лицу, как всё перестаёт казаться таким пугающим. А с другой стороны, эта идея могла пробудить все старые воспоминания, могла разорвать зажившие раны. Но что бы то ни было, мне хотелось проверить себя.

– Если на выходные ты свободна…

– Я всегда свободна, Уолт. Ты же знаешь, – довольная собой она опять завалилась на кровать и раскинула руки в стороны.– Ты даже не представляешь, сколько всего я перечитала об этом месте.

– Зачем тебе это?

– Это история моего города. Каждый день я хожу по улицам, где раньше ходил серийный убийца и запуганные местные жители. Не так много прошло с того времени, – я согласился с ней. Совсем мало для того, чтобы забыть.– Особенно, если дело касается такой трагедии.

– И что же пишут в интернете?

– Много всего. Я посмотрела целых две документалки, было жутко видеть свою школу и даже соседский дом. Оказывается, тогда он был так близко к моей семье и ко мне… – она задумалась.– Я смотрела сам судебный процесс, как он в наручниках входил в зал, – я ни разу так и не осмелился посмотреть на то, как выглядел похититель, человек из моих кошмаров. Я всегда был самым настоящим трусом.– Он улыбался, качался на стуле, смотрел в камеры, махал рукой женщинам. И он совсем не был похож на человека, что отнял у всего города жизнь.

– Разве такие люди должны иметь отличительную внешность?

– Не знаю, – она смотрела в потолок, нахмурив брови.– Мне кажется, что они должны пугать. А он напротив, говорил так, что хотелось верить каждому его слову. Будто он вводил всех в гипноз, убеждал в необходимости очищения. Ты слушал его интервью?

– Нет.

– С твоим-то интересом к таким областям, я была уверена, что ты не пропустишь самого главного злодея, – она была права. Я увлекался криминалистикой, увлекался психологическими портретами преступников, я мог днями и ночами читать огромные статьи, изучать места преступлений на картинках. Я знал всех посланников ада, именно так их мама называла, но я не смог прикоснуться к биографии этого человека. Мне не было интересно, мне было страшно увидеть что-то, что я не хотел, что не смог бы пережить.

– Так что он говорил на своих интервью?

– Много расплывчатости и неопределённости. Я не смогу передать это своими словами. Его спрашивали о его детстве, он рассказывал о нём. Спрашивали о зрелости, он рассказывал о зрелости, о своих отношениях с женщинами, с родителями, с окружающими. Он рассказывал о мальчике, – моё сердцебиение участилось, я раскрыл шире глаза.– Говорил о том, как хотел подарить ему вторую жизнь, воспитать по своим правилам. Он хотел создать, вырастить себе друга, потому что друзей он никогда не имел, – слёзы подступили к глазам, руки взмокли, я незаметно вытер их о спальные штаны. Мне хотелось, чтобы она прекратила, но и хотелось, чтобы она продолжала, поэтому я молчал.– Говорят, что этот мальчик прожил в заточении целых два месяца, и он был одним из немногих выживших. Говорят, что именно его отец помог полиции напасть на след.

– Невероятно, – все окружающие думали, что я скуп на эмоции, это не так. Просто я переживал всё внутри, а для диалога у меня всегда оставалась лишь пара слов.

– И всё, что ты можешь сказать? – возмутилась она.

– Мне его жаль.

– Не представляю, как маленький ребёнок мог пережить такое. Как ты думаешь, что с ним теперь? – я пожал плечами. Наверное, потому, что этот мальчик сам не знал, что с ним стало.

***

Я опять прятался за шкафчиками, мне не хотелось видеть своих одноклассников. Я опоздал на первый урок. Прошёл между рядами, Келли опять сидела у окна, что-то рисовала в тетради, она даже не подняла взгляд. Не оторвала ручку от бумаги. Сегодня на ней было тёмное платье, чёрный капрон, высокие сапоги и серый, длинный свитер на пуговицах, накинутый на плечи. Волосы, собранные в высокий, спутанный хвост, локоны спускались по позвоночнику, она наматывала серые волосы на палец, пока за окном шёл весенний тёплый дождь.

В столовой она сидела с кучкой придурков, что часто унижали не только таких, как я, но и девчонок, что ходили в очках или носили брекеты. Порой я думал, как же плохо, что одиннадцать лет назад похититель не набрёл на их дома, но потом я отбрасывал эти мысли, чувствуя себя ужасным человеком.

В столовой я часто прятал глаза, ни от того, что боюсь, а от того, что смотреть здесь ни на кого не хотелось.

– У меня есть сырки, – прошептала Мэдс, просовывая свою руку под мою.

– Спасибо, – я улыбнулся и зашуршал серебристым фантиком.

Голоса, голоса, смех и много шума. Мы сидели в конце большого светлого зала.

– Ты так и не стёр это? – она заметила, я натянул рукав на запястье.

– Не стёрлось.

– Значит, понравилась?

– А что если так?

– Если так, то Ру может принять и тебя, – она подмигнула, посмотрела на часы вдалеке, взяла пустой поднос в руки.

– Куда ты?

– У меня математика.