над крестами, двадцатый
посмеялся этаж.
309 Придуманное утро
Он пишет нам тепло и мудро
на гранях бело-голубых,
как будто сам придумал утро
для елей девственных своих,
как будто в сонме пауз века
мы все мечтаем тихо жить,
а этот мир, до человека,
никто не смел боготворить,
как смеет живопись его
язвить поэта ремесло.
310 Новая Галатея
Такая есть в миру едва ли,
но, совершенно ремесло,
где мрамор в таинстве печали
и кожи ровное тепло
за тонкой линией графита…
В плеяде новых Галатей
ещё не всё вино разлито,
но, прочим Первый кубок – Ей!
311 Даль желанная
В пересечении сомнений,
толпы и прихотей изгой,
без колеи и направлений
он ищет истины покой,
благословя её оковы
и, множа мудрости печаль,
чтобы наутро видеть снова
желанной облачную даль.
312 Сотворение
Из всех стихий сотворена,
боится холода она
и, потому твердите ей,
что нет души её теплей,
и рук, и голоса нежней,
что локон чуден и глаза,
когда счастливая слеза,
одолевая шёлк ланит,
в ладошки детские скользит.
Пообещайте ей дворец,
коль вы – мужчина, наконец!
313 Яблочное лето
Мне точны бабушкин лоскут
под невесомою корзиной
и шорох крыльев стрекозиных,
что воздух яблочный стригут
в накаты белого разлива…
Святая детства благодать –