Русские музыканты об Америке и американцах

Об этом никому не говорит).

Искусство для него – лишь гость незваный,

Зато усовершенствованы ванны[148 - Дукельский, Владимир Поездка куда-то: Четвёртая книга стихов. Мюнхен: [Б.и.], 1968. С. 42.].

У одних первые впечатления оставались неизменными, в то время, как у других претерпевали радикальные перемены. Например, Фёдор Шаляпин получил предложение (пере) издать мемуары в Соединённых Штатах. Однако артисту было поставлено условие – «Страницы из моей жизни» должны быть продолжены (изначально книга, написанная в соавторстве с Максимом Горьким, заканчивалась событиями Первой мировой войны). Новые главы были интересны описанием американских впечатлений. Они разительно не походили на воспоминания о первой поездке в Америку в 1907 году, в которых отчётливо звучали интонации горьковского «Города Жёлтого Дьявола». Теперь на смену гневным филиппикам о невоспитанности американцев пришли – пусть и необязательно искренне – новые интонации, желание осмыслить молодую цивилизацию[149 - Дмитриевская, Е.Р.; Дмитриевский, В. Н. Фёдор Шаляпин. Царь-бас Фёдор Иванович. Москва: Олимп; Смоленск: Русич, 1998. С. 388—389. Дмитриевский, В. Н. Шаляпин. Москва: Молодая гвардия, 2014. С. 414—415.], подчёркивалась её благосклонность к иммигрантам (Шаляпин познакомился там с известным импресарио Моррисом Гестом, тоже русским).

…Я понял одну из прекраснейших особенностей Америки – богатство почвы, служащей основой для общественной жизни в этой стране. Эта почва настолько плодородна, что на ней может расти любое растение – северное или тропическое. Передо мной был живой пример: на плодородной американской почве этот человек с усталым лицом… вырос из обыкновенного мальчишки, продающего на улице газеты, в крупного театрального деятеля…[150 - Шаляпин, Ф. И. Страницы из моей жизни. Ленинград: Музыка, 1990. С. 278—279. Chaliapine, Feodor Pages from My Life: An Autobiography. New York & London: Harper & Brothers Publishers, 1927. P. 324.]

Любовь американцев к труду, их приветливость и дружелюбие артист тоже не обходил вниманием, даже порой чрезмерным.

Чем больше я наблюдал за американской жизнью, тем больше убеждался в том, что в Соединённых Штатах мало говорят, но много делают. И ещё я заметил, что в Америке труд почитается не только необходимостью, но и удовольствием. Чем больше я ездил по этой стране, любуясь её чудесной силой и мощью, тем больше укреплялся в убеждении, что только труд, в котором присутствует дух сотрудничества, может сделать людей богатыми, а может быть, и счастливыми, хотя я бы не смог дать определение, что такое счастье[151 - Шаляпин, Ф. И. Указ соч. С. 282—283. Chaliapine, Feodor Op. cit. P. 329.].

…Я имел хорошую возможность наблюдать семейную жизнь американцев во всём её великолепии. Любезные хозяева делали всё, чтобы доставить мне удовольствие и развлечение, включая обед у них дома, завтрак в загородном клубе и даже весёлый мальчишник в известном городском мужском клубе[152 - Шаляпин, Ф. И. Указ соч. С. 289. Chaliapine, Feodor Op. cit. P. 336.].

В то же время, в личных письмах Шаляпина по-прежнему преобладали совсем другие, менее оптимистичные настроения, от небрежно-снисходительных («Ах, как скучно с этими, в сущности милыми, но наивными лиловым чертями. Они такие ещё желторотые – так мало смыслят, – но богаты и имеют хорошие намерения!..»[153 - Письмо Ф. И. Шаляпина И. Ф. Шаляпиной (14.10.1922) // ФИШ-1. С. 508.]) до откровенно презрительных.

…Вот и ещё раз пишу Вам, чтобы обругать заморские края и прославить нашу матушку Россию. Чем больше черти таскают меня по свету, тем больше вижу я духовную несостоятельность и убожество иностранцев. Редко видел я таких невежд, как американцы севера и юга. Искусство для них лишь только забава…[154 - Теляковский, В. А. Мой сослуживец Шаляпин (фрагменты из книги) // ФИШ-2. С. 209.]

Впрочем, как это часто бывало и бывает, деньги преодолевали любое препятствие, в том числе и морального и эстетического свойства, что в случае с Шаляпиным подтверждалось самим его образом жизни.

Я пока что отбываю свои каторжные работы и езжу из одного конца в другой по этой тёмной, но цивилизованной (внешне) Америке. Скука ужасная! Народ эгоистичный и крайне неразвитый… Но зато платят золотом[155 - Письмо Ф. И. Шаляпина И. Ф. Шаляпиной (22.01.1924) // ФИШ-1. С. 512—513.].

Не без критичности смотрел на вещи и Сергей Прокофьев: «Единственно я боюсь, что американцы – снобы, и не пристало известному музыканту жить в лачуге»[156 - ПД-1. С. 732 (запись за 25.08/07.09.1918).]. Кроме того, он считал американцев гораздо хуже воспитанными, по сравнению с европейцами, отмечал, что в Америке и в помине нет любезного обращения[157 - ПД-2. С. 98 (запись за 06.05.1920).]. Схожим образом был настроен и Джордж Баланчин: «Здесь, на Западе, к слугам куда более холодное отношение… В Штатах иногда видишь: господа даже к животным лучше относятся, чем к слугам своим»[158 - Волков, С. Страсти по Чайковскому: Разговоры с Джорджем Баланчиным. Москва: Эксмо, 2004. С. 110.].

Некоторый снобизм американцев подтверждался и конкретными эпизодами, а иногда даже оказывался сильнее их любви к доллару. Прокофьев долго пытался протолкнуть на чикагскую сцену свою оперу «Любовь к трём апельсинам», но по разным причинам постановка всё время откладывалась. Когда композитор попытался настоять на собственных условиях, ему было отказано. В дневнике он записал по этому поводу: «Вероятно, психология такая: лучше мы сожжём восемьдесят тысяч [затраченный бюджет постановки], чем позволим навязывать себе условия мальчишкой, которого мы же хотели выдвинуть»[159 - ПД-2. С. 122 (запись за 03.11.1920).]. А вот у Николая Набокова сложилось совсем иное впечатление.

Что меня поразило, после в высшей степени элитарного[160 - В оригинале «cloisonnе» (фр.), буквально «разделённого на перегородки».] европейского общества, так это необыкновенная открытость Америки – эгалитарная готовность её обитателей помочь друг другу и особенно помочь новоприбывшему, иммигранту. Едва сойдя на берег, нас захлестнула волна приглашений на обеды и вечеринки, уикэнды, предложения билетов в театры и на концерты или на открытия художественных галерей[161 - Nabokov, Nicolas Bagаzh: Memoirs of a Russian Cosmopolitan. New York: Atheneum, 1975. Р. 188.].

В основном, однако, отношение русских к Америке было более или менее положительным и последовательным, хотя и не лишённом порой иронии и некоторой двусмысленности (не стоит забывать, что относительно поздние взгляды, изложенные в мемуарах, могли выдаваться за более ранние, которым они вовсе не обязательно соответствовали).

…Америка утвердилась в моём сознании как страна неограниченных возможностей, населённая улыбающимися мужчинами и женщинами беспредельной доброты, рай для униженных, с которыми даже миллионеры обращаются как с равными, страна легко завязываемых дружеских отношений, сердечных рукопожатий и добродушного похлопывания по плечу, общество бесконечного взаимного доверия, где я мог бы снять квартиру без предоплаты и где никто бы не посмотрел на чужака с подозрением[162 - Слонимский, Н. Абсолютный слух: История жизни. Санкт-Петербург: Композитор, 2006. С. 122.].

Более осязаемая составляющая культуры, собственно обычаи, пристальное внимание русских привлекала относительно редко. Мимоходом о них мог упомянуть Прокофьев: «Да, здесь встречают Новый год по-детски, глупо, весело и пусто. Может в этой детскости даже есть более глубокая бессознательная мудрость. Но нет поэзии»[163 - ПД-1. С. 759 (запись за 18/31.12.1918).]. С куда меньшим одобрением описывал он церемонию похорон.

Похороны Mme Шиндлер, американские: быстрым темпом в автомобиле через весь город в крематорий. Я всегда возмущался, глядя на эту сумасшедшую скачку с гробом… в нашей процессии есть какая-то значительность отношения к событию, а здесь простой business – отвязаться в кратчайший срок. На это американцы возражают: сама процессия, как нечто внешнее о неискренности отношения[164 - ПД-2. С. 19 (запись за 30.01.1919).].

Впрочем, кое-где знаменитая американская суета, напротив, могла быть очень даже удобной – по поводу устроения брака композитор писал: «В Америке это делается просто, в семь минут; в Deutschland’е же столько формальностей и тягучки, что и в семь недель не сварганишь»[165 - Там же. С. 227 (запись за 04.09.1923).]. И это притом, что вообще возможность осуществления всякого рода амурных дел в Штатах Прокофьева мало вдохновляла: «Поручил… узнать, какие тут можно развить похождения романтического оттенка. А то с этой Америкой чистая беда!»[166 - ПД-1. С. 742 (запись за 09/22.10.1918).] «Радостная встреча [с подругой Стеллой], несколько сдержанная присутствием отдельной дамы, оберегающей этаж (о, идиотская Америка!)»[167 - ПД-2. С. 167 (запись за 25.10.1921).], – возмущался американскими порядками композитор и три года спустя.

Кстати, и американских женщин русские музыканты – все мужчины! – тоже не обошли вниманием. Кажется, что раскованность американок («…держат себя свободнее, заговаривают с мужчинами»[168 - ПД-1. С. 727 (запись за 17/30.08.1918).]), их «провокационная неряшливость»[169 - Duke, Vernon Passport to Paris. Boston & Toronto: Little, Brown and Co., 1955. P. 221.] и вообще внешние данные сочетались с некоторым недостатком духовной глубины, эмоциональной обделённостью.

Прокофьеву русские друзья в Америке объясняли, что отношение к сексу спокойное (приехавший через два года Дукельский выразился ещё прямее: «Отношение – спортивное»), глаза закрываются почти на всё, но если возникнет возможность отсудить денег, то отсудят, вспомнят о пуританских нравах, обвинят в аморальности, а потом, отсудив денег и устроив скандал, ещё и заставят жениться[170 - Вишневецкий, И. Г. Сергей Прокофьев. Москва: Молодая гвардия, 2009. С. 232.]. Собственные впечатления Прокофьев изложил так: «Вечером была американка, типичная для Америки: красивая, плоскогрудая и бесчувственная»[171 - ПД-2. С. 15 (запись за 10.01.1919).]. Без чрезмерного энтузиазма относился к своим (новым) соотечественницам и Сол Юрок.

Наши нью-йоркские бизнес-девушки, шикарные, едкие, щеголяющие искусственным остроумием в духе Пятой Авеню – самые красивые в совокупности, но менее интересные по отдельности, по сравнению с европейскими женщинами. Простите меня, мои дорогие, мои редеющие волосы и растущий живот дают мне право критиковать – женись я на одной из вас, я бы чувствовал, что живу со столовым набором, вы все так похожи[172 - Hurok, Sol & Goode, Ruth Impresario. New York: Random House, 1946. Р. 77.].

Один только Фёдор Шаляпин, известный своим любвеобильным аппетитом, пел хвалебные оды американской женщине, да и то лишь в автобиографии, для американского читателя и предназначенной: «В мой второй приезд в Америку, среди первых приятных неожиданностей, обративших на себя моё внимание, были американские женщины». Почти сразу же Шаляпину взялась помогать в качестве секретаря – и причём, бесплатно – юная американская журналистка Кэтрин Райт (позднее редактор той самой английской автобиографии Шаляпина 1926 года), что сильно удивило артиста, так как он «от всех только и слышал: в Америке ничто не делается из душевных побуждений, всё оценивается только в долларах»[173 - Шаляпин, Ф. И. Указ соч. С. 281. Chaliapine, Feodor Op. cit. P. 327. Последняя мысль отсутствует в английском издании.].

«Теперь мне здесь ничто не страшно, – размышлял я, – потому что в Америке я встретил настоящих женщин!» Я в самом деле считаю, что женщина в Америке занимает совершенно особое место. Недаром я потом посвятил первую часть статьи, которую написал для одного женского журнала[174 - Эта статья не обнаружена.], американской матери.

Путешествуя по Америке от одного побережья до другого, я заметил, что в этой стране просвещение и моральная стабильность, кажется, целиком держатся на женщине. Мужчины в Америке работают всеми своими мозгами и мускулами, но управляют этими мозгами и мускулами именно женщины.

В общем, я должен сказать, что настоящая американская женщина – это сокровище и что на широких просторах этой страны, обильно засеянных пшеницей и кукурузой, женщина сияет, как никогда не увядающий цветок![175 - Шаляпин, Ф. И. Указ соч. С. 282. Chaliapine, Feodor Op. cit. P. 328.]

Наконец, если не первостепенным, то всё же немаловажным индикатором национальной культуры является её отношение к другим культурам, в данном случае, отношение американцев к русским (долгие годы понятия русского и советского были неразличимы).

Это был [1922] год, когда красный стал цветом зла, а назвать человека большевиком означало предать проклятию его бессмертную душу и отправить земное тело за решётку. Даже сейчас, в 1946 году, подозрение и недоверие к Советскому Союзу – сила, с которой нельзя не считаться в этой стране. Тогда же, в 1922, это было не подозрение, а всепоглощающий необъяснимый ужас, не подозрительность, а сильнейшая ненависть[176 - Hurok, Sol & Goode, Ruth Op. cit. Р. 98.].

Впрочем, к тридцатым годам, наряду с ярыми противниками, у коммунистов появились и не менее ярые сторонники. Например, наблюдательный Николай Набоков писал в мемуарах об исключительной популярности советского коммунизма в Штатах, порой в довольно неожиданных кругах.

[Для многих негров] Ленин был героем и святым, чья роль в истории не подвергалась пересмотру. Но тогда, в 1930-е, не только чёрные придерживались подобных взглядов; некоторые из наиболее продвинутых будущих антикоммунистов находились в то время в тесных связях с коммунистическим движением[177 - Nabokov, Nicolas Op. cit. Р. 200.].

Ефрем Аронович Цимбалист | Efrem Zimbalist

Скрипач, педагог, композитор.

Родился 9 (21) апреля 1889 года (по другим данным – в апреле 1890 года) в городе Ростове-на-Дону области Войска Донского (Российская империя; ныне – Российская федерация). Умер 22 февраля 1985 года в Рино, штат Невада (США).

С отличием закончил Санкт-Петербургскую консерваторию. Дебютировал в 1907 году в Берлине, после чего постоянно гастролировал по Европе и, позднее, по всему миру. Эмигрировал в США в 1911 (гражданин – с 1916?).

С 1928 года преподавал в Музыкальном институте Кёртиса в Филадельфии, в 1941—1968 занимал там должность директора. В 1950-е почти полностью отказался от выступлений, продолжая преподавательскую деятельность. Был членом жюри Международного конкурса имени П. И. Чайковского в Москве в 1962 и 1966.

Его перу как композитора принадлежат опера, концерты, камерные сочинения, песни, а также мюзикл, поставленный на Бродвее в 1920 году.

VII. Работа и деньги

Любовь к деньгам и страсть к их преумножению являются, по-видимому, неотъемлемой частью самой человеческой природы, однако, не во всякой культуре эти качества рассматриваются в положительном свете. Особенность Соединённых Штатов Америки состоит в том, что этика труда и богатства как его результата была заложена в сознании первых переселенцев с самого начала. По точному наблюдению Артура Рубинштейна, «американцы вообще уважают работу, неважно, какую. Вопрос лишь в том, какой доход она приносит»[178 - Rubinstein, Arthur My Many Years. London: Hamish Hamilton, 1987. P. 55.]. Принимая во внимание традиционное известное русское отношение к труду и богатству, неудивительно, что русские эмигранты смотрели на финансовую страсть американцев и определявшейся ей бешеный темп жизни с неодобрением. Ещё Пётр Чайковский замечал, что «жизнь кипит здесь ключом, и… главный интерес её – нажива…»[179 - Письмо П. И. Чайковского Э. Ф. Направнику (02.05/20.04.1891) // Чайковский, П. И. Полное собрание сочинений. Т. XVI-A. Литературные произведения и переписка. Москва: Музыка, 1978. С. 101—102.] С тех пор мало, что изменилось.

Именно совершенная чуждость русскому характеру вызывала, вероятно, и пристальный интерес именно к этой стороне американской жизни. Сергей Рахманинов ещё во время первых гастролей называл Америку «проклятой страной, кругом только американцы и „дела“, „дела“, которые они всё время делают, когда тебя теребят во все стороны и погоняют»[180 - Федякин, С. Р. Рахманинов. Москва: Молодая гвардия, 2018. С. 222.]. С русским музыкантом были «очень милы и любезны», он пользовался большой популярностью. И всё же – «надоели мне все ужасно, и я себе уже значительно испортил характер здесь». Америка – невыносимо прагматичная страна. Жизнь проходила в организации дел и зарабатывании денег[181 - Там же. С. 223.]. «…У Вас развивается какая-то медлительность, нерешительность и сонливость. Это не по-американски! Будете так продолжать, Америка съест Вас!»[182 - Письмо С. В. Рахманинова Е. И. Сомову (28.02.1925) // РЛН-2. С. 163.], – писал в 1925 году уже быстро адаптировавшийся к новым условиям Рахманинов. Два года спустя в том же настроении пребывал и Фёдор Шаляпин, к тому времени живший в Штатах несколько лет.

Устал очень, потому что работать приходится в американском стиле, который так же различен с русским, как яблоко с солёным огурцом. Тяжело, ох, как тяжело. Но что же делать? По нынешним временам работать необходимо, а то… беда![183 - Письмо Ф. И. Шаляпина Н. С. Козновой (1927) // ФИШ-1. С. 462.]

Впрочем, и Рахманинов, и Шаляпин и так зарабатывали вполне прилично и вовсе не испытывали насущной необходимости трудиться «в американском стиле»; свою роль здесь сыграла их любовь к хорошим гонорарам.

…А «работы» здесь в Америке – для всякого человека, кто бы он ни был и чем бы не занимался – «каторжные»… Хотя жаловаться не смею – американцы, если кому следует, платят хорошо… Здесь, в Америке, выдумывают, что хотят и что угодно[184 - Письмо Ф. И. Шаляпина И. Г. Дворищину (02.02.1924) // ФИШ-1. С. 455.].

Не все, однако, смогли или пожелали поддаться американской гонке и продолжали с разным успехом жить – на словах, если не на деле – более или менее в прежнем режиме, наблюдая за царящим вокруг безумием как бы со стороны.

Здесь, на Западе, любят так бежать – скорее, скорее, вроде белки в колесе, видимость движения есть, а где результаты? Русский человек говорит: не буду участвовать в вашей ярмарке тщеславия, лучше лягу на диван и отдохну[185 - Волков, С. Страсти по Чайковскому: Разговоры с Джорджем Баланчиным. Москва: Эксмо, 2004. С. 97.].

Отношение русских музыкантов к американской денежной лихорадке было в основном негативное. И, похоже, как раз в связи с тем, что они были, во-первых, русскими и, во-вторых, музыкантами. Страсть к наживе не гармонировала с русской широкой душой (по крайней мере, по их собственному мнению, что, впрочем, не мешало предаваться этой страсти на практике) и зачастую ущемляло музыкальное, да и вообще любое, искусство. Помимо тонкого невозмутимо-космополитичного наблюдения Николая Набокова по поводу того, что «главная профессия Америки – делание денег [money-making]»[186 - Nabokov, Nicolas Bagаzh: Memoirs of a Russian Cosmopolitan. New York: Atheneum, 1975. Р. 200.], можно встретить и более радикальные высказывания. «У американцев душа имеет форму доллара и даже честь завёрнута в бумажный доллар»[187 - ПД-1. С. 738 (запись за 18.09/02.10.1918).], – отмечал Сергей Прокофьев, добавляя, что «…американцы превосходно устраиваются. Деньги, деньги – вот, что нужно, а пока сиди смирно»[188 - Там же. С. 735 (запись за 04/17.09.1918).]. Приблизительно в таком же ракурсе виделось окружающее и Шаляпину: «Итак, шесть дней прошло, а мне уже, немного хотя, но надоело быть здесь. Души тут ни у кого нет, а вся жизнь в услужении у доллара»[189 - Письмо Ф. И. Шаляпина А. М. Горькому (15.11.1907) // ФИШ-1. С. 328.]. С течением времени эта позиция только усиливалась: «…Художественные задачи смяты в рутинных театрах, валюта вывихнула у всех мозги, и доллар затемняет все лучи солнца»[190 - Письмо Ф. И. Шаляпина А. М. Горькому (16.09.1925) // Там же. С. 356.].

Восприятие Шаляпиным этой стороны американской жизни вообще было крайне отрицательным, особенно, в его личной переписке. Утвердилось оно, по-видимому, едва ли не с самого начала.

Да, Америка скверная страна, и всё, что говорят у нас об Америке, – всё это сущий вздор. Говорят об американской свободе. Не дай бог, если Россия когда-нибудь доживёт именно до такой свободы, – там дышать свободно и то можно только с трудом. Вся жизнь в работе – в каторжной работе, и кажется, что в этой стране люди живут только для работы. Там забыты и звёзды, и солнце, и небо, и бог. Любовь существует – но только к золоту. Так скверно я ещё нигде не чувствовал себя[191 - Теляковский, В. А. Мой сослуживец Шаляпин (фрагменты из книги) // ФИШ-2. С. 211.].

Полтора десятилетия спустя критическая позиция Шаляпина ничуть не ослабла, а раздражение стало даже более заметным, притом, что – не стоит забывать – на практическую сторону его деятельности это всё, по сути, никак не повлияло.

…Какой продувной и жульнический народ живёт в Европе и Америке. Впрочем, все они называются благородным именем: «бизнес-мен’ы». Если где хапнул, например, то это будет значить: «сбизнесировал» – хорошее слово – оно и не похоже на «украл» а между тем так мило сохраняет тот же смысл[192 - Письмо Ф. И. Шаляпина И. Ф. Шаляпиной (20.10.1921) // ФИШ-1. С. 503.].