Обреченные

На его лице не было никаких эмоций, когда я рассказывала об умершем парне. Боже, парнишке было не больше, чем Адриано. За пустым взглядом могла скрываться кровожадность. Мне не следовало слушать его, и тем более доверять ему. Но верить случаю и надеяться на простое разрешение ситуации было глупо. Сегодня мне вновь угрожали пистолетом. Но по крайней мере Алехандро чувствует себя обязанным и предлагает защиту.

Успокойся, ты всегда можешь уйти. Ты не совершала ничего противозаконного, ну почти. И тебя здесь ничего не держит. Почти. Не считая непонятной привязанности к одному брату и непреодолимой тяги к другому.

– Мисс…

– Пожалуйста, зовите меня Хлоя, – не хватало еще, чтобы женщина, старше моей матери, обращалась ко мне официально.

– Хлоя, – пожалуй, ей так тоже больше нравится, – Я знаю этих мальчишек с детства, и рискну заявить, что провела с ними больше времени, чем их родные родители. Они живут в мире, которого не выбирали, но хорошо уживаются в нем. Скажем честно, если уж вы попали в эту историю, выбраться будет сложно, – ком встал в горле от ее проницательности, – У меня нет причин вам врать. Держитесь за этих мальчиков, и возможно, через пару лет, вы поблагодарите Бога за этот поворот судьбы.

Я еще не понимала в полной мере, что означает «их мир». Кроме того, что вместо приветствия они снимают предохранитель с пистолетов. Их жизни полны жестокости и безрассудства. Как в него вписываются неразумные подростки с окровавленными телами и милая женщина, заботящаяся много лет о чужих детях как о своих?

– Спасибо за совет, – я взялась за блестящую ручку на первой попавшейся двери, – Но я сильно в этом сомневаюсь.

Не дождавшись ответа, нырнула в темную комнату и закрыла дверь. Это было грубо, но мне хотелось поскорее остаться наедине с дрожью, пронзающей все мое тело. Меня затягивало водоворотом событий все глубже и глубже, словно зыбучие пески окружали со всех сторон. Не зачем привязываться к этой семей, но как устоять? Хуже всего – меня искушала мысль о них, о нем. Неужели все это – испытание, проверка на выдержку? Если это так, то я просто не понимаю, чем заслужила такое проклятье.

Нащупав рукой выключатель, я зажмурилась от яркого нахлынувшего света. Комната была небольшой, но все же больше спальни в моей квартире. Теплые тона мебели и стен слегка успокоили нервы. Главное, конечно, кровать. Боже, я даже не осознавала насколько устала, пока не увидела ее воочию. Неужели этот стон принадлежал мне? Не важно, в тот момент я уже ничего не видела и не слышала. Скинув по пути куртку и сумку прямо на пол, я сделала два быстрых шага и повалилась на кровать.

Утопая в блаженстве, я вспомнила свою кровать в доме у родителей. Да, именно там я в последний раз спала на такой мягкой кровати. О таких мелочах начинаешь задумываться, только съехав из отчего дома. Она была такой мягкой, словно ее создали ангелы из облаков, словно…

Грубый толчок прервал неожиданный, но столь сладкий плен сна. Уши заложило, тело затекло от неудобной позы – спала я долго. Нет, это был не толчок – крик. Женщина. Громко и прерывисто. Ах, это ведь дом Корсини…

Мысли медленно прояснялись, возвращая сознание в норму, а ноги уже плелись к двери. Могла поспорить, что выглядела я просто ужасно. Меня это не волновало, считайте это делом привычки – бежать на крик о помощи.

Дверь в конце коридора была открыта нараспашку, крик и гул доносились оттуда. Мужчины в костюмах, возможно, охрана, стояли у прохода и пытались кому-то дозвониться. Добравшись до места происшествия, я увидела Катарину, которая суетилась у кровати, буквально рыча на юношу: – Как можно быть таким безответственным, Адриано! Хоть капля рассудка должна быть в этой голове, bebe!

Я откашлялась, привлекая внимание, – Что происходит?

Охрана долго раздумывала отвечать на мой вопрос или нет. Они переглянулись, никто не хотел брать ответственность на себя.

– Хлоя, должно быть мы вас разбудили, простите, – Катарина махнула охране, чтобы те вышли, – Боюсь, наш недотепа снова нуждается в вас. Я зашла оставить ужин, и увидела его в таком состоянии, а он молчит, как партизан.

– Я в порядке, Катарина, – промямлил Адриано, отводя взгляд к окну, – и я уже давно не bebe.

Его возмущения напоминали упрямство маленького ребенка, если бы не внушительные размеры тела и проявившийся бас. Да, мальчиком его никак не назовешь.

Она нежно погладила его щеку, – Для меня ты всегда останешься bebe, – будто вспомнив о делах только сейчас, она поспешила на кухню, оставив нас двоих.

Наконец я поняла причину суматохи. Он лежал на кровати поверх одеяла и подушек. Цвет лица был хорошим, правая рука была все еще перевязана, и левая…

– Когда ты порезался? – спросила я, указав на окровавленные полотенца, в которые была обернута рука. Сонливость как рукой сняло, мозг переключился в режим врача. Собрав волосы в хвост, я присела на кровать и начала медленно разворачивать полотенца, чтобы осмотреть рану.

Он отдернул руку и поморщился, – Не нужно делать вид, что тебе не все равно, – тихие слова отрывками слетали с его губ.

Спокойно, он подросток. Его работа – бесить меня.

Сделав глубокий вдох, я решила попробовать снова.

– Я не делаю вид, – не удержалась и слегка сдавила больную руку. Он прошипел проклятье, – Не для того я переливала тебе свою кровь, чтобы ты и ее бездумно потратил.

Это привлекло его внимание, теперь он не сопротивлялся. Адриано молчал, пока я осматривала руку, покрытую множеством порезов. Скорая помощь часто привозили суицидников, так что мне уже знакомы такие раны. Они были чистыми и ровными, будто их наносили специально.

Его старший брат подозревал посттравматическое расстройство, но это скорее смахивает на садомазохизм или суицидальные наклонности. Совсем не мой профиль. Я не заточена на то, чтобы лечить душевные травмы людей. Мне бы со своими разобраться.

Но я не могла просто оставить его в таком состоянии. Ясное дело, он не может наблюдаться у обычного психолога. Врачебная тайна не всегда гарантирует сохранность ваших данных, особенно если речь идет о таком серьезном преступлении, повлекшем смерть подростка.

– Подлатайте меня, док, и бегите выполнять поручения моего брата.

Пренебрежительный тон затаенной обиды опалил мое лицо алой злостью. Глубокий вдох сдержал крик, рвавшийся наружу в ответ показному поведению парня.

– В чем твоя проблема?

Он усмехнулся и закатил глаза, – Я у себя дома, на мне чистая одежда, на столе горячий ужин. Здесь проблемы только у тебя, дура…

Тираду прервал громкий хлопок от пощечины. Моя ладонь замерла в воздухе и лишь тогда я осознала, что только что сделала. На щеке подростка разлилось красное пятно. Он замолчал и я воспользовалась шансом ответить.

– Мои проблемы начались с того, что я спасла тебя, – главное сдержать слезы обиды, – Я могу потерять работу, о которой мечтала. Мне угрожали пистолетом, и это только начало. Спасибо, что заметил на мне грязную одежду. Ведь я даже не могу поехать домой за вещами, не опасаясь за свою жизнь, – накрыв чистым полотенцем руку, встала, – Если не хочешь, чтобы тебя лечила я, ваш врач может.

Я уже развернулась, когда окровавленная ладонь схватила край моей майки, – Моя рука…ты могла допустить ошибку?

Могла ли я совершить ошибку? Все мы люди. Работа врача трудна не только толстым багажом знаний. В наших руках жизни людей. И когда мы допускаем ошибки, эти жизни рушатся.

У меня все еще не было лицензии врача, но я была хирургом-ординатором и уже не раз была в операционной. Могло быть множество осложнений – абсцесс, повторное кровотечение при перевозке, пневмония, список может тянутся долго. Но есть травмы, которые починить нельзя.

Вернувшись на кровать, я пыталась объяснить, – Признаюсь, ранение было тяжелым, пуля была в тебе довольно долго, но кость не пострадала. Мы были не в самом выгодном положении и я очень переживала за инфекцию. В остальном, я могу сказать, что мы справились хорошо.

– Тогда почему я едва могу ею двигать? – он попытался повернуть руку, но лицо исказилось от боли, – Меня много раз зашивали и никогда таких проблем не было. Да, было больно, но…

– Для движения руки нужна не только кость, там множество мягких тканей. Возможно, это потребует долгой физиотерапии, но ты вновь сможешь ею работать.

– Нет, не смогу, – низкий голос был едва слышен за его хрипом, – Я порезался во время тренировки.

Тренировки? На его руке было не меньше десяти порезов, большинство глубокие, придется накладывать швы.

– Я правша, а если правая рука не сможет работать как прежде, я бесполезен.

Если категоричность и несдержанность особенность подросткового возраста, то я представляю каким растет мой брат. Сейчас он чуть младше Адриано, но мы не так часто общаемся. В тот момент я поняла как сильно по нему скучаю.

И я понятия не имела как сейчас вести себя с подростком рядом.

– Я тоже правша, но учусь работать левой.

Адриано посмотрел на мою правую руку в поисках шрамов, но не обнаружив их, удивился, – Зачем?

– Хирург должен хорошо работать обеими руками, но для этого я тренируюсь понемногу каждый день. Это лучше, чем потом, – указала на его порезы, – они будут обе болеть. Из-за твоей глупости левая рука будет болеть как минимум неделю.

Он пожал плечами, – Меня не волнует боль, я к ней привык.

Мурашки побежали от его слов, – Что за тренировки, если не секрет?