Посвящение в мужчины

Лена как–то странно глянула на него, но промолчала. В последнее время они все меньше понимали друг друга, исчезла свобода, задушевность в их отношениях. Муж все чаще приходил поздно, недовольный, нервный, мог вспыхнуть по любому поводу. Лена понимала, что у мужа ответственная работа, но понимать– еще не значит принимать. Она заметила, что у Петра появилось некоторое «головокружение от успехов», как писал товарищ Сталин, правда, по совсем другому поводу.

–Ты сегодня придешь вовремя?– спросила Лена, тоже садясь к столу.

–Думаю, да,– как можно мягче ответил Петр Васильевич, заметив легкое недовольство жены. Ссориться в такое чудесное утро никак не входило в его планы.– Устал я, как раб на галерах. Буду проситься в отпуск. Специально попросил одно легкое дело. Закончу– и..,– Сидоренков сделал ленинский жест рукой, указывая единственно верный путь, которым должны идти товарищи.– Можем, кстати, вместе поехать.

–Нетушки,– решительно возразила Лена. –Недоставало мне за тобой ухаживать еще и в отпуске. Поеду с детьми к бабушке.

–Ну как знаешь,– спокойно согласился Сидоренков, вставая из–за стола.– Сделай на вечер вареничков, а?

Лена молча кивнула головой.

Одевшись в свой обычный штатский френч, который стал его одеждой на все случаи жизни, Петр Васильевич вышел на улицу. Ожидание замечательного утра его не обмануло. Дышалось легко и свободно. Везде хозяйственно сновали воробьи, чирикая между собой на вечные темы; ласточки то стремительно пикировали вниз, то с такой же быстротой стремились к небу, наполняя воздух движением. Тенькали беззаботно синицы. Как лакированная, блестела молодая листва деревьев, зеленели лужайки с желтыми глазами одуванчиков то там, то сям. Воздух почти не осязался– отчетливо просматривались самые далекие перспективы, слышался любой шорох, звонко отдавался малейший звук, доносились далекие людские голоса, гудки машин, звонки трамваев. Хотелось жить и действовать, как все в природе.

Сидоренкова эта утренняя благодать располагала к философским размышлениям. Неторопливо и с видимым удовольствием шагая по немноголюдным еще улицам, Петр Васильевич думал о том, как все–таки капризны и непостоянны в своих желаниях люди. Выживают в самых тягчайших условиях, и в то же время, когда есть все, что нужно для обеспеченной жизни, начинают кочевряжиться и искать приключений на задницу. Взять хотя бы этого сегодняшнего подследственного. Ну что тебе, мышь ты эдакая, не хватает?! Один из самых известных драматургов страны, да и не только страны. Сейчас в Европе очень модно писать о возрождении национального самосознания, о рабочем движении. Пьесы этого Кулиша ставят в Париже, Берлине, Лондоне, Праге, Варшаве. Самые высокие гонорары, отовсюду течет валюта, разговоры в среде научной и творческой интеллигенции, почет и уважение. Живет в современном доме со всеми удобствами, по соседству с такими же известными писателями и поэтами. Пожалуйста, живи, спорь, советуйся, твори. Нет же, неймется, лезет в политику, на рожон, мнит себя эдаким национальным мессией, который должен освободить народ от какого–то национального гнета. Да какой ты мессия, букашка ты тлетворная?! Да прихлопнут тебя, как муху, как ничтожного комара – и дело с концом. Что ты трепыхаешься, что ты суетишься, что ты людям спать не даешь? Сиди, пиши, и пользуйся всеми благами жизни, которые на тебя, червяка, посыпались, как из рога изобилия. Ты уже сейчас живешь при коммунизме. Нет, таким, как он, не сидится, им надо надувать щеки, раздувать тлеющие угли, чтобы посеять пожар, в котором они же первыми и погибнут. Чем они руководствуются? Что их, как ночных бабочек, гонит на этот погибельный свет? – Сидоренков невольно пожимает плечами и делает недовольную гримасу. Петр Васильевич сам окончил унiверситет – высочайшее по нынешним временам образование – но никак не может понять логику поведения таких людей.

Страна наконец-то пережила трудности революции, гражданской войны, голодовок. Строятся заводы, фабрики, гидроэлектростанции, ликвидирована безработица, ликвидируется вечная всеобщая неграмотность, укрепляются колхозы, несмотря на жесточайшее сопротивление кулачества – жить стало лучше, жить стало веселее, как говорит товарищ Сталин. А врагам все мало. А ведь не двужильные, не железные, и их заставят умолкнуть девять граммов свинца. Посмотрим, какие вы железные.

Приближаясь к месту службы, Сидоренков постепенно ожесточался. Это было необходимое условие его работы. Без ожесточения никак нельзя. Это как в боксерском поединке. Если удар слабый, он только скользит по перчаткам, а нужен мощный, акцентированный удар, чтобы свалить противника наземь, а в случае со следователем – чтобы выпотрошить врага, выжать из него нужные сведения, вытащить изо рта признание – царицу доказательств, как рекомендует товарищ Вышинский, который является высшим научным авторитетом в следственных органах.

Так незаметно, в неспешных раздумьях Сидоренков пришел к месту службы. После моря света, весеннего шума и гама, буйства зелени и красок весны не хотелось входить в угрюмое, холодное, настороженное здание по Институтской 5. Но что поделаешь – работа! Петр Васильевич поздоровался с дежурным – тот молча откозырял – зашел к себе в кабинет, тяжеловато сел в кресло, отдохнул несколько минут после ходьбы, затем просмотрел бумаги, поступившие вчера вечером, а также предварительные выписки, сделанные в порядке подготовки к допросу, сосредоточился, убрав все личное из себя, и позвонил по внутренней связи: – – Подследственного по делу номер ноль ноль пятьсот двадцать три ко мне.

Через несколько минут конвоир ввел подследственного. Петр Васильевич внимательно всмотрелся, отмечая, как учили, каждую деталь. Это был мужчина приблизительно его возраста с открытым, честным лицом, со спокойным, сосредоточенным взглядом умных, теплых светло-голубых глаз, с высоким, уходящим в небольшую лысину лбом, слегка лоснящимся. «Ага, ерзаешь, железный», – удовлетворенно отметил Сидоренков. Его заинтересовала и другая особенность подследственного: аккуратный квадратик усов по европейской моде. « Смотрит за собой – значит, любит жизнь», – подумал следователь, мысленно отмечая свою наблюдательность.

Как и положено, руки узника были связаны и заведены назад.

– Товарищ конвоир, развяжите его и пока свободны, – приказал Сидоренков.

Молоденький солдатик снял ремешок с рук арестованного и торопливо вышел. Руки мужчины теперь свободно висели вдоль туловища, сам он стоял неподвижно, слегка перенеся тяжесть тела на левую ногу, видимо, чтобы не казалось, что он стоит навытяжку.

– Садитесь,– широким жестом пригласил Петр Васильевич и с легкой насмешкой спросил: – по– русски понимаете?

– Так,– кивнул мужчина и мешковато сел на предложенный стул и, в свою очередь, ответил вопросом: – а вы украiнською розумiетесь?

–Так, – в тон ему подтвердил следователь.

–Я дуже поважаю росiйську мову, щоб розмовляти нею аби як, – продолжал арестованный,– тому, якщо буде ваш дозвiл, я буду вiдповiдати украiнською.

«Начинаются выбрыки», – подумал следователь, а вслух сказал:

– Договорились. Начнем по порядку: фамилия, имя, отчество?

– Кулiш Микола Гурiевич.

–Гуриевич, – хмыкнул Сидоренков,– и здесь отличились. По–моему, такого имени и в святцах нет.

– У святцах е, – бесстрастно ответил Кулиш.

– Год рождения?

– 1892рiк.

– Гле родились?

– У селi Чаплинка Каховського повiту Херсонськоi губернii.

– Социальное происхождение?

– Батько i мати – селяни одвiку, з прадавнiх давен, гречкосii.

« Какого же черта тебя понесло в интеллигенты?»– зло подумал Сидоренков.