Посвящение в мужчины

– Вариации на тему русской народной песни « во саду ли в огороде» и «Чардаш».

– Не дрейфь,– подбодрил он, видя мое кислое лицо, и подмигнул,– что-нибудь придумаем.– И тут же, опомнившись, одернул гимнастерку и сухо добавил:

–Но чтоб к тебе никаких замечаний, особенно по внешнему виду.– и погрозил пальцем.– ни-ни.

«Что-нибудь придумаем» состояло в том, что старшина убедил командира роты, что рядовой Соколов имеет отличную выправку и прекрасно владеет строевым шагом, а потому временное отсутствие его на строевых занятиях не нанесет вреда боевой подготовке. А ему, старшине, надо кое-что сделать в каптерке, и рядовой Соколов, как нельзя лучше, подходит для этой цели.

– Смотри у меня,– ответил Василий Петрович, все понимая,– если он  хоть на секунду запнется или как-то иначе запартачит, будешь сам дополнительно маршировать. Понятно?

– Понятно,– с готовностью ответил старшина, а потом хитро добавил:– еще ж и нервы могут … тово … товарищ капитан… И пальцы хорошо разминать надо. Искусство … оно …

Капитан досадливо махнул рукой и отошел, ничего не сказав. А я получил возможность дополнительно два часа « разминать пальцы». Но и ответственность за исход концерта неизмеримо возросла. Четыре часа в сутки я наяривал упражнения, а потом концертные вариации и чардаш, прошли все репетиции и просмотры.

И вот наконец концерт. Сперва для обкатки в своем городке. Огромная солдатская столовая на тысячу посадочных мест, пропахшая борщами и салатом из квашеной капусты, теперь принимала высокое искусство. Пришли даже жены офицеров, что подняло статус концерта на невиданную высоту. На десяток женщин, севших в первом ряду, смотрели так, как смотрели бы, наверно, на инопланетян или на богинь, спустившихся на грешную землю. Головы парней тянулись поверх других, таких же  голов, чтобы увидеть стройную шейку или хотя бы волосы подразумеваемой прекрасной женщины. Большинство, естественно, ничего не видело.

Так длилось до самого открытия занавеса. Когда начался концерт, все немного успокоились. Несмотря на страшное волнение, я отыграл свои сольные вещи безошибочно, а кроме того аккомпанировал танцорам и певцам вместо заболевшего штатного баяниста. Аплодировали оглушительно, наша рота даже встала после моего выступления. Вслед за нею вставали и другие подразделения, чьи представители участвовали в концерте.

У победы, успеха всегда много творцов. Из-за кулис было видно, как  командир полка поздравлял комбатов, руководителей отдельных рот и подразделений. Наш подполковник Гурьев подошел к Василию Петровичу и благодарно пожал ему руку. Тот– нашему командиру взвода. Старшина сам подкатил к ротному:

– Ну как, товарищ капитан, девятая рота, а?

– Хорошо, хорощо,–ответил довольный Бабий, но, соблюдая субординацию, не стал дальше распостраняться, а только деловито добавил:– завтра поговорим.

После вечерней поверки товарищи мои всласть обсуждали и появление женщин на концерте, и сам концерт.

–Ну ты и резал,– восхищенно сказал  Толя Сергиенко, толкая меня в плечо,– штатный так не чесал…

– А я,– как всегда, стеснительно говорил Хабидулла,– толком и не помню, что ты играл. Вспотел весь … переживал, чтоб ты не срезался … вещь больно трудная, чувствуется … когда ты закончил, ну, думаю, теперь можно остальное спокойно послушать.

– Спасибо, дружище,– искренне сказал я.– И сам не помню, как играл, пальцы сами ходили, вас боялся подвести … все плыло, как в тумане.

– Счастливчик ты, Васька,– с добродушной завистью сказал Витька Романчук.– Теперь, я слышал, вы в Кишкун-Майше будете чесу давать. Представляю, сколько там мадьярочек аппетитных будет. Уйма! Ты ж смотри не подкачай. При первой же возможности … не подведи мотопехоту. Так, ребята?

– Не, пацаны, не,– убежденно, как заправский знаток, заключил Сашка Гаврилов, заранее сожалея, что такой шанс дается неподходящему человеку.–Соколов–это типичное не то … мы ж его знаем … начнет бодягу разводить … он стесняется …нужно все выяснить … что здесь выяснять– вперед и шашки наголо.

–Вася, а нельзя баян  за тебя таскать … он тяжелый,– вставился Колька Варенцов, лыбясь всем своим широким, бугристым лицом.

– Нет, туда бы его,– я кивнул на Женьку Иванова, нашего Василия Теркина, любителя рассказывать о своих любовных похождениях, скорее всего выдуманных,  с шутками и прибаутками без умолку,– а я … правильно сказал Сашка, не по тем делам … я так не могу …

– Не могу, не могу,– передразнил Иванов,– знаешь наше правило: не хочешь– заставим, не можешь– научим. Действуй напористо, приври, если понадобится, для интереса. Главное, не упустить момент, он бывает один. Помню, как-то иду я однажды … – И Женька завел очередную долгоиграющую пластинку о своих приключениях.

Смех, анекдоты и всякие истории продолжались до предельной черты, то есть до отбоя– армия все же не санаторий и не больница, где можно болтать ночь напролет. Здесь голову к подушке приложил – и уже спишь мертвецки.

На следующий день капитан оставил нас вдвоем со старшиной в каптерке.

– Вот что я думаю,– сказал он сурово.– У Соколова отличные успехи в политической подготовке,– а  здесь,– Бабий красноречиво огляделся,– еще непочатый край работы. Так что я вас, рядовой Соколов, пока отстраняю от занятий в этой части. Продолжайте наводить порядок тут. Но чтоб негромко, усвоили?  Вечером перед строем я объявлю вам благодарность за успешное выполнение порученного задания, а сейчас пока неофициально,– ротный горячо потряс нам руки и почему-то  извиняющимся голосом добавил:– ничего не поделаешь– служба,– что он этим хотел сказать, можно теперь лишь догадываться.  Наверно, что он уважает искусство, но долг прежде всего. Мы не возражали, все по-честному.

Я мог отныне вместо скучных бесед о преимуществах социализма, разучивать новые трудные музыкальные пьесы, песни, танцы, ноты которых имелись в нашей библиотеке. Товарищи на меня не обижались, видя, что я не сачкую. Наоборот, мне было куда тяжелее после погружения в музыкальную стихию снова надевать снаряжение, взваливать гранатомет, пистолет АПС в тяжелой деревянной кобуре, учебные гранаты и другую амуницию.

Вечером в субботние дни я брал баян и играл для всех. В наших условиях это была эмоциональная отдушина: мне заказывали песни, напевали, если не было нот, я их наигрывал, а через неделю исполнял для русских, украинцев, узбеков, таджиков, белорусов и многих других национальностей, представители которых служили в нашей роте и батальоне. Ходил я и на репетиции концерта.

И вот наконец последний прогон в клубе, и мы на двух машинах готовимся ехать к венграм с первым после трагических событий концертом. Замполит – теперь мы знали, что это подполковник Кочергин – самолично и тщательно отобрал репертуар, абсолютно политкорректный. Волновались все: участники концерта, худрук, замполит, штаб полка. На всякий случай на проходной в полной боевой готовности дежурил наш взвод. Думаю, что волновались и на другой стороне.

Мы уже сидим на двух «Уралах» на контольно-пропускном пункте, но почему-то нет команды на выезд. Прошло около получаса, а мы все сидим. Как потом стало известно, спор «за» и «против» шел до последней минуты. Видимо, авторитет выпускника академии победил. Появляется замполит и художественный руководитель Анатолий Андреевич. Открывается шлагбаум. Пока едем, худрук объясняет ситуацию. В последний момент возникла проблема: брать или не брать оружие. Командир «за», замполит «против». Начальник штаба предлагает третье решение – вообще никуда не ехать и не рисковать понапрасну. Но тогда откладывается мирный диалог, разработанный  и рекомендованный на самом высшем уровне.

В конце концов было решено ехать безоружными, но держать ухо остро и в случае провокаций немедленно отступать к машинам, не заботясь об инструментах. Неплохая аранжировка концерта, не правда ли? После такого сообщения как-то  без вдохновения думалось о ритме исполнения,  как чистенько сыграть глиссандо или другое трудное место в произведении. Мы сидели притихшие и строгие, пока не увидели ярко освещенные окна местной гимназии, где и должен был состояться концерт. Личная тревога тут же вылетела из головы, сменившись артистическим азартом.

Нас приветливо встретила делегация в составе мера города, директора гимназии и еще троих человек. Все сносно говорили на русском, поэтому переводчики ни с той, ни с другой стороны не понадобились. На крыльцо густо высыпали гимназистки с приветственными возгласами и улыбающимися лицами.

Стали выносить из «Уралов» инструменты, декорации, костюмы. Который раз  приходилось проходить сквозь строй оценивающе-внимательных  глаз, и с ответной жадностью наши артисты смотрели на юных, смешливых, радостно– оживленных гимназисток. Уже тогда я заметил одни глаза, так упорно, так заинтересованно разглядывающих меня.

Нам пришлось раз пять ходить туда– сюда, и все время я натыкался на этот изучающий и одновременно озорной, игривый и женски лукавый взгляд. Сердце сладостно и волнующе замирало от предчувствия чего-то необыкновенного.

Потом все участники концерта с лихорадочным блеском в глазах и несколько преувеличенной озабоченностью носились по сцене, готовясь к выступлению и стараясь погасить в себе нервное возбуждение. Ни о какой опасности уже никто не думал, только бравый замполит, как плохой сыщик,  откровенно зыркал по сторонам, выходил то на улицу, то во внутренний дворик, то к «Уралам», где напоготове сидели шоферы. Но и он все-таки успокоился и присел в первом ряду возле добродушного толстячка– директора гимназии.

Как всегда, начались традиционные речи. Мер кратко и без особого энтузиазма сказал нечто об интернационализме, солидарности трудящихся и тому подобных вещах, что рад принять в городе гостей не с военной, а мирной миссией, и что язык искусства понимают все народы мира без переводчиков. В ответном слове замполит рассказал об интернационализме более пространно и с большим воодушевлением, а также о преимуществах социализма вообще и  мировой социалистической системы в частности. И все эти преимущества надобно защищать, что и делают наши славные воины. А в свободное время они повышают свой культурный уровень и готовы показать это на деле; только не надо быть к ним слишком строгими, потому что для них главное – все-таки защита рубежей социализма.

После этих ритуальных речей начался концерт. Каждый номер принимался на «ура». И должен сказать, не зря. Я и до сих пор удивляюсь, как в воинской части, находящейся в состоянии постоянной боевой готовности и абсолютно не  приспособленной  ни к какой самодеятельности, в том числе и художественной, смогли за несколько недель создать концертную бригаду, выступающую на уровне солидного Дома культуры. Не лукавые цифры и доводы, а вот такие конкретные факты говорят намного больше о том огромном духовном потенциале, общем уровне населения,  который был создан в Советском Союзе. Теперь такую программу не составишь даже в округе.  Я помню чеченца, исполняющего национальный танец с таким блеском, таким огнем, такой виртуозной техникой, какие не всегда встретишь и на столичной сцене. Ввиду отсутствия национального костюма его одели в одежду кубанского казака. Я тоже исполнял «Чардаш» итальянского композитора Монти – вещь, технически весьма трудную, но очень красивую. Уровень остальных участников был не хуже.

Когда я на «бис»  закончил свои « Вариации» первой вскочила и яростно захлопала в ладоши высокая, стройная, рекламно– броская девушка во втором ряду, сидящая за директором гимназии. Мы встретились взглядами, и я узнал эти настежь распахнутые, радостно– удивленные глаза, что буравили меня на крыльце. Она заулыбалась и приветливо, доверительно помахала мне рукой, как старому знакомому. « Красивая»,– подумал я,  волнуясь и заранее предвкушая будущее удовольствие от того внимания, с которым меня будут слушать в роте. Я и не предполагал, что события намного превзойдут все, о чем я собирался слегка приврать, как учил меня Иванов, и что ожидают мои товарищи.

Когда концерт окончился, оказалось, что это еще не все. Хозяева для нас тоже организовали свой концерт.Зал покинуло несколько человек и среди них моя незнакомка. Вдруг кто-то берет меня за рукав. Оборачиваюсь– она. Мило, задорно, с вызовом улыбается.

– Добрый вечер,– говорит, и по-школьному, балуясь, приседает в книксене.– Меня зовут Жужа. А вас как?

– Ва-ва– си-лий,– отвечаю сконфуженнно.

– Василий,– нисколько не смущаясь, продолжает девушка, – не могли бы вы аккомпанировать нам «Чардаш». У нас проблема с инструментами.

– Ну … не знаю … – отвечаю, все еще ошарашенный, – если разрешат … я пожалуйста. Только этот «Чардаш» концертный, он не для танца.

– Вот и хорошо,– по-детски хлопая в ладоши и подпрыгивая, говорит  Жужа.– Я сейчас  все улажу.

Стою ни в тех ни в сех. После стольких-то месяцев монашеского заточения – и вдруг такой случай. И такая красавица. Уму непостижимо. В роте не поверят, скажут, что перебор – так даже  Иванов не врет. Что же будет дальше? Я и дома  к такому обращению не привык, не приспособлен, а здесь тем более.

Подходит Алексей Андреевич и говорит мне:

– Товарищам надо помочь, замполит разрешил,– и хитро подмигивает.

– Хорошо, – отвечаю и сам слышу, что голос подсел.

Открываю заново футляр, достаю баян, жду. Появляется Жужа.

– Вместо Монти,– объясняю ей,– я могу попроще, вот этот,– и начинаю играть.

– Чудесно,– соглашается она.– Только вы не мадьяр и играете не так, как надо играть. Я имею ввиду по ритму. Начинайте играть и слушайтесь меня.

Я опять начиню играть, она стоит передо мной с закрытыми глазами  и дирижирует: