Колдовской замок. Часть VI. Ключ

Мик размышлял с минуту, не стоит ли ему вернуться за метлой и убрать мусор оставленный поборниками "чистоты и невинности умов", но тут он вспомнил, что понятия не имеет, где в здании Архива находятся мётлы, а обращаться за этим делом к библиотекарше не хотелось, и, скорее всего, было бы бесполезной тратой времени. Тем более что головная боль его не прошла, а наоборот усилилась видимо из-за всего увиденного и услышанного только что.

И тогда он встал со своего мраморного сидения и направился в сторону прохода ведущего к площади, откуда не раздавалось ни звука. Это была самая тихая и спокойная площадь из всех, что были в городе, несмотря на то, что она же была, наверное, самая большая. Дело в том, что здесь никогда не проводились митинги, а делалось это в знак уважения к личности великого человека, почётного гражданина города о котором среди его жителей, да и за пределами, ходили легенды. Это была… площадь Дульери!

Здесь стоял его памятник – трёхметровая бронзовая статуя на высоком четырёхгранном постаменте, сплошь покрытом высеченными золотом надписями о деяниях великого героя. Сама статуя изображала полного человека в небрежно сидящем костюме, широкополой шляпе и с сигарой в зубах. Дульери стоял, широко расставив ноги, с руками, засунутыми в карманы брюк, безжалостно смяв при этом полы пиджака. Его глаза светились мудрым прищуром, а на открытом широком лице играла обезоруживающая улыбка.

Мик тоже улыбнулся, когда вспомнил какое впечатление произвёл этот монумент на того кому он был поставлен.

Глава 6. Казусы разведки, большие и малые

Это случилось после того, как они четверо беспрепятственно вошли в город, успешно посетили банк, где сняли кругленькую сумму денег и зашли в магазин одежды, чтобы привести в порядок свой гардероб. Вот тут-то и вышла первая заминка.

Хозяин магазина, узнав, что надо его посетителям, искренне огорчился.

– Как, и вы туда же? – спросил он с таким печальным видом, как будто стал свидетелем непристойного поведения того, кто был образцом невинности.

– Что вы имеете в виду? – осведомился Фиг, уже присмотревший себе щегольской серый костюм в тонкую полоску.

– Я имею в виду, что если такие, как вы поддаются общим соблазнам, тогда действительно всё пропало! – ещё более печально произнёс странный торговец и горестно вздохнул.

Путешественники переглянулись.

– Мы по-прежнему не понимаем вас, любезнейший! – вступил в разговор Драгис, повернувшись к хозяину магазина всей своей внушительной фигурой. – Если вас смутил наш внешний вид, то поверьте, мы в состоянии заплатить…

– О, ужас! – возопил, вконец расстроенный негоциант. – Если члены общины "Бедствующих" способны заплатить, что остаётся делать нам, несчастным?! Вы были последними, кто был свободен от стяжательства в этом мире, последними, чьи молитвы могли быть услышаны, ибо произносились они устами, не знающими лжи, лести, зависти! Ваши души были невинны, а карманы пусты, как это завещал вам святой Мик, чьим путём вы шли до сих пор. Вы презирали богатства, и даже достаток, жили под открытым небом, одевались в священные лохмотья и питались объедками. Вы брали на себя все, что недоступно нам, жаждущим денег… Вы молились за нас, утопающих в грехах, за нас, слабых и порочных!..

Патетическая речь бедняги оборвалась, так-как её заглушили рыдания. Он долго ничего не мог сказать и только заламывал руки перед растерянной четвёркой. В конце концов, Мик взял на себя заботу о несчастном, отечески обнял его и принялся негромко наговаривать на ухо что-то успокоительное. Наконец, хозяин магазина справился с собой и сказал следующее:

– Пусть так! Наверное, это правильно. Нельзя требовать от малого числа подвижников, чтобы они отвечали за грехи и пороки целого человечества. Не упрекать я вас должен, а благодарить за то, что вы уже сделали для нашего спасения! И я отблагодарю! Я это сделаю! Вы можете взять в моём магазине всё, что пожелаете и совершенно бесплатно! Всё! Всё! Я настаиваю! Вы хотели одеться прилично? Так оденьтесь роскошно!

И он принялся бегать по своему магазину, выхватывая то один, то другой костюм из висящих на вешалках и швыряя это всё к ногам обалдевших посетителей. Дульери недвусмысленно покрутил пальцем у виска, Драгис направился было к выходу, но Мик остановил его.

– Наш уход сделает этого человека несчастным! – сказал он. – Примем его любезное предложение, а потом придумаем, как отблагодарить его за это.

И они остались. И попали в текстильный рай. Или может быть в ад, смотря с какой точки зрения воспринимать то, что происходило в магазине.

Прошёл наверно час или два, (часов ни у кого из них не было, а спросить время у хозяина, вившегося волчком, было неудобно), а примеркам не было конца. Трудно было сказать, сколько они всего перемерили – десятки или сотни костюмов? Сил едва хватало на то, чтобы отвергать камзолы с кружевами и кафтаны из золотой парчи. Больше всего повезло Мику – хозяин в самом начале заметил, что он похож на священника и через минуту тот был одет в дорожный костюм патера, единственный в магазине. Это дало возможность, вновь обретшему нормальный вид, падре Микаэлю не принимать участие в общем безумии.

Наконец, все члены экспедиции были одеты по-человечески. Драгис получил костюм спортивного кроя, одинаково пригодный для появления в приличном обществе и для игры в крокет, а ещё широкополую шляпу, длинный сильно приталенный плащ, узконосые штиблеты, белоснежную манишку и перчатки.

Костюмы братьев – близнецов отличались лишь по цвету. Дуля вырядился в одежду выдержанную в чёрно-коричневых тонах, Фиг остался верен серому костюму в полоску, выбранному в самом начале.

Взглянув друг на друга, оба фыркнули, но тут хозяин магазина воскликнул, не дав разразиться их новым препирательствам:

– Ба! Да вы, ребята, решили примкнуть к дульеристам? Так бы сразу и сказали. Это правильно! Достойнейший и благороднейший выбор, раз вы больше не хотите причислять себя к "Бедствующим".

– Извините, почтенный, – обернулся к нему Драгис, выбиравший клетчатые брюки, широкую куртку и кепку побольше для Быковича, – к кому, по-вашему, мы решили примкнуть?

– К дульеристам! – повторил хозяин. – Неужели вы не слышали? Ах, да! Я должен был догадаться, что вы не здешние. Это же самое сильное общественное движение нашего города! Правда, кое-кто у нас с этим не согласен, так-как чайнианцы более многочисленны, но лично я стою на позициях дульеризма. Ха! Вот вы, например, просто вылитый дон Дульери!

Говоря это, он ткнул пальцем в сторону Фига, только что сунувшего в рот сигару. Тот от неожиданности выронил сигару и закашлялся.

– А что? – не унимался эмоциональный торговец. – Можете сами убедиться. Памятник дону Дульери всего в двух кварталах отсюда. Сходите прямо сейчас, сами всё увидите! Вы ещё не были на площади Дульери?

Так они попали на площадь Дульери и, наверное, минут десять все четверо смотрели, открыв рты, на упомянутый выше памятник. Ну, и, конечно же, самое сногсшибательное впечатление сей монумент произвёл на самого бывшего мафиозного дона.

Дуля смотрел серьёзно и недоверчиво. Казалось, он менее всех здесь был склонен верить в реальность увиденного. Но памятник был реальностью, как и музей Дульери, возвышающийся за его спиной.

Немного оправившись от потрясения вызванного лицезрением памятника, путешественники, не сговариваясь, поспешили в музей.

Да, это был поистине музей великого человека. Здесь были тщательно собраны все возможные сведения о доне Дульери, его личные вещи, фотографии, прочие артефакты, рассказывающие о его жизни и подвигах.

Биография сей знаменитости была прослежена с детства(!). По собранным в музее фактам выходило, что дон Дульери родился в семье бедных, но очень честных фермеров и с детских лет отличался прилежанием, трудолюбием, усидчивостью и порядочностью.

Пока Дуля сосредоточенно переходил от стенда к стенду, читая и тщательно рассматривая всё, что там было представлено, Фиг то кипел возмущением, то норовил расхохотаться. От этого его удерживали Драгис, многозначительно кивающий в сторону охраны, и Мик, указывающий своему другу на таблички с надписью – "Не шуметь!".

А, между тем, они имели счастье лицезреть увеличенные фотографии дома детства маленького Дули, его школу, (под последней фотографией на стене виднелась плохо затёртая надпись – "Долой образование!"), сельскую церковь, которую он посещал, его самого – щекастого мальца с кротким личиком и глазами, поднятыми к небу. Тут же имелись снимки его родителей – суровых, но очень колоритных и симпатичных трудяг-фермеров, с достоинством смотрящих в объектив, не выпуская при этом из рук лопат и грабель.

Казалось, Фиг сейчас взорвётся! Он покраснел до цвета свёклы и даже как-то раздулся, как иногда бывает с людьми, которых переполняют эмоции. Мик даже хотел предложить ему временно прекратить осмотр музея и выйти освежиться, всерьёз опасаясь, как бы с беднягой не случился удар. Но тут Фиг натолкнулся на сведения о себе.

Оказывается, у будущего великого человека был брат. Почему-то при этом нигде не упоминалось, что они были близнецами. Фотографии Фиглориуса тоже не сохранилось, зато его характеристика была яркой и многоцветной!

В то время, как юный Дуля являлся образцом всяческих добродетелей, Фиглориус был полной его противоположностью. Мальчик оказался ленив, склонен к чтению и непочтителен к старшим. С молодых ногтей он проявлял склонность к вольнодумству, церковь посещал редко, а впоследствии и вовсе перестал там появляться. Зато неоправданно долго задержался в школе. В то время как Дуля закончил всего два класса, после чего, со всем подобающим хорошим мальчикам рвением, стал помогать родителям по хозяйству, его нерадивый брат сидел за партой целых пять лет, погружаясь в не нужные честным людям науки и напитываясь вредными знаниями.

Далее в биографии обоих братьев имелся странный провал. Музей не располагал сведениями об их отрочестве, взрослении и превращении в зрелых членов общества, а переходил сразу к деяниям великого Дульери. Фиглориус из этого повествования при том временно исчез.

Итак, появившись в некий счастливый день в городе, энергичный, крепкий, активный и деятельный, но пока никому не известный, Дуля, первым делом сплотил вокруг себя наиболее энергичных, крепких, активных и деятельных сторонников. Как он это сделал, не объяснялось, зато за толстыми музейными стёклами красовались несколько фотографий, подлинность которых Дульери тут же радостно подтвердил.

Эти фотки выглядели старше тех, что были в начале экспозиции. На некоторых дон Дульери сидел в кресле, положив ногу на ногу, на других выглядывал из окна автомобиля, на третьих гордо стоял во главе своего грозного клана, ощетинившегося дробовиками и автоматами. При этом он всегда был в дорогом, но небрежно сидящем чёрно-коричневом костюме, в светлой шляпе и с сигарой в зубах.

Пояснительные надписи под фотографиями рассказывали о том, как дон Дульери и его молодцы наводили порядок в городе, погрязшем в бандитизме, разврате и прочих пороках. А еще, там говорилось, как с помощью решительных мер, (не сказано каких), великий герой искоренил коррупцию в правящих кругах и в полиции, как он бескорыстно помогал бедным, заступался за слабых, восстанавливал справедливость…

– Ещё немного и я сам во всё это поверю! – проговорил Дуля, слегка дрожащим, голосом. – Что они сделали с моей репутацией? Кого из меня слепили? Санта Клауса?

Однако, согласно притче о ложке дёгтя в бочке мёда, где-то на середине "правдивого и познавательного" рассказа в который складывалась информация, подкреплённая экспонатами, (личный обрез-лупара дона Дульери, его старая шляпа, окурок сигары и так далее), появился, временно исчезнувший, непутёвый брат героя – вставший на скользкий путь порока, Фиглориус.

Теперь его звали иначе. Теперь это был беспринципный, кровожадный и бессовестный гангстер по прозвищу – Граната Фигольчик!

Тут случился новый казус – прочтя всё это под полицейским фотороботом вышеозначенного гангстера, (фотографий опять не сохранилось), братья молчали несколько секунд, и вдруг разразились таким хохотом, что буквально попадали на пол. Теперь внимания со стороны охраны было не избежать.

И охрана явилась. Дульери, будучи во главе мафии, рад был бы видеть подле себя таких молодцов. Казалось, что кто-то, шутки ради, вырядил в человеческую одежду двух хряков-рекордсменов, которых к тому же научили ходить на задних ногах. При этом с размером костюмов всё-таки вышла ошибка и теперь оба "красавца" щеголяли в пиджаках с рукавами по локоть, обнажающими волосатые руки с пудовыми гирями вместо кулаков. При этом разговаривали оба бугая на удивление вежливо.

– Можем ли мы вам чем-нибудь помочь, господа? – прогудел первый, но в его тоне слышалось: "Готовьтесь к смерти, придурки!"

Оба брата замолчали на миг, после чего с ними случился новый приступ смеховой истерики. Охранники переглянулись и грозно нависли над странными посетителями музея.

– Мы вынуждены напомнить вам о необходимости соблюдения тишины в здании музея! – ухнул, как из бочки второй и засучил рукава, собираясь видимо переломать нарушителям все кости.

Но тут между мрачнеющими на глазах охранниками и утратившими самоконтроль близнецами, встал Драгис Драговски, улыбнувшись своей фирменной улыбкой в шестьдесят четыре зуба, при виде которой, в недавние времена, у самых самоуверенных громил сразу исчезала охота шутить.