Русские музыканты об Америке и американцах

– закат на Вашингтон-Сквер;

– вопреки расхожему мнению, исключительные дружелюбие и гостеприимство нью-йоркцев;

– Мюррей-Хилл[94 - Murray Hill – район в Манхэттэне.];

– эйфория первого выступления (за кулисами и на сцене);

– Роберт Бенчли[95 - Robert Benchley (1889—1945) – популярный комедиограф, журналист и актёр.], Айра Гершвин[96 - Ira Gershwin (1896—1983) – старший брат композитора, поэт-песенник и либреттист.] и доктор Лео Мишель (любимый Бродвейский врач);

– все Гершвины;

– животы танцовщиц в Парадизе и Голливуде;

– странные диалекты Баланчина, Сэма Лайонса[97 - Sam Lyons – данных об этом персонаже найти не удалось.] и Сесила Битона[98 - Sir Cecil Walter Hardy Beaton, CBE (1904—1980) – британский фотограф, художник и дизайнер, работал в том числе на Бродвее.];

– поющие голоса всех цветных артистов;

– поэзия аптекарской Лиггетта[99 - Liggett’s Drugstore – популярное место культурной тусовки на Манхэттене (закрыто в 1974 году).].

<—>

– невозможность заниматься любовью в нью-йоркских такси;

– Бродвей и Шестая Авеню в дневное время;

– цена простого омлета в клубе Двадцать Один;

– река Гудзон, которая должна быть на месте Ист-Ривер, и наоборот;

– акцент нью-йорской женщины на гламуре и почти полное отсутствие обаяния;

– Центральный Парк, одно из самых унылых мест Нью-Йорка;

– упадок и псевдо-высоколобость шоу-бурлесок и их последователей;

– трудность в перемещении между Ист-Сайдом и Вест-Сайдом, когда спешишь;

– бесконечное и повсеместное прославление в Нью-Йорке иностранных самозванцев;

– трудность в бравировании собственной мужественностью в артистических салонах.

V. America the Beautiful

После Нью-Йорка, восточных врат Америки, вторым центром русской эмиграции стала Калифорния, западные врата, а особенно совсем ещё молодой и только набиравший известность Лос-Анджелес. В начале двадцатого столетия это был небольшой пограничный город на краю неприветливой пустыни, лишённый европейской культуры и большинства удобств. Если он и был чем-то знаменит, так это, главным образом, своим мягким климатом, за что многие его и выбирали, а также киноиндустрией, которая только начала перемещаться сюда из Нью-Йорка.

В 1920-е годы русские эмигранты быстро создали в Голливуде яркую и дружную общину, с собственными книжными и прочими магазинами, кафе, ресторанами и даже своей православной церковью, которая стала духовным центром всей диаспоры. В отличие от других иммигрантов – венгров, французов, британцев, немцев, шведов, поляков, чехов – у русских больше не было родины, некуда была возвращаться, а потому в Голливуде они обосновывались не временно, а насовсем[100 - Robinson, Harlow Russians in Hollywood, Hollywood’s Russians: Biography of an Image. Boston: Northeastern University Press, 2007. P. 16—17.]. Западный Голливуд остаётся центром русской общины и сегодня.

Вообще, эту «чудесную страну»[101 - Прокофьев, С. С. Автобиография // ПМДВ. С. 167.], «край солнца, нефти, апельсинов и кинематографических звёзд»[102 - Письмо С. С. Прокофьева В. В. Алперс (18.02.1930) // Музыкальное наследство. Том I. Сборники по истории музыкальной культуры СССР. Москва: Государственное музыкальное издательство, 1962. С. 424.], «роскошной»[103 - Гречанинов, А. Т. Моя жизнь. New York: Издание «Нового журнала», 1951. С. 138.], благородной и глубоко волнующей природной красоты[104 - Шаляпин, Ф. И. Страницы из моей жизни. Ленинград: Музыка, 1990. С. 292. Chaliapine, Feodor Pages from My Life: An Autobiography. New York & London: Harper & Brothers Publishers, 1927. P. 340.] облюбовали и многие представители европейской культурной эмиграции, вроде Томаса Манна или Арнольда Шёнберга[105 - Смирнов, В. В. Игорь Федорович Стравинский. Санкт-Петербург: Композитор, 2008. С. 10.]. Несмотря на то, что в отношении музыкального климата Лос-Анджелес сильно уступал другим крупным городам, и вообще в артистических кругах считался порой вульгарным, композиторы и прочие деятели искусства что-то в нём находили[106 - Duke, Vernon Passport to Paris. Boston & Toronto: Little, Brown and Co., 1955. P. 476. Tiomkin, Dimitri & Buranelli, Prosper Please Don’t Hate Me. Garden City, NY: Doubleday & Company, Inc., 1959. P. 153.].

«…Los Angeles… пожалуй, это лучшее место в Соединенных Штатах»[107 - Письмо С. В. Рахманинова Д. Рибнер (20.02.1924) // РЛН-2. С. 150.], – писал Сергей Рахманинов в письме 1924 года. В то время город ещё не задыхался в ныне знаменитом смоге. В декабре 1920 года Сергей Прокофьев отметил в дневнике: «Утром приехал в Лос-Анжелес, знаменитый тёплый уголок. Ещё три-четыре года назад мало кто знал о нём, а теперь Los Angeles по населению обогнал Сан-Франциско»[108 - ПД-2. С. 130 (запись за 21.12.1920).].

Именно в Лос-Анджелесе на долгие годы обосновался Игорь Стравинский, почти сразу же после переезда в Соединённые Штаты в 1939 году, и в общей сложности прожил здесь почти так же долго, как и в России.

Ещё со времени моей первой поездки [в этот город] в 1935 году, я подумывал поселиться где-нибудь в пригороде отвратительного, но восхитительного Лос-Анджелеса, прежде всего, памятуя о своём здоровье, но также и потому, что именно Лос-Анджелес казался мне лучшим местом в Америке, чтобы начать новую жизнь[109 - Stravinsky, Igor & Craft, Robert Expositions and Developments. London: Faber and Faber, 1962. Р. 72.].

Впрочем, какое-то время спустя, «отвратительная» сторона города стала для Стравинского преобладать над «восхитительной», что в конечном итоге заставило его в 1969 году перебраться в квартиру в Нью-Йорке.

…Голливуд всё увядает[110 - Буквально: «Hollywood est devenue si mort» (фр.).]… потому, что экономическое процветание, созданное войной уступило место маразму… и потому, что большинство наших самых интересных знакомых, которые раньше частенько приезжали в Калифорнию, теперь возвратились в Европу…[111 - Letter from I. Stravinsky to A. Sachs (15.11.1949) // SSC-1. Р. 366.]

В таком же пессимистичном духе выдержаны были и другие письма композитора конца 1940-х годов. «…Голливуд безынтересен, Калифорния вообще сильно изменилась, даже климат…»[112 - Letter from I. Stravinsky to N. Boulanger (16.09.1950) // Ibid. Р. 247.] К последним годам жизни Стравинского Лос-Анджелес приобрёл уже те черты, которыми знаменит и поныне: «…Все [наши друзья] покидают California из-за плохого воздуха (туманы и smog). Зимой ещё лучше, а летом невыносимая жара. Но где же жить? В больших городах всюду стало хуже…»[113 - Письмо В. А. Стравинской К. Ю. Стравинской (декабрь 1968) // ССЕБ. С. 201.] Полную солидарность в оценках проявлял и друг Стравинского Николай Набоков: «Голливуд из шикарной столицы кино быстро превращался в грязный муравейник, где солнце светило сквозь пелену смога, а знакомых лиц становилось всё меньше»[114 - Nabokov, Nicolas Bagаzh: Memoirs of a Russian Cosmopolitan. New York: Atheneum, 1975. Р. 177.].

В октябре 1963 года в письме к Набокову бессменный секретарь Стравинского Роберт Крафт отмечал, что тот был бы рад любой возможности уехать из Голливуда, хотя бы на время – настолько город стал невыносимым. Друзей у композитора действительно здесь оставалось всё меньше, а кинозвёздная публика раздражала его всё больше; водить машину он не мог, ходил с трудом и вообще проводил большую часть времени дома, в окружении врачей и налоговых юристов. При этом, в полном соответствии своей противоречивой натуре, самим голливудским домом композитор был вполне доволен и не желал переезжать, даже когда появлялась перспектива улучшить жилищные условия[115 - Walsh, Stephen Stravinsky. The Second Exile: France and America 1934—1971. London: Pimlico, 2007. P. 481—482, 486—487.].

В несколько иных условиях находились все те, для кого Лос-Анджелес стал не только местом проживания, но и непосредственным местом работы, главным образом, очевидно, на киностудиях или в смежных областях, индустрии развлечений в целом. Кто-то же просто не имел ничего против атмосферы гламура и сомнительной экологии и без особого труда мог приспособиться к новым условиям. В конце концов, население Калифорнии вообще и Лос-Анджелеса в частности продолжало неуклонно расти. В 1960-е годы, незадолго до отъезда Стравинского на Восточное побережье, сюда переселился Николай Слонимский, а несколькими годами ранее – и Владимир Дукельский.

Теперь я – убеждённый калифорниец, и никуда больше не перееду, хотя мне по-прежнему кажется, что, по контрасту с Нью-Йорком, жить в Калифорнии хорошо, но посещать её неинтересно. Краткое пребывание в Лос-Анджелесе даже наблюдательному визитёру принесёт скромные впечатления. Вообще, всё тут смахивает на разбавленную Ривьеру, только в большем масштабе. Бензоколонки куда внушительнее пальм, а здешние обитатели, чистенькие и крупные, выглядят так, словно они всю жизнь только тем и занимались, что ели здоровую пищу, пили фруктовые соки и загорали, катаясь в своих открытых кабриолетах. Погода настолько однообразно хороша, что никогда не становится темой для разговора. Расстояния такие большие, что никто в Лос-Анджелесе никогда не «заскакивает» в гости к друзьям, которые обычно живут не ближе, чем в десяти милях. Ночная жизнь ничем особым не выделяется – в Нью-Йорке и Чикаго можно увидеть всё то же самое, только получше. Наконец, те, кто работает на студиях или в офисах, ложатся спать в десять вечера, а встают в половину седьмого или в семь, так что, всем прочим остаётся только бухать или смотреть кино, да и то, если есть машина. А без машины тут вообще делать нечего[116 - Duke, Vernon Op. cit. P. 353.].

Прочие города, если и не поражали, как Нью-Йорк, размерами, и не привлекали, как Лос-Анджелес, звёздностью и климатом, в большинстве своём тоже производили вполне благоприятное впечатление – многие русские музыканты гастролировали по Штатам, и в их распоряжении был богатый материал для сравнения.

Немало путевых впечатлений и наблюдений можно обнаружить в дневниках Прокофьева. В Сан-Франциско композитор писал: «Окрестности очень красивы, а благоустройство, довольство и богатство (всех классов общества) так и улыбается со всех сторон»[117 - ПД-1. С. 727 (запись за 12/25.08.1918).]. Опять же, Нью-Йорк, самый впечатляющий из городов, часто напрашивался в сравнение со своими «младшими» собратьями: «Хотя Сан-Франциско не Нью-Йорк и не Чикаго, но всё же он поражал своим оживлением, благоустройством и, главное, удивительным богатством: магазины ломятся от превосходных вещей и, очевидно, доллары текут рекой»[118 - Там же. С. 727 (11/24.08.1918).]. Уступал Нью-Йорку и Чикаго, город, занимавший не последнее место в творческой карьере музыканта: «Сам город разбит на правильные квадратики, застроенные небольшими домами, которые совсем не так импонируют, как большие домины Нью-Йорка. Только центральная часть города – Michigan Avenue – великолепна»[119 - ПД-2. С. 48 (запись за 28.10.1919).]. «Я ожидал от Чикаго ошеломляющего движения. Оно и было, но город мне показался каким-то тесным, да и некрасивых, закопчённых домов было немало. Я гулял мимо ослепительных магазинов, но мои доллары кончились и магазины были для меня безопасны…»[120 - ПД-1. С. 730 (запись за 23.08/05.09.1918).] «Вообще, дым и туман – эмблемы этого города. Avenue по берегу озера [Мичиган] очень хороша, магазины роскошны, но сам город тесен и прокопчён»[121 - Там же. С. 751 (запись за 18.11/01.12.1918).], – добавлял композитор.

Подобные Чикаго промышленные города вообще не вызывали большого энтузиазма у Прокофьева: «В одиннадцать часов дня Буффало, город Буйвола. Большой, грязный и скучный для глаза»[122 - ПД-2. С. 76 (запись за 03.02.1920).]. «Утром Pittsburg, царство дыма и копоти, как принято говорить…»[123 - Там же. С. 175 (запись за 18.11.1921).] А вот города поменьше, и не такие суетливые, гораздо лучше подходили вкусам музыканта: «Вашингтон мне чрезвычайно понравился, это один из лучших американских городов: просторный, спокойный, зелёный»[124 - Там же. С. 54 (запись за 28.11.1919).] (близкий друг Прокофьева Дукельский называл Вашингтон «маленьким Парижем с южным акцентом»[125 - Duke, Vernon Op. cit. P. 420.]). «Cleveland такой же хороший американский город, как и все американские города»[126 - ПД-2. С. 173 (запись за 12.11.1921).], – подытоживал Прокофьев.

Более критично был настроен к американским городам Фёдор Шаляпин. Хотя он и пел дифирамбы Америке в своих автобиографиях (например, «в Беверли-Хиллс было так чудесно, что каждый день я по многу раз восклицал: „Это настоящий рай!“ Будь я американский гражданин – непременно жил бы только здесь!»[127 - Шаляпин, Ф. И. Указ. соч. С. 291. Chaliapine, Feodor Op. cit. P. 339.]), в документах более личного характера его отношение было куда сдержаннее. Даже «рай-город Los Angeles кажется немного скучным»[128 - Письмо Ф. И. Шаляпина Б. Ф. Шаляпину (14.02.1923) // ФИШ-1. С. 511.]. Подробного комментария заслужила в 1922 году Филадельфия.

Город хоть и большой, но скучный. Как и большинство американских городов, заселены они ипокритичным народом, и, несмотря на liberty, никакой ни в чём свободы нет – всё запрещено, и выдуманы такие суровые и нелепые законы, что только руками разводишь – но зато доллар!!! О, эта сильная монета покупает всё оптом и в розницу[129 - Письмо Ф. И. Шаляпина И. Ф. Шаляпиной (22.11.1922) // Там же. С. 510.].

Нередко бывал в Филадельфии и Дукельский – там жили его мать и брат. В наблюдениях композитора также не чувствуется чрезмерного восхищения, пусть до инвектив Шаляпина он и не доходил.

Тихий и освежающе непримечательный город, но туристу в нём делать нечего. Обслуживание в отелях так себе. Еда, правда, превосходна, но вот рестораны унылые и все как на одно лицо. Единственный театр находится на особенно мрачной и плохо освещённой улице, а его единственная любопытная черта – это расположение заднего входа по другую сторону улицы, напротив самого театра. Главная площадь почти не уступает Таймс-Сквер в Нью-Йорке по вопиющей безвкусности, а бурлеска, которую мне довелось наблюдать в одном зловонном переулке, была самым мерзостным зрелищем, какое только можно вообразить[130 - Duke, Vernon Op. cit. P. 229.].

За пределами городов, ландшафты – безусловно примечательные своим разнообразием – редко вызывали заметный интерес у русских иммигрантов, несмотря на то, что многие из них едва ли не большую часть времени проводили в дороге, разъезжая с гастролями по всей стране. Во всяком случае, природные красоты американских просторов описывались, как правило, довольно скупо и без особого восторга. Пожалуй, один лишь Александр Гречанинов в письмах на родину восхищался необычной природой, диковинными пейзажами, яркими контрастами при переезде из Калифорнии в восточные штаты и вспоминал в качестве образно-художественной параллели свой ранний хор «Над неприступной крутизною»: «Контраст в природе и климате разительный. Сейчас здесь буря… Там „благоухают розы“…»[131 - Гречанинова, В. И. Воспоминания о А. Т. Гречанинове и его письма // ГЦММК. Ф. 22. No. 235. С. 191.]

Важно отметить значительное сходство природы Америки с природой России, по крайней мере, во многих регионах. Оно не осталось незамеченным. И всякий раз от этого сходства веяло ностальгией, вспоминались леса и поля далёкой покинутой родины.

Канзас, Небраска и Айова возбудили во мне совершенно особенное чувство. Как похожи были они на бескрайние и пустынные украинские степи, простирающиеся до самого горизонта! Всякому русскому Великие равнины как будто уже хорошо знакомы[132 - Tiomkin, Dimitri & Buranelli, Prosper Op. cit. P. 146.].

Ровные степи штата Орегон Прокофьев сопоставлял в дневнике с южными ландшафтами Новороссийска и Екатеринославской губернии[133 - ПД-1. С. 729 (запись за 17 (30).08.1918), С. 730 (запись за 21.08 (3.09).1918).] (ныне – Днепропетровская область в составе Украины). По мнению Дукельского, исключительно по-русски выглядели пейзажи Новой Англии[134 - Duke, Vernon Op. cit. P. 235.].

[Вообще, по сравнению с Нью-Йорком] Новая Англия была словно глотком прохладной воды после слишком большого количества шампанского. Пейзаж не мог сравниться с красотами Италии или Швейцарии, но сама его сдержанность и трезвая лиричность напомнили мне центральную Россию, ещё больше усилив чувство возвращения домой…[135 - Ibid. P. 221.]

Прокофьев же, надо сказать, вообще находил американские пейзажи довольно унылыми: «После ровных и скучных полей Америки глаз не мог оторваться от цветущих ландшафтов уютной Франции»[136 - ПД-2. С. 98 (запись за 06.05.1920).]. Не преминул он отдать должное и американскому дурному вкусу в обращении с собственными природными достопримечательностями.

Так мы и не повидали прекрасную Ниагару, зато вдоволь налюбовались на отвратительные фабрики, которыми она густо обляпана со всех сторон. Да! Американцы, несмотря на весь свой размах, всё же недостаточно шикарны, чтобы позволить себе роскошь иметь Ниагару[137 - ПД-1. С. 731 (запись за 24.08/06.09.1918).].

Мнение композитора могло бы, вероятно, измениться, если бы ему довелось увидеть Большой Каньон («как говорят, одно из удивительных зрелищ во всей Америке»[138 - ПД-2. С. 146 (запись за 18.01.1921).]), но, увы, из этого так ничего и не вышло.

Некоторого рода двойственное отношение к облику Америки можно встретить у Шаляпина. От откровенной апологетики на «Страницах моей жизни» («Невозможно на нескольких страницах должным образом оценить такую большую и интересную страну, как Америка. Когда-нибудь я посвящу ей целую книгу»[139 - Шаляпин, Ф. И. Указ соч. С. 294. Chaliapine, Feodor Op. cit. P. 342.]), через более или менее нейтральные впечатления в письмах («Живу здесь всё равно как на „царских днях“ – кругом иллюминация – столько всяких огненных реклам, что просто голова кружится. Вот вы бы ахнули-то от удивления: ну и Америка, действительно „другой“ свет»[140 - Письмо Ф. И. Шаляпина Б. Ф. и Ф. Ф. Шаляпиным (07.11.1922) // ФИШ-1. С. 510.]) и заметках («…На первый взгляд, провинция однообразна повсюду… в Америке однообразие ещё однообразнее – всё это ново, ни на чём нет приятной пыли веков, и потому более чётка оголённая монотонность городов, разрезанных, подобно кексу, на квадраты…»[141 - Шаляпин, Ф. И. Сочельник в Коломбосе // Там же. С. 317—318.]), певец доходил до откровенно отрицательных оценок: «Езжу по Америке вдоль и поперёк. Отвратительно!… Тяжёлая страна!»[142 - Письмо Ф. И. Шаляпина А. М. Горькому (26.07.1924) // Там же. С. 355.] и «…снова сезон в этой чёрной и скучной Америке»[143 - Письмо Ф. И. Шаляпина И. Ф. Шаляпиной (26.04.1926) // Там же. С. 520.].