весь свет пробуждения христианский.
II
На обочине, среди мусора пианино брошено.
Лак растрескался, зубы выбиты, зубы-клавиши, жилы скручены,
струны лопнули. Было целое – разве было хорошее?
Гроб со струнами, с молоточками. А играл ли кто? Необучены.
Может, тётка в давнишней юности
развлекала соседей гаммами;
из гостей кто-то спьяну сунулся
и исполнил романс чувствительный, называя всех женщин дамами,
(представлял себя офицером
с эполетами и усами)…
Нет, когда оно было целым,
оно было таким же самым.
Но среди бытового мусора,
перед самой последней смертью,
означает собою музыку —
все симфонии и концерты.
III
Так посланник большой державы
где-нибудь на далёком острове
проклинает дикарские нравы,
напивается пьяным в доску и
означает, валяясь в луже
все военно-морские силы
дым от пороха, звон оружия
от прибытия до могилы.
Охота
I
В арктическом море, в чернилах по грудь пароход,
как крупная белая рыба с тяжёлым подбрюшьем,
идёт, завихряя пространство симфонией нот
Чайковского. Пасмурно. Ветер боится нарушить
взаиморазмерность, не знавшую этих широт.
Динамики запись транслируют над пустырём,
идущим волнами, как шерстью курчавой – овчина.
Движения нет. Ах, не айсбергом – монастырём
корабль воздвигся, и с палубы смотрят мужчины:
кто вниз – на барашки, кто вдаль – на седой окоём.
Единственный цвет – это вымпел на мачте. Пейзаж