Встреча

– Какие шутки, – направляясь в сторону дяди, строго сказал Иван. – Вон у Федора Ивановича спроси. Он их с теть Шурой пёк. Они и цену мне назначали. А я только так, торгую.

И, видя, что девушка явно в трансе, приближаясь к дяде, шепнул:

– Ну ладно, ступай уже…. И больше, не зная цены, не лопай…

– Я поняла. Спасибо, – облегченно шепнула девушка и отошла от Ивана в сторону, в то время как его дядя, дождавшись племянника в тени вековой сосны, спокойно и взвешенно заявил:

– А я ещё и не верил… Думал, завистники наговаривают… А ты, оказывается, бездельник. Весь в своего папашку, – взял он корзинку из рук Ивана. – Ну что ж, племяш, щелкай дальше. Только не забывай, чем твой отец закончил! Спасая котенка, сгорел в сарае! И ты такой смерти хочешь? Эх, бедная, бедная моя сестричка Ната. Надо ж было от пустоцвета последыша родить. Да уж, видели очи, что выбирали: ешьте ж, хоть повылазьте. Ну что ты стоишь – ступай. Я понял, какой из тебя помощник бабке твоей и матери.

И Иван, почесав затылок, только пожал плечами. После чего вздохнул и отступил от дяди:

– Ну, извините.

За открытым окном веранды желтели на солнце дыни. Чуть дальше раскачивались деревья, с которых то и дело с чавканьем шлепались наземь сочные абрикосы. Внутри ж небольшой веранды, – разложив на столе между двух холмов, огуречного и сливового, фотопортреты девушки, снятые накануне возле вагона поезда, а также пару рисунков карандашом точно такой же женщины с белой накидкой над головой, – Иван объяснял худому, жилистому товарищу, жующему огурец:

– Вот это я нарисовал прошлым летом. Ты помнишь. А вот это – сфотографировал вчера вечером. Одно и то же лицо!

Громко хрустя огурцом, товарищ Ивана – двадцатидвухлетний Володька Хрущ – внимательно рассмотрел рисунки и, сверив их с фотографиями, рассеянно подтвердил:

– Ну, похоже. А у тебя, случайно, соли с собою нет?

Оставив вопрос товарища без ответа, Иван взволнованно произнес:

– Что «похоже»?! Что «похоже»?! Это же знак. Судьба! Нет, я должен немедленно ехать в Москву! – принялся собирать он рисунки и фотографии в черный пакет для фотобумаги.

Между тем за окном веранды, над кустами крыжовника, появился знакомый пучок волос съевшей пирожок на платформе девушки. Замечая его, Володька сказал:

– Вместо того что подслушивать, взяла бы да крыжовник полила.

– А я уже полила, – выглянула из-за куста Веснушчатая.

– Ну так поди вон грушу полей, – кивком указал Володька в дальний конец сада, – вишни, орех, шелковицу.

Веснушчатая вздохнула и, недовольно поморщив нос, всё-таки отошла. Пока она отступала от распахнутого окна веранды, Володька поинтересовался:

– А ты почему решил, что надо в Москве искать? Тут по дороге к ней одних городов штук тридцать. А ещё городки, поселки, станции, полустанки.

– Ах, какие там полустанки! – отмахнулся в сердцах Иван. – Судьба! Понимаешь?! Знаки! В столице она живет.

– А, – лишь кивнул Володька и, наблюдая за тем, как Иван прячет в сумку пакет с фотографиями и рисунками, только вздохнул, отбрасывая в окно огрызок от огурца: – Только пальто не забудь захватить. И шапку.

– Зачем? – не понял его Иван.

– Ну как же – Москва, столица. Больше двенадцати миллионов жителей. Искать долгонько, видать, придется. Лично я на твоём бы месте и железные сапоги в кузне бы заказал. На всякий пожарный случай.

В небольшой, чисто убранной комнате, стоя спиною к матери, замершей у стола, и боком – к бабушке, всхлипывающей под дверью, Иван собирался в путь. Он бросил в спортивную сумку туфли, свитер, ветровку, фотоаппарат. А когда поднял черный пакет с фотографиями и рисунками, нарушая тревожную тишину, царившую в квартире, бабушка возопила:

– И куда же ты едешь, Ваня?! Время сейчас какое: то взрывы, то самолеты падают! Да и нас с матерью пожалел бы! Как мы тут без тебя-то?

После каждого слова бабушки Иван, всё больше и больше горбясь, всё-таки сунул в сумку черный пакет с рисунком и фотографиями, а там и, лишь миг помедлив, бросил туда же свитер и даже зимние сапоги.

– Ладно, мать, не гунди, – видя его решимость, оборвала мать Ивана старушечьи причитания. – Как-нибудь проживем. Пусть попробует, пока молод. Москва, она смелых любит. А что ж ему тут, на станции, до смерти вишнями торговать? Тоже нашли мне занятие для мужчины. Вот, Ваня, адрес дочки Сергея Павловича, Люды Петровой, – приблизилась она к сыну и протянула ему записку. – Помнишь, худенькая такая, на балерину еще училась? Говорят, она теперь замужем за новым русским. Каждый год по Парижам ездит. Авось и тебе по старой памяти, как земляку, поможет.

Без особого энтузиазма Иван взял записку из рук матери и сунул ее в карман.

Видя его реакцию, мать добавила уже строже:

– И не криви ты носом. С работой везде теперь тяжело. А там без знакомства обязательно облапошат. Вон мужики рассказывают: и обманывают, и… разное, – покосилась она на бабушку и поправила на Иване воротничок рубашки. – Так что, как только в Москву приедешь, сразу и сходи. Спрос не ударит в нос.

На знакомой уже платформе, где Иван накануне сфотографировал девушку у вагона, заканчивалась посадка на пассажирский поезд Бердянск – Москва. В сутолоке прощающихся и поспешающих с сумками к молоденькой проводнице, замершей возле тамбура, стояли и Иван с Володькой. Рядом с ними ласково обнимал беременную жену тощий сутулый парень лет двадцати пяти. Здесь же вертелись торговки фруктами и домашними пирожками.

– Пассажиры, в вагон! Отправляемся! – возник из-за двери в тамбур крепкий плечистый проводник в белой спортивной тенниске, в штанах с широкими генеральскими лампасами по бокам и в шлепках на босу ногу.

Иван потянулся к сумке.

– Пиши, если что. Звони, – провел его Володька к вагону.

– Ты-то к моим заглядывай, – попросил его Иван.

– Обижаешь, – сказал Володька и обменялся с другом крепким рукопожатием.

Толпа увлекла Ивана в медленно отползающий от платформы поезд. Последним за ним на подножку вскочил Сутулый. Он всё никак не мог распроститься с беременною женой.

Всё быстрей и быстрей шагая за поездом по перрону, жена махала Сутулому поднятою рукой и, гладя себя по вспухшему животу, со слезами на глазах приговаривала:

– Мы тебя будем ждать!

А вдалеке, в толпе остающихся на платформе, мелькнул над правым плечом Володьки знакомый пучок волос малолетней его сестренки – длинноногой, нескладной ещё Веснушчатой.

Медленно набирая скорость, поезд умчался в сгущающиеся сумерки.

Сверяя номер, указанный в билете, с номерами над сидениями в вагоне, Иван протиснулся в толпе пассажиров к своему купе.

Но не успел он еще как следует осмотреться, как с нижнего сидения прямо ему навстречу вскочил высокий сухопарый парень в тельняшке и в черных бриджах:

– Ванюша, в Москву? На заработки?

– Да… пока не решил, – растерялся на миг Иван и опустился с сумкою на сидение.

– Что значит не решил? Где твои вещи? – оглядел Сухопарый вещи Ивана. – Ну вот же, баулов нет. Значит, не на базар! – и, обращаясь уже к пожилому крепкому пятидесятипятилетнему мужику в кепке, радостно объявил: – Ну вот, Петрович, тебе помощник! Ваня. Мы с ним когда-то коровник строили! Работает, как зверь.

Оценивающе взглянув на Ивана, присевшего рядом с ним, Петрович вкрадчиво спросил:

– Что, и кладку ложить умеешь? Или так, на подхвате только?

– Могу и кладку, – нехотя сказал Иван, на что Сухопарый протараторил:

– Да мы с ним чего угодно. Я тебе за него головой ручаюсь!