Русские музыканты об Америке и американцах

Ясно, что все эти милые американские особенности находили отражение и в конкретных случаях. Шаляпина во время первых гастролей на пристани встречала целая толпа народа. А на следующий день каждый из встречавших предоставил артисту небольшой счёт за свои услуги, оплату которого, впрочем, знаменитый бас счёл совершенно излишней[193 - Шаляпин, Ф. И. Страницы из моей жизни. Ленинград: Музыка, 1990. С. 213. Пассаж отсутствует в английском издании.]. Подобный деловой подход не преминул дать о себе знать и Прокофьеву.

Вообще, попав в Америку, я сразу соприкоснулся с целой системой контрактов, условий и договоров. Один менеджер предлагал двух- или трёхлетний договор на концерты. «Я знаю, что потеряю на вас в первый год, но надеюсь наверстать во второй»[194 - Прокофьев, С. С. Автобиография // ПМДВ. С. 164.].

Будучи на гастролях в Канаде, композитор сразу обратил внимание на разительные отличия в образе жизни двух стран: там, по сравнению с Америкой, «больше чинности, пахнет патриархальностью, меньше небоскрёбов и кипучести на улицах»[195 - ПД-1. С. 729 (запись за 19.08/01.09.1918).]. О системности, уравнительности Америки говорил и Шаляпин: «…Я …впал в глубочайший анонимат, который мыслим только в эгалитарной Америке. Я стал жильцом, занимающим такой-то апартамент такого-то этажа. Я стал номером»[196 - Шаляпин, Ф. И. Сочельник в Коломбосе // Шаляпин, Ф. И. Указ. соч. С. 319.].

Предприимчивость американцев и их способность делать деньги нашли отражение и в забавном случае, который привёл в воспоминаниях Сол Юрок. По окончании первых гастролей, перед отплытием, в разговоре с репортёрами Шаляпин заметил, что лучшее место в Нью-Йорке – ресторан некоего Бардуша, тогда малоизвестный. Слова артиста мгновенно принесли хозяину заведения популярность, и уже через несколько лет это был один из самых фешенебельных ресторанов города[197 - Hurok, Sol & Goode, Ruth Impresario. New York: Random House, 1946. Р. 21—22.] – сила рекламы в действии. Расспрашивавших артиста репортёров его профессиональные качества в то же время мало интересовали, зато подробности его частной жизни, вплоть до того, какой он предпочитает сорт колбасы, вызывали неподдельный интерес[198 - Плотников, Б. Е. Шаляпин в Америке // ФИШ-2. С. 497.]. Эпизод, характеризующий рациональность американского мышления можно обнаружить и в автобиографии Прокофьева. В марте 1919 года композитор серьёзно заболел. «„Я думала, вы умираете, – оттого послала вам такие розы“, – сказала одна американка, слегка пожалев, что они пропали даром»[199 - Прокофьев, С. С. Указ. соч. С. 165.].

Одним из непосредственных проявлений, а вернее, материальных воплощений, национального характера и национальной культуры является, очевидно, организация быта и повседневной жизни. Америку часто обвиняли в бездуховности, вменяли ей незрелость в отношении искусства, но немногие отказывали ей в комфорте и высоком уровне жизни. По словам Владимира Дукельского: «Я нашёл американскую эффективность, последовательность и любовь к порядку неожиданно освежающими и стимулирующими»[200 - Duke, Vernon Passport to Paris. Boston & Toronto: Little, Brown and Co., 1955. P. 238.]. Приоритет именно этого аспекта – дело вкуса и индивидуальных предпочтений, но бесспорно, что как раз благодаря комфорту и, так сказать, самим условиям труда американцам удалось привлечь многое лучшее со всего света и построить, таким образом, на фундаменте материального благополучия прочное здание собственной культуры.

Особенность бытового комфорта в том, что он чаще замечается, когда его нет. Так и русские музыкальные эмигранты, похоже, не придавали ему большого значения. По крайней мере, к такому выводу можно прийти, исходя из сравнительно небольшого числа упоминаний на эту тему. А может быть, дело в том, что гастрольная рутина и активная деятельность не оставляли на подобное ни времени, ни сил. Но для некоторых это было важно. Например, Пётр Чайковский был известен своим вниманием к деталям.

Нравится мне также комфорт, о котором они так заботятся. В моём номере, так же как и во всех других номерах всех гостиниц, имеется электрическое и газовое освещение, уборная с ванной и ватерклозетом; масса чрезвычайно удобной мебели, аппарат для разговора с конторой гостиницы в случае надобности и тому подобные не существующие в Европе условия комфорта[201 - Волков, С. Указ. соч. С. 135.].

И несколько десятилетий спустя американцы не утратили пальмы первенства – Чайковскому вторил Джордж Баланчин: «И насчёт комфорта – также и в моё время в Америке в этом смысле гораздо большие достижения были, чем в Европе»[202 - Там же.].

Коль скоро, зарабатывая себе на жизнь, многие русские музыканты по большей части разъезжали с концертами, неудивительно, что дела дорожные некоторым образом занимали их мысли. Впрочем, в оценке комфортабельности транспортных средств мнения могли и расходиться. «Американские вагоны совсем на других принципах, чем вагоны иных стран: ужасно просторные и самые удобные из всех, за исключением, пожалуй, русских, когда в России постараются»[203 - ПД-1. С. 728—729 (запись за 16/29.08.1918).], – замечал Сергей Прокофьев, добавляя: «Вагоны так хороши, что скорость совсем не даёт себя знать»[204 - Там же. С. 731 (запись за 23.08/05.09.1918).]. Упоминал композитор и о «широкой, удобной постели американского вагона»[205 - Там же. С. 730 (запись за 21.08/03.09.1918).]. В восторженных чувствах от продуманности и удобства пульмановских вагонов находился и Николай Слонимский[206 - Слонимский, Н. Абсолютный слух: История жизни. Санкт-Петербург: Композитор, 2006. С. 121.].

У Фёдора Шаляпина стандарты комфорта были, видимо, несколько выше. В своих письмах он высказывался весьма патриотично: «…поезда американские довольно плохие сравнительно с нашими»[207 - Письмо Ф. И. Шаляпина Б. Ф. Шаляпину (02.01.1922) // ФИШ-1. С. 506.]. Усталая раздражительность проявлялась у него и впоследствии:

…Если бы ты знала, какая тяжёлая каторга разъезжать, делая тысячи и тысячи вёрст по Америке. Скучно, и главное, неудобно – в вагонах то жарко, как в бане, то холодно, как на базаре. Чёрт их возьми с их цивилизацией![208 - Письмо Ф. И. Шаляпина И. Ф. Шаляпиной (19.12.1924) // Там же. С. 515.]

Патриотические нотки иногда проскальзывали и у Прокофьева: «Помещение консерватории [в Чикаго] очень элегантно, но совсем крошечное, по сравнению с нашей»[209 - ПД-1. С. 731 (запись за 23.08/05.09.1918).]. Впрочем, исключительно материальная сторона американского благополучия нареканий не вызывала. «Средний класс живёт здесь в довольстве»[210 - Там же. С. 727 (запись за 11/24.08.1918).], – отмечал композитор, добавляя, что «у Америки два преимущества: народ там здоровее и все чистоплотнее»[211 - ПД-2. С. 98 (запись за 06.05.1920).].

Иосиф Рувимович Хейфец | Jascha Heifetz

Скрипач, педагог.

Родился 20 января (2 февраля) 1901 года в городе Вильне Виленского уезда Виленской губернии (Российская империя; ныне – Литовская республика). Умер 16 октября 1987 в Лос-Анджелесе, штат Калифорния (США).

Один из крупнейших скрипачей-виртуозов в новейшей истории музыки, также – в период своей деятельности – самый высокооплачиваемый скрипач в мире. Обладатель множества наград и премий.

Начал выступать с концертами в шестилетнем возрасте, в России и за границей. Учился в Санкт-Петербургской консерватории. В 1917 году вместе с семьёй эмигрировал в США (гражданин – с 1925). С успехом гастролировал по всему миру, в том числе и в СССР (1934).

В течение исполнительской карьеры Хейфец активно занимался и преподаванием – с 1962 года в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе (позднее в Университете Южной Калифорнии), также давал частные уроки. В 1972 полностью оставил концертную деятельность, продолжая преподавать.

ЗВУКИ МУЗЫКИ

Настоящий художник приступает к следующему сочинению, потому что он не удовлетворён предыдущим.

Дмитрий Шостакович (1906—1975)

To achieve great things, two things are needed: a plan, and not quite enough time.

Leonard Bernstein (1918—1990)

VIII. Культура

Вполне закономерно, что культура – как профессиональная область деятельности, – да и духовная жизнь вообще, обращала на себя внимание иммигрантов-деятелей культуры. Кроме того, им было, с чем сравнивать, ведь многим довелось прежде жить и гастролировать не только на родине, но и в Европе.

Отношение к американской культуре в самом широком смысле этого понятия было лишено избыточного энтузиазма, хотя тональность могла различаться, от снисходительной до откровенно презрительной. «Максимальная доза Америки для культурного человека – это 2 месяца», – написал в письме к родителям в 1928 году Александр Черепнин[212 - Письмо А. Н. Черепнина к родителям (1928) // Цит. по Корабельникова, Л. Александр Черепнин: Долгое странствие. Москва: Языки русской культуры, 1999. С. 151.]. Во многих случаях явно прослеживалось наблюдение над невежеством американцев.

…Были в каком-то артистическом американском обществе, где «умные» американки говорили запутанные вещи и объясняли мне, какая звезда мне покровительствует. Но я произвёл на них атаку и доказал им, что они не знают элементарной астрономии[213 - ПД-1. С. 734 (запись за 02/15.09.1918).].

Но если для одних такое невежество было отличным поводом, чтобы продемонстрировать собственную русско-европейскую интеллектуальность, то другим оно создавало вполне реальные неудобства.

Здесь, в Америке, Чайковского никто не понимает. Это такая благородная музыка! А им всё равно. Потому что они понятия не имеют ни о сказках французских или немецких, ни о русской музыке. Всё, что ни сделаешь, – «good enough» для них. А если сделаешь лучше, то они даже не понимают, что это лучше…[214 - Волков, С. Страсти по Чайковскому: Разговоры с Джорджем Баланчиным. Москва: Эксмо, 2004. С. 214—215.]

Об одном из конкретных случаев в связи с этим упомянул Сергей Прокофьев: «Первым, кто дирижировал в этом зале [Карнеги-холл], был Чайковский. Сегодня двадцать пять лет со дня его смерти, но… беспамятные американцы не потрудились его вспомнить»[215 - ПД-1. С. 745 (запись за 25.10/07.11.1918).].

Вообще, о просвещённости американцев, а вернее, о недостатке таковой, ставшей в Старом Свете своего рода стереотипом и притчей во языцех, русские отзывались часто пренебрежительно, открыто намекая на своё культурное превосходство. Порой, иначе, как справедливым, такое отношение и не назовёшь, во всяком случае, если верить впечатлениям эмигрантов, например, Фёдора Шаляпина.

…О России [американцы] представления не имеют никакого и в круглом невежестве своём продолжают думать, что страна эта заселена исключительно варварами. Как тяжко мне, русскому, скажу, в сравнении с ними – неимоверно просвещённому человеку, слушать их истинно варварские речи[216 - Теляковский, В. А. Мой сослуживец Шаляпин (фрагменты из книги) // ФИШ-2. С. 210.].

С другой стороны, сама система народного просвещения и его институтов была в Америке организована, по крайней мере, в чём-то, даже лучше, чем в Европе и России. Прокофьев читал в нью-йоркской библиотеке («американские библиотеки знамениты») биографию Шопенгауэра, которую невозможно было достать в России[217 - ПД-1. С. 743 (запись за 12/25.10.1918).]. Невежество жителей страны свободы определялось в большей степени простым отсутствием тяги к знаниям, но не отсутствием возможностей реализовывать эту тягу. К примеру, музыкальное образование – а оно по понятным причинам привлекало особенно пристальное внимание – находилось на исключительно высоком уровне.

Музыкальное образование в Америке поставлено хорошо. Я посетил консерватории в Бостоне и Нью-Йорке. Мне, конечно, показали лучших учеников, но и в самой манере исполнения видна хорошая школа. Это, впрочем, понятно – американцы не скупятся выписывать лучших европейских виртуозов и платить им колоссальные гонорары за преподавание. Да и вообще в штате профессоров их консерваторий 40% иностранцев[218 - Рахманинов, С. В. Об Америке // РЛН-1. С. 67.].

Николай Набоков сам какое-то время преподавал в разных колледжах, имея, таким образом, возможность изнутри постичь особенности американского образования. В частности, его лекции (кстати, по темам, в которых он сам мало разбирался, но для американских студентов и этого было более, чем достаточно) должны были проходить в форме «лёгкого ненавязчивого разговора, приправленного по возможности анекдотами»[219 - Nabokov, Nicolas Bagаzh: Memoirs of a Russian Cosmopolitan. New York: Atheneum, 1975. Р. 188.]. Материал в такой форме, очевидно, лучше усваивался. В 1941 году композитор перешёл работать в довольно престижный St. John’s College в Аннаполисе, где обучение проходило посредством штудирования «ста великих книг», которые отбирались по не вполне умопостигаемым принципам. Но, несмотря на это, всё шло ОК[220 - Ibid. Р. 203—205.].

Впрочем, подобный подход не мог не отразиться на культурном уровне студентов. Николай Слонимский, который тоже одно время читал лекции, став в 1929 году дирижёром оркестра Гарвардского университета, который назывался «Пиерийское братство» (Pierian Sodality), с удивлением обнаружил, что ни один из музыкантов не знал значения слов ни pierian, ни sodality[221 - Слонимский, Н. Абсолютный слух: История жизни. Санкт-Петербург: Композитор, 2006. С. 160.]. Позднее Слонимскому довелось преподавать русский язык, и он испытал нешуточное потрясение, когда понял, что его студенты не только не имели никакого чувства языка, но даже не были тверды в родном английском![222 - Там же. С. 290.] Резко критически относился к меркантильно-развлекательному духу, господствовавшему в американском образовании, и Александр Зилоти, преподававший в Джульярдской школе в Нью-Йорке[223 - Горобец, С. В. Вспоминая забытые имена: Александр Ильич Зилоти. Монография. Санкт-Петербург: Композитор, 2016. С. 124.].

В то же самое время, несмотря на подобную прогрессивность (если так это называется), в некоторых аспектах американское образование и воспитание оставались крайне консервативными. Джордж Баланчин вспоминал, что к пониманию того, что балет – самостоятельное искусство «большинство людей только сейчас [1980-е] приходит. Я помню, американские родители считали, что балетная школа – это место разврата»[224 - Волков, С. Указ. соч. С. 180.].

Каково же, по мнению русских музыкантов, было в итоге и в целом отношение американцев к искусству? «По её [мадам Больм] словам, я ошибаюсь, считая Америку антихудожественной. Если искусство в ней ещё не родилось, то, безусловно, уже родилось страшное внимание к нему»[225 - ПД-1. С. 735 (запись за 05/18.09.1918).], – замечал в дневнике Сергей Прокофьев в 1918 году.

Чисто художественная сторона искусства американцев мало привлекала, искусство в их представлении было скорее некой особой формой бизнеса, а успешные артисты – бизнесменами, которые вызывали интерес не своими талантами, а именно своими успехами, коммерческими, разумеется. Например, один хорист труппы, давно живший в Новом Свете, как-то раз заметил, что американцев «мало интересует Шаляпин – великий артист и замечательный певец, но они считают необходимым поглядеть на человека, „делающего“ три тысячи долларов в один вечер»[226 - Плотников, Б. Е. Шаляпин в Америке // ФИШ-2. С. 497.]. Судя по всему, с этим связана была и страсть американской публики к громким именам (в частности, и таким, конечно, которые сами по себе не требовали затрат на рекламу).

Юрок скис. Он жаловался по поводу американской публики: «Всё, что им нужно – это большие имена… Я им говорю, что это лучшая балетная труппа за пределами России, но всё, чего они хотят, это Павлова и Нижинский!»[227 - Nabokov, Nicolas Op. cit. Р. 190.]

Впрочем, здравого смысла американцам было не занимать – на свой вкус они предпочитали не полагаться, а брать опробованные в Европе программы, заключать контракты с уже знаменитыми исполнителями, играть давно и хорошо полюбившиеся произведения.

Хотя американцы желают судить по-своему («Мы самая богатая страна, мы приглашаем кого хотим, и мы имеем право решать»), всё же, из осторожности, они поглядывают одним глазом на Европу[228 - Прокофьев С. С. Автобиография // ПМДВ. С. 186.].

Серьёзное искусство в Штатах было не в почёте. У трудолюбивых американцев на него не оставалось ни времени, ни желания, ни сил. По крайней мере, примерно в таком ключе рассуждали сами американцы. Один журналист как-то пояснил Фёдору Шаляпину: «Здесь люди так много работают, что у них не является желания смотреть драмы и трагедии. Жизнь и без того достаточно драматична. Вечером следует посмотреть что-нибудь весёлое, забавное»[229 - Шаляпин, Ф. И. Страницы из моей жизни. Ленинград: Музыка, 1990. С. 216. Пассаж отсутствует в английском издании.].

Таким образом, серьёзное и лёгкое искусство понималось более или менее как серьёзное и лёгкое развлечение. Но в качестве развлечения искусство как таковое значительно уступало другим видам и формам свободного времяпрепровождения, особенно, спорту. В начале 1930-х годов Сергей Рахманинов сетовал на это в своих письмах.

…Играл в пустом, но громадном зале… был футбол и народу [на стадионе] собралось 15 тысяч. Ну не прав ли я, твердя постоянно, что в наше время интересуются только мускулами. Не пройдет пяти или десяти лет – концертов больше не будет…[230 - Письмо С. В. Рахманинова Е. И. Сомову (15.11.1932) // РЛН-2. С. 110.]

В точности в том же духе, кстати, высказался как-то и бельгийский скрипач-виртуоз Эжен Изаи: «Этим дуракам не распознать по-настоящему великого артиста, но они убить готовы за чемпиона-бейсболиста»[231 - Rubinstein, Arthur My Many Years. London: Hamish Hamilton, 1987. P. 56.]. Концерты в Америке по-прежнему проводятся, но оба музыканта верно подметили, что тяга к спорту и здоровому образу жизни, как кажется, в принципе у американцев развита сильнее, чем тяга к прекрасному. Хотя, с другой стороны, может, они просто по-другому представляют и понимают это прекрасное?

Пройдясь по школе, мы смотрели затем игру в бейсбол… Глядя на этих молодых идиотов, резвящихся на воздухе как поросята…, имеющих возможности благодаря материальным средствам (это все дети богатых фамилий) принести что-либо в духовную часть своей страны, а вместо этого уничтожающих всякое сосредоточие, всякую мысль дурацкими, низкопородными проявлениями физических силовых инстинктов, – глядя на эту игру, я во многом осмысливал причины низкого культурного (в смысле производства культурных ценностей) уровня[232 - Письмо А. Н. Черепнина к родителям (1927) // Цит. по Корабельникова, Л. Указ. соч. С. 151.].

Позиция Фёдора Шаляпина была несколько более противоречива и определялась тем, кому, собственно, адресовались его сентенции. В своих официальных биографиях певец всячески расхваливал Новый Свет, обращая внимание на высокие духовные качества его обитателей.

Среди других моих наблюдений отмечу поразившее меня стремление американцев к прекрасному. Примером тому может служить удивительный факт: почти в каждом американском городе есть свой симфонический оркестр… Кто не знаком с американскими симфоническими концертами, тому трудно себе представить, как прекрасно организована эта сторона художественной жизни страны. С величайшим наслаждением слушал я симфонические оркестры Бостона, Филадельфии, Кливленда, Детройта, Цинциннати и Нью-Йорка.

Вот ещё один примечательный факт: в Америке симфоническая музыка звучит не только в залах, специально для неё отведённых, но и в некоторых кинотеатрахШаляпин, Ф. И. Указ. соч. С. 283. Chaliapine, Feodor Pages from My Life: An Autobiography. New York & London: Harper & Brothers Publishers, 1927. P. 329.