Валёр

– Ничего! Мы тоже умеем лаем, когда надо! Так ведь? – и Макарий улыбнулся, деловито и легко, без напряжения.

Стрекозы, порхая по верхушкам осоки, наслаждались присутствием незнакомых людей. Разноцветные бабочки, словно лепестки волшебных цветов, возносили мир бережка в безбрежность и не прятались в убранство лета.

Ясноглядное небо смотрело на них по-настоящему мирно, лазурно и дружелюбно.

– Вот оно, самое чистейшее тепло мира нашего! А мы куда-то в дикую грязь не отмытую спешим! И думать об этом, что горечь глотать вместе с пылью, обшарканным башмаком! – шагая рядом с Макарием, вздохнула, Гриня-Агриппина.

– Не тревожься, не переживай, а будь осторожна и не рвись на этих, что там, за утёсом. Ты здесь ещё успеешь познать и не такое! Чувствует моя душа, что битва будет не из лёгких.

Подошли поближе к этой скале, заглянули за её острые камни: им открылся мирный и трудовой вид бережка Беглой.

Палатка, невзрачный домик, одинокий шалашик под густыми кустами лозняка, да и все строения этого скрытого места не предвещали угроз. Было тихо и мирно, что не веялось беспокойство из этого прибрежного дня. Огромные заросли рогоза деловито помахивали на ветру свои коричневые «качалки». А ближе к этому лагерю, зияли бесчисленные земляные воронки, да горбатились рядом насыпи, видимо от вырытых шурфов. Возле домика стоял, какой-то генератор, похоже, что для электротока. Значит, это он и ухал прошедшей ночью.

На бережку полукругом сидело несколько человек в тёмных рабочих одеждах.

– Им даётся отдых минут двадцать, чтоб не сдохли совсем и могли работать дальше, – громко прошептал Витя и задумчиво склонил голову.

– Тихо! Нас видимо учуял этот пёсик: вот как он взглянул в нашу сторону. Вот и есть как раз нам этот случай! Это и есть наш данный момент: выходим все, кроме Вити и Бори! Они зайдут с тыла, через лесок и поддержат нас своим наскоком. А мы, с удивлением и огромной радостью, что встретили здесь людей, двинемся к этим «ройщикам». И на всю мощь, по клавишам гармони, да бубном свои «семь-сорок», и так, чтобы кровь играла на бурную встречу! – резко выдавил из себя Макарий и первым двинулся вниз со скалы, в этот лагерь, «Камышовая Гуща».

Рванула гармонь во все меха и всплеснула музыку по этой тишине! И бубен в унисон, ловя тональность ритма, возлетел своей ударностью над людьми, что сидели усталым полукругом на шершавой осоке.

Агриппина, сорвав косынку с головы, лихо вскрикнула и закружилась в танце перед этими людьми, с непонятным ухающим припевом.

Лишь теперь Макарий успел заметить, что из-под навеса выскочили двое мужчин с ружьями и настороженно смотрят на них.

Но музыка взвилась над этим изрытым бережком, как буйное наслаждение неслыханного доселе чуда и восторга. Как будто хотела наградить этот усталый ископанный мир волшебством и задушевностью мирного великолепия. И удержать её, казалось, не хватит никакой преграды, невзирая ни на что, ни на какие запреты!

И эти, сидевшие полукругом, от такого неожиданного вторжения, вскочили и с криками «ура»», бросились в дикий безудержный пляс по колючей осоке.

И будто приобретя музыкальную силу гармони и бубна, этот рабочий люд, затоптался-закружился таким танцем, что и верить не хотелось об их бесправии и неволи.

Плясали безудержно все, с визгом и гоготом, в изодранных, давно изношенных одеждах. Измазанные тиной их лица, выражали восторг и небывалую радость, выше понимая, для чего, и зачем, всё это здесь? Осока, шурша под ногами танцующих людей, словно смягчала этот тревожный пляс и добавляла что-то неуловимо-беспокойное, загадочное до немоты.

Агриппина в этом безумном танце еле была видна, среди грязных одежд и топающих ног.

«Но, где же, Игорь и Николай? Что-то не видать их среди пляшущих людей? А те, что под навесом? Не они ли? Нет, это видимо, те два «лиходея»? Похоже, это те «журналисты», что приезжали в обсерваторию на милицейской машине? Точно, они!», – Макарий, стиснув зубы, приготовился к любым неожиданностям.

Из покосившегося домика выскочил какой-то человек и, замахав руками, закричал, перебивая гармонь и бубен:

– Что за дикость? А ну, замолчать всем! Что развеселились как на свадьбе у беспредела? Кто посмел зайти на территорию исследований? Почему посторонних допустили без разрешения? Охрана! Что, уже не в силах работать? Быстро убрать с территории чужаков!

«Это мы-то чужаки?» – всколыхнулась злость в Макария и он, взмахнув рукой, остановил «семь-сорок» и громко выкрикнул этому человеку:

– А вы-то, на каком основании здесь? В этой местности не может быть никаких разработок, никаких исследований почвы и грунтов. Так же леса, речек, болот и озёр. Это заповедник охраняемый лесничеством и государством. Так, что здесь никаких разработок не может быть!

– Ты что сюда пришёл учить меня и стращать? Уж не бубном своим, да гармошкой? Даю вам три минуты: и – «брысь отсюда!». И не больше! Здесь всё по закону и безупречному разрешению от кого надо! Так что, топайте бубном поскорее отсюда и своими мехами – дуйте, сколько влезет, и подальше! И веселей, пока мы ещё в силе сдержать вашу наглость! Охрана! Помогите этим убраться от изысканий науки, да так, чтобы они нашли свою дорогу в иные места, не мешая работать другим!

Это был точно Веня-Феня, одетый в милицейский китель, но без погон.

Неожиданно прибежал рыженький пёсик, радостно запрыгал вокруг новых людей и стал на задние лапки. Видимо, ему очень уж хотелось угощения, ласки и внимания.

– Ты, что и есть Шлихтик? Вот ты какой, мой хороший! Что-то хочешь? Да? – с теплотой воскликнула, прибежав от танцующих Агриппина и тревожно охнув, закрыла рот ладонью.

Мгновенно, этот Веня-Феня, вскинулся взглядом в девушку и жёстко спросил:

– Как ты его назвала? А ну-ка повтори, красавица юная, что сказали губки твои собачке нашему? Шлихтик? Откуда это тебе известно как его звать?

Тяжело заскрипели ботинки этого Вени-Фени по примятой осоке, и он, твёрдо выговаривая слова, зло спросил:

– Что, молчишь любительница угадывать имена собачек? А? Вы здесь по какому такому праву расхаживаете, нанося ущерб окружающей среде и исследовательской работе?

Эти слова прервал какой-то диск, свистом взлетевший из-за домика и, ударив в плечо этого Веню-Феню, сбил его наземь. Бесцеремонно, без вопросов и ответов, этот «руководитель» шлёпнулся в ожидающую истоптанную болотную грязь, лицом вниз.

Макарий успел увидеть, что этот диск был ржавой крышкой от большой кастрюли, или от чугунного казанка.

Из-под навеса, два охранника, рванулись в сторону прибывших, держа наизготовке свои ружья, с криком и угрозами.

– Лечь всем на землю! Иначе – стреляем! Всем, повторять не будем! – заорал один из них и выстрелил вверх.

Танцующие люди, резко остановились и упали на ржавую осоку, замерев в ожидании, чего-то, неотвратимого и небывалого здесь. Осталась лишь стоять одна Агриппина, из тех только что танцующих людей.

Но, неожиданно, что-то тяжёлое, величиной с камень, вылетело из-за навеса и сбило этого стрельца с ног, оставив в одиночестве второго.

Этот второй, как говорят в народе, не был лыком шит. Он был жёстким и выполнял свои обязанности верно, беспрекословно, как и следовало жестоким рьяным «лиходеям».

Он быстро поднял первого и, нацелив ружьё на прибывших людей, дико и безудержно закричал:

– Быстро поднять нашего руководителя! Быстро! И отойти на пять шагов от него. Гады вы!

– Стать всем в один ряд и забыть, что вы были до сих пор людьми! И девка, тоже в ряд со всеми! С этой минуты – вы никто! Уяснили? Теперь вы все наша собственность! Если вы ещё хотите жить!

От упавших на осоку людей, вскочили двое крепких мужчин, бросились поднимать этого Веню, причитая и сожалея о происшедшем.

«Вот оно, то, что ожидалось от этого нехорошего места!», – вскинулся мыслями Макарий, и рванулся на этого второго охранника, который вновь выстрелил с ружья.

Всё неожиданно замоталось в клубок человеческих тел и криков. Не понять, не разобрать, кто здесь свой, а кто не свой. И кого считать своим, а кого не своим? В этой, махающей неразберихе, только маленький рыженький Шлихтик был в стороне и с непониманием смотрел на происходящее.

Закружилось небо вихрем, открывая жестокость жизни людской, что скрывалась на этом диком бережке Беглой речушки. Камыши, склонились удивлением на эту удивительную человеческую жажду насилия и мерзкой жуткости происходящего. Рогоз отчуждённо отклонял свои «качалки» от бережка, как будто бы хотел быть дальше от этого чуждого мира.

Прозвучало ещё несколько ружейных выстрелов, но это не остановило никого. Всё кричало, рычало и стучало непонятно чем. Из-за склонённого домика выскочили Витя и Боря. Они, с громким гиком, бросились в гущу сплетённых людей.

Те, что так танцевали и видимо были раньше дружны, теперь рвали глотки ором, и рубашки друг на друге, без сожаления и восторга. И, казалось, что тишину, сбежавшую от этого жуткого места в камышовые дали, нельзя вернуть никогда обратно!

Игорь и Николай скрутили этих двоих «охранников» с огромнейшей силой. Особенно старался вездесущий Витя: без жалости и уважения к этим двоим чужеродным, которых и назвать то, по-иному, нельзя. То ли бывшими людьми, то ли отбросами ума человеческого, то ли, ещё неизвестно кем? Видимо, это они так безжалостно и жестоко нанесли рисунки на тело Вити, за попытки к свободной жизни.

Но возня и драка, в круговороте событий на прибрежье Беглой, на этом не остановилась.

Из этой кутерьмы вырвался, какой-то, человек и бросился в покосившийся домик. Схватил там огромный рюкзак и побежал в густые болотные камыши.