Ваниляйн и Лизхен

Конечно, я удивился его жалкому виду, но ничего не сказал. Я пригласил его сесть, проверил его документы, которые оказались в полном порядке, и потом долго расспрашивал его о жизни и службе в армии. Узнал, в каких войсках служил, где и в качестве кого он участвовал в боях с англичанами, где был взят в плен и когда отпущен. Оказалось, что он на полтора года моложе меня, а выглядел старше. Из плена он был освобожден по болезни, которая и сейчас мучила его. Во время беседы я случайно подошел к окну и на противоположной стороне улицы увидел фрау Вальдхельм, мать Гюнтера, и его юную сестру. Я попросил Гюнтетера подойти к окну и спросил его:

– Кто это и почему они здесь?

– Это моя мать и младшая сестренка. Они опасаются, что вы арестуете меня.

– Какая чушь! – воскликнул я по-русски, а немцу строго сказал: – Идите, зарегистрируйтесь у бургомистра и спокойно живите дома. Вас больше никто не потревожит.

Гюнтер вышел из комнаты, а я подошел к окну и, прячась за занавеску, стал наблюдать. Как только Гюнтер появился на улице, обе женщины бросились к нему, подхватили его под руки и, изредка поглядывая на мои окна, стали подниматься вверх по улице к своему дому.

На этом моя связь с семьей Вальдхельм не закончилась.

Утром следующего дня у меня в кабинете опять появились гости – это были фрау Вальдхельм и ее младшая дочь, имя которой я еще не знал. Их неожиданное появление меня сильно смутило и взволновало, я излишне суетился, нервно перебирал на столе бумаги и не знал, куда деть свои, как мне казалось, очень длинные руки. Наконец я торопливо пододвинул два стула и предложил им сесть. Сам же сел не за стол напротив них, как это положено хозяину кабинета, а где-то сбоку, на край стола. Утренние лучи солнца, пробившись через тюлевые занавески, хорошо освещали смущенные лица гостей. Конечно, я старался не смотреть в лицо сидевшей прямо передо мной девушки, хотя изредка бросал на нее быстрые взгляды. Ее смуглое, слегка удлиненное лицо с большими черными глазами, что несвойственно немецким девушкам, было обрамлено пышными, окрашенными в коричневый тон, волосами. Широкие ровные белые зубы подчеркивали строгость ее лица.

– Господин комендант, – сказала фрау Вальдхельм слегка приглушенным голосом. – я и моя дочь Лиза (Ага, значит ее зовут Лизой! Какое красивое и редкое имя!) пришли поблагодарить вас за внимательное отношение к судьбе нашего сына и брата Гюнтера, который вернулся из плена больным и истощенным.

– Забота о людях – мой долг, – ответил я дежурной фразой, которую мне часто приходилось произносить в ответ на благодарность посетителей.

– Ему нужны отдых и лечение, – продолжала фрау Вальдхельм. – Я и все мои дочери будем ухаживать за ним до тех пор, пока он не поправится. Все равно, его возвращение в родной дом для всех нас большая радость, и мы просим вас, господин комендант, оказать нам честь и поприсутствовать сегодня вечером на нашем скромном семейном ужине.

Конечно, я никак не ожидал получить это персональное приглашение и потому еще больше смутился. Вся беда моя заключалась еще и в том, что эти мои смущение и растерянность видели гости, отчего я еще больше смущался и нервничал. Чтобы быстрее закончить эту одновременно и тягостную, и желанную встречу, я сразу согласился:

– Спасибо за приглашение, я обязательно буду.

– Ждем вас в семь часов вечера в нашем доме, – сказала фрау Вальдхельм и вместе с дочкой вышла из комнаты. На протяжении всего разговора Лиза не произнесла ни одного слова, и я не услышал ее голоса. Каков он?

Целый день я, словно чумной, гонял на своем мопеде по холмам и лесам Хейероде, по возвышенности Хайних, уверяя себя, что я изучаю окрестности села. Но на самом деле я не знал, куда себя деть, как погасить огромное волнение, охватившее меня накануне ответственного визита. Еще бы! Я впервые в жизни приглашен на званый ужин! Я уже был в этом доме, видел вежливых, обходительных дочерей и саму привлекательную и умную хозяйку дома. Конечно, это была состоятельная и культурная семья. А я кто? Я простой деревенский неотесанный парень из полудикой Сибири, который в приличном обществе никогда не был и не умел себя вести и который смущается и краснеет по каждому пустяку, по каждому поводу и просто так, без всякого повода.

Подшив свежий подворотничок к гимнастерке, начистив до блеска хромовые трофейные сапоги и предупредив дежурного по комендатуре, я отправился в гости. Точно в назначенное время я постучал в уже знакомую мне калитку. Ее открыла опять фрау Вальдхельм, но на этот раз на ее лице витала мягкая, доброжелательная улыбка, а не страх и растерянность, как в прошлый раз.

Проведя меня в дом, фрау Вальдхельм открыла гостиную, в которую я уже заглядывал во время прошлого посещения, положила на журнальный столик объемистый семейный фотоальбом и вежливо сказала:

– Придется вам немного поскучать в одиночестве.

Гостиная комната была средних размеров и находилась на первом этаже дома. Ее большое и единственное окно выходило на улицу. У стены стояла двуспальная кровать, заправленная немецкой периной, с горой разномерных подушек. Напротив стоял небольшой диван кустарной работы, на который я уже сел. В центре комнаты – круглый стол, со всех сторон обставленный стульями. На гладкой ровной стене красовалось традиционное немецкое распятие Христа. Ничего ненужного, ничего лишнего. Я взял в руки альбом и стал внимательно его рассматривать. Семья Вальдхельм была большой и многодетной. По моим подсчетам, у Лизы было три брата и две сестры. Конечно, на каждом фотоснимке я старался найти Лизу и находил ее. Вот она – маленькая девочка в коротеньком платьице качается на качелях во дворе своего дома. Вот она большим гребнем расчесывает волосы солидному мужчине, видимо, своему отцу. Вот она уже подросток, из лейки поливает цветы, а рядом с ней небольшая собачка.

Появилась фрау Вальдхельм и пригласила меня пройти в кухню помыть руки. Там были уже приготовлены немецкие атрибуты для умывания: тазик с водой, мыло и полотенце. Мне, русскому человеку, оказавшемуся в Германии, было загадкой, как по утрам умываются культурные немцы. Они сначала моют мылом руки в тазике, потом этой же, по-моему грязной водой, умывают лицо. Даже простым глазом видно, что это негигиенично. Я ополоснул в тазике руки, вытер их полотенцем и прошел в столовую, где уже находились дочери хозяйки в красивых, я даже сказал бы, нарядных платьях. Я сел на приготовленный мне стул рядом с хозяйкой дома и спросил:

– А где же виновник нашего знакомства Гюнтер?

– Он лежит в постели в своей комнате на первом этаже. Он болен. Вы не беспокойтесь за него. С ним также находится наш маленький Хорсти.

– Так зовут того маленького мальчика, которого я уже видел? – опять спросил я.

– Да, да, Хорсти – наш всеобщий любимец.

Хейероде. Главная улица. Крестиком обозначена квартира Анны Хольбайн, в которой осенью 1945 года размещалась советская комендатура. Пересъёмка с открытки.

Стол был заставлен многочисленными мисками, тарелками, салатницами, блюдцами, чашками и чашечками, наполненными до краев яствами и кушаниями. Мне бросился в глаза маленький фарфоровый кувшинчик, назначение которого я никак не мог определить. Я с радостью обнаружил, что на столе не было ни вина, ни шнапса. Начался типичный немецкий ужин без музыки и веселья, но со степенными разговорами и беседами. Трапеза началась с раскладки по тарелкам приготовленного шпината, одного из самых распространенных овощей в Германии. Затем пошли салаты и где-то в середине ужина на столе появился целиком зажаренный огромный гусь, со всех сторон обложенный очищенными яблоками. Постепенно из разговоров я узнал не только имена, но краткую историю жизни всех присутствующих женщин. Напротив меня сидела старшая дочь Гертруда, по домашнему Труди. Она была замужем за неким Бельманом из города Галле, в котором сейчас проживают престарелые родители мужа. Одно время она и сама там жила, но в конце войны из-за материальных трудностей переехала в родительский дом вместе с сыном (маленьким Хорсти). Ее муж жив и сейчас находится в русском плену. Эрна, средняя дочь, и Лиза были незамужними. У Эрны был жених, он служил в армии, судьба его ей была неизвестна. Кроме Гюнтера, у них были еще два старших брата, Эгон и Хорст. Оба они живы и находятся в английском плену.

– Теперь и вы расскажите нам о своей фамилии (семье), попросила меня Гертруда.

Я сказал, что мои родители простые люди: отец плотник, мать домохозяйка. У меня есть еще две сестренки младше меня, зовут их Лидой и Галей. Была еще и третья сестренка, Раечка, но она умерла от кори в начале войны. Сам я в войну окончил 10 классов. В 1942 году был призван в армию, а с 1943 года и до конца войны находился на фронте.

Пока шла моя неторопливая беседа с хозяйкой дома и ее старшими дочерьми, Лиза молчала. Она сдержанно и спокойно сидела на стуле и изредка бросала на меня быстрые, изучающие взгляды. Я тоже время от времени поглядывал на нее, стараясь не повторить позавчерашний конфуз. Теперь я имел возможность получше рассмотреть ее и убедился, что она не только изящна стройной фигурой, но и красива лицом.

– Жители Хейероде говорят, что их новый комендант из Сибири. Так ли это? – спросила Эрна.

– Да, я сибиряк с берегов реки Енисей, – подтвердил я.

– Флюсс Енисей, где это? переспросила Эрна и, повернувшись к сестре, сказала: – Лизхен, принеси атлас.

Лиза поднялась наверх и вернулась с объемистой книгой в руках. Я раскрыл ее, быстро нашел нужный лист и стал его показывать девушке. Она нагнулась ко мне, чтобы получше рассмотреть карту и ее локон коснулся моей щеки, обдав меня незнакомым приятным запахом. Я невольно повернул к ней свое лицо, и наши глаза встретились. Встретились на близком, даже очень близком расстоянии. Боже мой! Какие это были чудесные глаза! Они были спокойными, глубокими, завораживающими. В этот момент я понял, что могу влюбиться в эти глаза, если только уже не влюбился!

Лиза стала громко читать название города, на который я указал пальцем:

– Ми-ну-синск!

– Да, город Минусинск, – это наш районный центр. Для моей деревни он имеет такое же значение, как Мюльхаузен для Хейероде.

Лиза еще раз прочитала название этого сибирского города и спросила:

А как называется ваша родная деревня?

– Поначево, – ответил я, глядя в ее черные широко раскрытые глаза.

– По-на-чье-во, – произнесла она медленно, по слогам, название моей родной деревушки, чем привела меня в неописуемый восторг.

– Все знают, что в Сибири зимой холодно, и это так. Но мало кто знает, что летом в Сибири бывает иногда очень жарко, жарче, чем в Германии.

Этими словами я хотел поразить своих слушателей, но должного эффекта не получилось. Не получилось потому, что женщины просто не поверили мне, подумав, что я “зарапортовался”.

Ужин подходил к концу. На стол был подан большой кремовый торт с разноцветными узорами и цветочками. И тут я допустил непростительную промашку. Я не заметил, как сдвинул на край стола тот самый фарфоровый кувшинчик, назначение которого я не понял, потом неосторожно толкнул его, и он упал на пол, но не разбился, а его содержимое выплеснулось на ковер. Оказалось, что это была обыкновенная сметанница. Лиза быстро подтерла подмоченные места, а я, смущенный, засобирался домой. Вся семья провожала меня, а фрау Вальдхельм прощаясь, сказала:

– Приходите в любое время, мы всегда будем рады вам.

Пожалуй, я еще не был влюблен в Лизу, но уже думал о ней и стал делать попытки встретиться с ней как можно быстрее. На ужине я узнал многое о ее сестрах и братьях, но о ней самой – почти ничего. Я даже не знал, сколько ей лет и чем она занимается, работает ли, учится или сидит дома, как многие девушки из состоятельных семейств. Я стал подолгу простаивать у окна в надежде увидеть ее на улице. И только на третий или четвертый день моего такого дежурства мне это удалось. Лиза не спеша шла мимо комендатуры по противоположной стороне улицы к своему дому. Я выбежал из подъезда и увидел ее со спины, поднимающейся в гору. Как я хотел, чтобы она сейчас обернулась, ведь бежать ей вдогонку я ни за что бы не решился. Но она не только обернулась, но и, увидев меня, остановилась.

– Добрый день, Fr?ulein! – сказал я, подходя к девушке, несколько смущенный и не уверенный в себе.

– Добрый день, господин комендант! – ответила она с легкой доброжелательной улыбкой. На ее лице я заметил некоторое волнение, чему я, между прочим, обрадовался.

– Гуляете по родному селу?

– Нет, я иду с работы.

– Вы где-то работаете?

– Да, я работаю продавцом в колбасном магазине.