Метафизика возникновения новизны

Таким образом, мы уже видим, что сущее может:

– во-первых, принадлежать (правда, в «невидимой» нами потенциальной форме) сфере Ничто;

– во-вторых, быть объектом манипулирования нашей логики в подготовительном процессе (рефлексия-1), предшествующем упорядочивающему акту Бытия;

– и, в-третьих, опять же быть объектом логики, но уже в процессе развертывания внове рожденной идеи в мысль (рефлексия-11), составными частями которой являются обновленные сущие (исходные сущие) в комплексе их взаимосвязей между собой и с внове образованном искомым сущим.

И в заключение нам бы хотелось отметить особую роль и значимость логики на стадии подготовки к продуктивной части нашего мышления (инсайт, интуиция). Неутомимая настойчивость логического мышления на данном этапе объясняется стремлением к заветной, хотя и никогда не достижимой цели: самому напасть на решение интересующей его проблемы, то есть создать (обнаружить, «понять») новую идею. Но наше сознание не осознает – и в этом его благо! – того, что логика не способна на это. (Да это и не ее функция, как мы уже отмечали ранее). Иллюзия того, что логика способна своими силами найти решение задачи, заставляет нас вновь и вновь делать очередные попытки к достижению искомой цели. И эта извечно манящая нас цель – есть тот стимул, который подвигает нашу логику к тому, чтобы на сознательном уровне досконально изучить все обстоятельства, более или менее причастные к той проблеме, которая нас интересует. А без этого нет выхода к заключительному акту продуктивного мышления, осуществляемому иррациональной (то есть бессознательной) составляющей нашего интеллекта.

Так что логика всегда находится на «крючке» уверенности в том, что только она сама способна найти решение задачи. И тем самым она оказывает неоценимую услугу иррациональному мышлению, которое без этой базы, без этого фундамента неспособно найти новое и притом оригинальное решение задачи. В том и состоит парадокс рационально-иррационального мышления: ни логика (сама по себе) без интуиции (инсайта, озарения) не может найти окончательного решения творческой задачи, ни интуиция без помощи логики не может выйти к финальному результату. Вот только так, вальсируя вместе, они способны совершить свой тур сотворения Интеллектуальной Новизны.

(Сама суть того, что происходит в структурах нашего мозга в процессе многочисленных попыток логического мышления самому решить творческую задачу, будет нами изложена в Разделе 13.3. «Инсайтное явление идеи…»).

6.6. Импульсивность Бытия

Как мы теперь уже понимаем, нет никакого неизменного и «единого» (Парменид) бытия, как нет и бытия «разлитого» в пространстве и времени. На самом же деле бытие импульсивно и вполне конкретно. Неизменность его – всего лишь видимость, за которой скрывается импульсивность. Так видимость бурлящей поверхности кипящей воды в сосуде скрывает импульсивность и единичность образования отдельных, но многочисленных пузырьков пара по всей поверхности дна сосуда. Мышление как рождение новизны в виде объективной идеи – это и есть само Бытие, в процессе которого осуществляется познание мира и его освоение. Посмотрим, как это происходит в историческом развитии.

Если мы будем ретроспективно удаляться к тому начальному времени, когда зарождалась способность продуктивно мыслить, то есть генерировать новые идеи, то можно себе представить человека, вокруг которого простирается таинственный и еще незнакомый ему мир изолированных объектов и явлений. Познание их и освоение могло состояться только в том случае, если могло состояться познание взаимосвязей (свойств) между отдельными чувственно и умственно воспринимаемыми объектами окружающей действительности. А познание взаимосвязей возможно только в том случае, если человек будет либо обнаруживать естественно существующие взаимосвязи (открытие), либо создавать новые искусственные взаимосвязи (изобретение) между известными ему объектами, либо «понимать» взаимосвязи, заложенные художником в виде идеи в произведение искусства. Не проводя подобной работы, его сознание и разум остались бы на уровне своего животного развития, руководствующегося инстинктами.

При этом нам следует не только напомнить, но и обратить особое внимание на одно важное положение, не учет которого приводит к принципиально недопустимому и превратному толкованию вопросов Бытия. И положение это заключается в следующем. Бытие – это не мышление (по Пармениду) и не занебесный мир покоящихся в неприкосновенной целостности идей (Платон), Бытие – это происходящий в данное время процесс (акт) рождения новых идей. И прав был один из «оппонентов» Декарта, когда, соглашаясь с последним, писал:

«То, что я познаю ясно и отчетливо, несомненно, есть истинное бытие»

.

Но, к сожалению, у Декарта нет четко обозначенного слияния интуитивного познания как озарения и идеи как результата этого озарения. Под идеей он подразумевал не нечто экстраординарное, a «все то, что непосредственно воспринимается умом» (Там же, стр. 142). Вот почему нельзя сказать, что великое множество уже наработанных человечеством идей имеет какое-то отношение к бытию самому по себе в настоящее время. К Бытию как таковому имеют отношение только те объективные идеи, которые рождаются в настоящее время, то есть здесь и сейчас. Прочие же идеи, то есть идеи, которые были в прошлом, и которые уже трансформировались в идеи субъективные, – эти идеи перешли в сферу существования, как в сферу существования перешли и те обновленные объекты-сущие, которые были составляющими элементами этих идей. Они уже – отработанный продукт креативного мышления, а заодно и материал для «производства» новых идей.

Так что бытийствуем мы только по мере того как наш ум озаряют все новые и новые идеи.

Отметим и другую особенность данного вопроса, но уже связанную не с процессом явления новизны, а с терминологическим обозначением. Поскольку Бытие – это процесс (акт) рождения интеллектуальной новизны и поскольку наименование этого процесса словом «бытие» есть дело конвенции, некогда предложенной древнегреческими мыслителями, то нельзя сказать, что идея есть функция Бытия, как нельзя сказать и того, что она является образом Бытия. Указанный процесс рождения идеи и Бытие – это разные наименования одного и того же процесса иррационального явления новизны в наше сознание. Поэтому идея не может быть ни функцией, ни образом Бытия, как может быть, положим, портрет на живописном полотне образом человека на нем изображенного.

А теперь для того чтобы достаточно наглядно представить себе весь процесс бытийствования человечества во времени, продолжим предложенную нами аналогию с процессом кипения. При достижении точки (температуры) кипения сначала в немногочисленных центрах парообразования начинают формироваться пузырьки пара и подниматься к поверхности жидкости. По мере прогревания дна сосуда и объема жидкости, таких центров становится все больше и больше, и все большее их количество достигает поверхности воды. Так вот, сиюминутный процесс образования пузырьков пара можно уподобить процессу рождения в каждый момент все новых и новых идей. Наблюдая же данный процесс со стороны, мы видим лишь бурление воды на ее поверхности. То есть, мы не видим процесс зарождения пузырьков на дне сосуда, а видим лишь его результат. Так же мы видим обновление нашей бытийственной материально-духовной жизни, но малоспособны «увидеть» непосредственно-изначальные причины этого обновления. Ощутить же само Бытие мы можем только в том случае, если мы сами являемся творцами своих собственных объективных идей (пузырьков). И соматически мы их ощущаем в форме интеллектуального чувства удовольствия и удивления от их новизны, а интеллектуально – в форме новых идей, разворачиваемых нами в новые мысли. И только в развернутой и оформленной мысли мы можем увидеть те объекты, что образовали идею и те взаимосвязи, которые их соединили в единое целое, обладающее притом ценностно-смысловым содержанием.

Таким образом, вывод из вышеприведенного следующий: неверным было бы сказать, что идея есть функция или образ Бытия, как неверным было бы сказать и то, что Бытие является производным от идеи, поскольку «бытие» есть всего лишь другое слово для обозначения того, что мы назвали возникновением интеллектуальной новизны (идеи), являемой нам в акте инсайта, интуиции, озарения и т. д. И, в конце концов, прав был родоначальник метафизики Парменид с его формулировкой: «мышление и бытие – одно и то же» – с одним лишь разъяснением: под мышлением надо иметь в виду креативный процесс (акт) рождения интеллектуальной новизны в форме новой идеи.

В своем «микроисполнении» Бытие импульсивно, уникально и светозарно, как светозарно и мгновенно явление в наше сознание совершенно новой для нас идеи, нами же сотворенной неизвестно каким образом. Вот это отсутствие видимых нашим сознанием путей, ведущих непосредственно к образованию данной конкретной идеи, и есть самое загадочное в нашем продуктивном мышлении. Мы знаем и осознаем подготовительный этап обработки материала возможно причастного к образованию еще неизвестной нам идеи (рефлексия-1); мы знаем и осознаем этап развертывания уже явившейся в наше сознание идеи (рефлексия-11); но мы не знаем и не осознаем, что происходит в промежутке между этими этапами.

А поскольку процессы в этой инкубационной зоне нами не осознаются, мы и полагаем, что самая продуктивная часть нашего мышления, мышления, генерирующего интеллектуальную новизну, совершается либо в бессознательной части нашего интеллекта, куда сознанию нет доступа, либо на бессознательном этапе мышления, когда сознание, не участвуя в этом процессе (акте), получает готовый результат в виде уже полностью сформировавшейся, да к тому же совершенно новой идеи. И это, кстати сказать, является одной из причин сложности, да к тому же и запутанности, вопроса размежевания Бытия и сущего, поскольку сущее (объекты) находится и на «входе» в Бытие в виде «старых» объектов (исходных сущих), которые, однажды выделившись из Ничто (см. схему в Разделе 6.4. «Взаимоотношения в триаде «Бытие-Красота-Истина»»), соединились между собой посредством взаимосвязывания в комплекс, впоследствии ставший объективной идеей, и на «выходе» из Бытия: в виде тех уже обновленных объектов-сущих, которые были составляющими элементами объективной идеи.

Вот почему мы можем сказать, что идея – это линза, которая собирает объекты-сущие на входе в нее и преобразует их на выходе в нечто совершенно новое и к тому же достаточно ценное: а именно, мысли с их новыми взаимосвязями (свойствами). Причем на этапе подготовительной работы логики происходит прямой процесс собирания исходных сущих в предполагаемую нами идею, в то время как на этапе развертывания идеи в мысль происходит обратный процесс разбирания только что явившейся идеи на сущие как составляющие элементы мысли. И одним из таких сущих (искомым сущим) является то сущее, которого нам не достает для полной комплектации идеи и которое мы должны создать внове. Так что Бытие есть не что иное как преобразование уже известного нам и разрозненного знания в знание для нас новое и некоторым образом уже объединенное и даже оформленное. Причем объединение свершается, хотя и не без помощи логики, но, главным образом, посредством интуиции, инсайта, озарения и т. д.

6.7. Что значит понять смысл идеи, в чем заключается новизна смысла и роль языка при понимании и выражении нового смысла?

I. Выше по тексту мы уже не раз употребляли выражение «понять смысл внове явленной идеи». И мы уже утвердились в том, что сама новизна идеи всегда рождается в нашем бессознательном. Но что означает словосочетание «понять смысл» в контексте «узнавания» нашим сознанием того, что явилось ему из нашего же бессознательного? Ведь эта идея нова для него. Как сознание узнает новизну смысла, то есть ту новизну, которая ни нам, ни кому-либо другому не была известна?

Но сначала рассмотрим более простой пример: что значит понять смысл идеи, кем-либо уже созданной (открытой), но лично нам еще не известной. Положим, что значит понять смысл закона Ома? Наверное, это значит: во-первых, узнать, какие сущие являются составными частями этой идеи (I, U, R, проводник тока, источник напряжения и т. д.), какими свойствами они обладают и в каких взаимосвязях между собой находятся; а во-вторых, какую функцию мы можем выполнить, зная все то, что мы перечислили. Итак, зная все это, мы можем считать, что способны выполнить функцию расчета значения любого из трех параметров формулы, подставляя значения двух других известных параметров. То есть формула открывает нам новую возможность в обращении с некоторым когда-то и кем-то образованным комплексом взаимосвязанных сущих. Она является подручным средством с сущностным свойством определять какой-либо параметр, осуществляя функцию вычисления.

Далее переходим к более сложному случаю. Именно он является предметом нашего интереса: что значит понять смысл внове явленной нам идеи, то есть той идеи, которая рождена не кем-либо ранее, а нами, пытающимися понять ее смысл, и не только понять, но и изложить во всеми понимаемых словах, терминах, знаках и т. д. А значит это следующее.

Во-первых, понять смысл – значит быть способным изложить на рациональном уровне (на уровне нашей логики) то, что явилось нам из иррационального бессознательного. (Почему мы считаем, что идея явилась нам из бессознательного, – это мы уже знаем: потому, что она не может в мгновение ока сформироваться в нашем сознании. А именно так, во всей своей целостности, является, положим, инсайтная идея. И об этом мы более подробно говорили как в разделах первой части, так и в разделах данной части). Но почему мы можем изложить смысл идеи? Да потому, что он нам уже явлен в сферу нашего сознания. Как увидеть мы можем только то, что уже находится в поле нашего зрения, так и понять мы можем только то, что уже представлено «пред очи» нашего сознания. А представлен, скорее всего, некий вполне определенный комплекс нервных образований (возбуждений, взаимосвязей и т. д.) в структуре нашего мозга. Вот этот комплекс мы и должны «перевести» с языка «символов» бессознательного на язык символов сознания. Именно поэтому «поставщиком» новых идей является наше бессознательное, которое, приняв во внимание все то, что мы проделали на этапе рефлексии-I и то, что было проделано самим бессознательным в фазе инкубации, выдало нашему сознанию идею, смысл которой мы должны раскрыть и изложить на языке всеми понимаемого рацио (логики).

Во-вторых, понять смысл идеи значит удостовериться в правильности «выбранного» нами комплекса сущих. В том числе определиться и с их количеством: не должно быть ни лишних, ни, тем более, недостающих сущих – все они должны быть причастны как к образованию смысла (Истины) идеи, так и к формированию вида и сущности искомого сущего. Но здесь мы, конечно, несколько лукавим, когда говорим о том, что этот комплекс «выбирается» нами. На самом деле не совсем так, потому что окончательный «список» сущих конкретной идеи выбирается уже не «нами», а нашим бессознательным. Оно же скорее всего определяет конкретную форму взаимосвязей между объектами идеи. И действительно, на этапе рефлексии-1 мы и впрямь выбираем тот гипотетический комплекс сущих, из которого, как мы полагаем, можно извлечь некий, желательный нам смысл. Но окончательный выбор делает наше бессознательное, потому что конкретный список сущих мы обнаруживаем уже на этапе рефлексии-II. И он, как правило, не всегда совпадает с тем комплексом сущих, которыми мы оперировали на этапе рефлексии-1.

В-третьих, понять смысл значит: определиться в том, в каких взаимосвязях должны находиться эти сущие и какими свойствами они должны обладать. И это нам нужно будет при разработке технологии изготовления подручного средства по образцу искомого сущего, той технологии, которая должна учитывать все свойства входящих в идею объектов. Так в излюбленной нами (с подачи Хайдеггера) идее кусочка мела доска должна быть достаточно большого размера, чтобы текст было видно издалека и как можно большему количеству студентов, зрение не должно страдать близорукостью, тряпка должна быстро удалять текст, чтобы изложение его и восприятие было мобильным, то есть легко и быстро исполняемым. Все должно быть взаимосвязано и согласовано между собой. Вот эти свойства и взаимосвязи определяют «качество» смысла новой идеи мела взамен, положим, не совсем удобной («некачественной») идеи обучения посредством нанесения текста стилем на индивидуальных вощаных дощечках, как это было при греческом обучении времен Сократа.

И, в-четвертых, пониманию смысла должно сопутствовать убеждение в том, что мы достигли намеченной цели в виде создания новой функции, осуществляющей необходимую нам деятельность по получению необходимого Продукта. Целеполагающая роль нового смысла в том и состоит, чтобы достигнуть каких-либо действий по созданию чего-то нового. Все это вместе взятое и означает «понять смысл внове явленной идеи». (Вопросу формирования смысла идеи будет посвящен и Раздел 15.3. «Что такое смысл идеи …»).

2. А теперь, коль скоро мы рассмотрели вопрос понимания смысла новой идеи, не лишним было бы знать, в чем именно заключается новизна смысла идеи, и где и когда она зарождается и появляется в нашем сознании. Начнем с вопроса: что из себя представляет новизна смысла идеи, то есть, из каких новых «элементов» она состоит? Как мы уже знаем, идея – это вполне определенный смысловой комплекс взаимосвязанных сущих, в процессе раскрытия которого нами выявляется форма и сущность того внове создаваемого нами сущего, которое в дальнейшем станет подручным средством, то есть объектом (предметом, моральным принципом, специалистом, идеей, институтом и т. д.) способным – посредством своего участия – исполнять определенную, заданную смыслом идеи функцию производства новой Продукции в социуме.

Как видим из определения идеи, в новизне самой идеи заключены те новые компоненты, последовательное возникновение которых составляет саму суть идеи. А именно:

– неповторимый в своем составе комплекс сущих, взаимосвязанных между собой, – скажем так, своеобразными отношениями – в то, что мы называем идеей;

– новая форма и новая сущность искомого сущего;

– новая, ранее не бывшая в обиходе человеческого существования функция (деятельность);

– новая Продукция, производимая нами посредством искомого сущего-подручного средства.

Рассмотрим вопрос подробнее и попытаемся определить, где и когда, то есть на каких этапах нашего мышления эта новизна возникает. Мы уже не раз указывали: на этапе рефлексии-I какой-либо новизны нет, поскольку, разрабатывая любой вопрос, мы оперируем не вполне определенным, гипотетически предполагаемым, комплексом готовых исходных сущих, каждое из которых не обладает какой-либо новизной. Наше мышление потому и способно ими оперировать, что они нам известны, то есть не новы для нас. Далее: на этапе рефлексии-II мы также оперируем известными нашему сознанию объектами. Но странное дело: почему-то в процессе развертывания структурно-функционального состава идеи у нас появляется потребность в создании совершенно нового (искомого) сущего, обладающего вполне определенным сущностным свойством (или рядом свойств), таким свойством, которое в сочетании со свойствами других сущих данной идеи способно исполнять совершенно новую функцию, то есть функцию, ранее не наблюдавшуюся в нашей жизнедеятельности.

Возникает вопрос: где и когда образуются как новое сущностное свойство, так и форма (вид) нашего подручного средства, изготовленного по образцу искомого сущего? Можно предположить два варианта ответа:

– либо они возникают на этапе рефлексии-II, то есть в процессе раскрытия смысла идеи и формирования вида и сущности искомого сущего (подручного средства),

– либо «идея» нового сущего – каким оно должно быть – зарождается в нашем бессознательном уже до момента явления идеи в наше сознание, то есть до начала рефлексии-II.

Первый вариант у нас отпадает, потому что, как мы только что указали выше, на этапе рефлексии-II мы оперируем известными нашему сознанию объектами-сущими. Остается второй вариант. Все дело в том, что скорее всего явление идеи в наше сознание есть следствие – и свидетельство! – нахождения нашим бессознательным «вида» того сущностного свойства (а заодно и формы искомого сущего), которым должно быть наделено это сущее для того, чтобы исправно исполнять возложенную на него смыслом идеи подручную функцию.

Вот и получается, что сама новизна зарождается на бессознательном уровне в недрах нейрофизиологических процессов, которые отдельно от сознания оперировали той информацией, которую – в основном ее виде – мы заложили в наш интеллект на этапе рефлексии-1. На этом же бессознательном этапе сложился – в своем окончательном виде – и новый комплекс вполне определенных сущих, потому что на этапе рефлексии-II мы оперируем уже известным нам списком сущих. И мы уже нисколько не сомневаемся – как это было на этапе рефлексии-I – в каком составе и в каком виде должен быть этот комплекс. На этапе рефлексии-II нам остается лишь раскрыть то, что нашему сознанию выдало бессознательное. Что мы и делаем, когда развертываем идею и формируем искомое сущее в интеллектуальном процессе создания технологии получения этого сущего из исходных материалов.

Так что наступление инкубационной фазы, следующей за этапом рефлексии-I, свидетельствует о том, что мы уже вплотную подступили к разрешению нашей задачи. Но рациональное по своей сути сознание не способно сделать этот решительный шаг, поскольку оно к этому (то есть к продуктивному мышлению) и не предназначено. А предназначено оно только к тому, чтобы как можно глубже проникнуть в суть стоящей перед нами проблемы. От степени этого проникновения во многом зависит наш успех. То есть, чем глубже мы проникаем в суть вопроса, тем вероятнее наступление инкубационной фазы и явления самой идеи в наше сознание. На первый взгляд можно было бы сказать, что инкубационная фаза – это тайм-аут, который берет наш интеллект перед решающим броском к сотворению идеи. Но это только видимость прекращения работы нашего интеллекта. На самом же деле с прекращением рефлексии-1 на скрытую от нашего сознания арену вступает наше бессознательное. Оно-то и бывает способно разрешить задачу и выдать в наше сознание новую для нас же самих идею. Причем, оно даже и не удосуживается известить нас о времени наступления инкубационной фазы.

Итак, наступление инкубационной фазы процесса мышления есть свидетельство того, что на «вахту» продуктивного мышления заступило наше бессознательное. Но мы уже знаем, что весь процесс продуктивного мышления состоит из пяти этапов: рефлексии-I, инкубационной фазы, явления идеи в наше сознание, допонятийной фазы и рефлексии-II. Знаем мы и то, что понимание нами помысленного приходит к нам только в том случае, если мы способны его выразить, то есть оформить средствами языка. Отсюда возникает вопрос: в какой степени язык причастен к нашему мышлению в каждом из вышеперечисленных этапов? Другими словами: если есть сам факт фиксируемого в языке продуктивного мышления, то на всех ли его этапах язык принимает участие. И тут обнаруживается, что, по всей видимости, участие языка, то есть оперирование знаками (положим, словами) языка на уровне нашего сознания – исключается с момента наступления инкубационной фазы до момента начала раскрытия смысла явившейся нам идеи, то есть до начала рефлексии-II.

Нам теперь понятно, что самое непонятное для нас происходит на трех средних этапах или стадиях нашего мышления: инкубационной фазы, явления идеи в наше сознание и допонятийной фазы. И не ясно самое главное: чем именно и как оперирует бессознательное в этот период своего функционирования – словами ли или понятиями, которыми мы обозначили ходы нашей мысли на этапе рефлексии-I, или оно переводит их в нечто нейрофизиологическое и оперирует уже этими образованиями то ли в виде нервных взаимосвязей между нейронами, то ли в виде сгустков нервных возбуждений. (Ведь не в бездействии же оно находится?). Здесь вотчина самой Природы продуктивного мышления, как вотчиной самой Природы является процесс пищеварения, о котором мы так же ничего не знали до тех пор пока нам не стала известной работа всех органов к ней причастных на разных стадиях. Так вот, что же это за «органы» (и секреты ими выделяемые и поглощаемые), которые совершают алхимический процесс «переваривания» того, что мы заложили в наш интеллект на этапе рефлексии-I, чтобы получить уже на выходе из рефлексии-II готовую идею в виде раскрытого нами смысла (Истины)?

Знаем ли мы, что происходит внутри системы продуктивного мышления на самом результативном этапе ее функционирования? И знаем ли мы, каким образом трансформируется то, что мы называем идеей – только что явившейся в сознание – в слова, знаки, символы, образы и т. д. Отнюдь нет. Мы знаем лишь только то, что мы заложили и что получили на выходе. Но мы не знаем самого главного: каковой – в каком виде, количестве, качестве и т. д. – должна быть обработанная нами информация, чтобы в гарантированном виде было обеспечено получение новой идеи. Потому что в подавляющем большинстве случаев наше мышление не достигает желанной цели получения идеи, то есть оно работает вхолостую. Где именно совершается «пробуксовка»: не «докладываем» ли мы в наш интеллект информации о разрешаемом нами вопросе, не дорабатываем ли мы на стадии рефлексии-1, или не хватает «мощи» самому бессознательному – вот в чем вопрос.

Резюмируя вышеизложенное, скажем: если мы задаемся вопросом, в чем заключается новизна нами сотворенного смысла идеи, то можно ответить следующим образом. Во-первых, она заключается в создании уникального комплекса взаимосвязанных сущих, обладающих новым смыслом, поименованным нами Истиной. Этот комплекс есть основание идеи, ее фундамент. Не будь его, не было бы самой идеи. Во-вторых, новизна представлена новой формой искомого сущего и новым сущностным свойством последнего. Они, форма и сущность, выделяют и возвышают данное искомое сущее среди остальных объектов (исходных сущих) этой идеи, и в то же время они опираются на последние. Форма и сущность подручного средства – это то острие, посредством которого исполняется функция. (Так острием заточенного карандаша выполняется функция рисования или изложения нужного нам текста). И в-третьих, естественно было предположить, что кроме уникального комплекса сущих, кроме не менее уникальных формы и сущности искомого сущего есть еще одна, третья, новизна – новизна той функции, которая осуществляет определенную, ранее нам не присущую, деятельность, деятельность по получению нового – и это уже в-четвертых – Продукта. Вот четыре вида новизны, привносимой нами в процессе нашего бытийствования. Это и есть те объекты, при помощи которых умножается много и-разнообразие нашего материально-духовного мира. И это не считая новизны и уникальности самой личности, сотворяющей эту новизну в сфере науки и техники, поэзии и литературы, живописи и музыки и т. д. и т. п.

3. Имея в виду сказанное выше, возникает вопрос соотношения новизны смысла идеи, которую мы способны понять и того языка, которым мы можем эту новизну выразить, то есть вопрос: как между собой соотнесены мышление как генерирование новых идей и язык как способ выражения и фиксации результатов нашего мышления? Пока что нам ясно одно: только тогда, когда мы сами поняли нечто нам ранее непонятное, мы способны найти слова, которыми можем выразить то, что мы поняли. Нахождение этих слов – оно и есть понимание. Вернее сказать, понимание приходит с нахождением слов, которые фиксируют это понимание. Незафиксированное – особенно новое – способно быстро или забыться, или исказиться. Но как это ни странно, понимание смысла и нахождение слов языка для его выражения – взаимообратимы и дополнительны: понимание смысла приводит к нахождению слов для его выражения, а нахождение слов приводит к последующему размышлению и пониманию. И можно ли здесь понять, что первично? Не исключено, что первичным импульсом все-таки является размышление, требующее как последующего понимания размысленного, так и фиксирования того этапа размышления, которого мы достигли.

Нам известно, что мысль – мысль рационально нами формируемая – продвигается вперед мелкими шажками, и каждый шажок должен быть зафиксирован в словах, иначе, он рискует быть забытым или искаженным. Мы вряд ли способны промысливать на много шагов вперед, не фиксируя промысленного. Даже в том случае, если мы это делаем, не фиксируя нашу мысль, положим, на бумаге, то мы все же фиксируем ее в устном виде, через внутреннюю речь, закрепляя суть смысла посредством каких-либо запоминаемых нами ключевых слов, образов, символов и т. д. «Голая» мысль – существо весьма эфемерное. Потому-то она так легко забывается даже в том случае, если приходит к нам в виде озарения. Последнее есть, скорее всего, обобщение ранее промысленных, но еще незафиксированных шагов. Подобное обобщение есть прыжок, суммирующий несколько ступеней нами уже промысленного. Отсюда эйфоричность нашего психического состояния при спонтанно-внезапном «понимании» этого накопившегося сгустка новизны. Объем и «качество» новизны смысла формирует саму эйфоричность нашего состояния, нашего восприятия инсайтной мысли-идеи. И фиксация этого смысла может быть осуществлена, если будут найдены слова, образы, символы, которые способны его выразить.

Не способное быть выраженным, не может быть – и не будет! – помыслено. Мы не можем «выпрыгнуть» из того языка, которым владеем. То есть предел той интеллектуальной новизны, которую мы можем помыслить (изобрести, открыть, «понять»), не выходит за границы того языка, который способен ее выразить. (Вот почему наше бессознательное выдает сознанию только такие идеи, которые могут быть выражены и оформлены. И в этом одна из черт мудрости нашего бессознательного). По сути дела проблема продуктивного мышления есть проблема нашего языка. Поскольку: если отсутствие языка (как крайняя форма его наличия) устраняет саму возможность (как способность) продуктивного мышления, то понятно, что только с развитием языка расширяется ареал того, что может быть помыслено, потому что последнее может быть запечатлено только в символах языка.

Можно сказать, что язык позволил мышлению развиться. Он стал «спасательным кругом» нашего продуктивного мышления, так как всегда оказывался на подхвате того, что нам способно было выдать наше бессознательное. Не будь языка, мы бы так и не научились генерировать новые идеи. Так что язык, прежде чем стать «домом бытия» (Хайдеггер), был спасителем, сохранителем и распространителем новых идей. То есть, мало того, что он спасал от забвения легко улетучивающиеся «образы» (эйдосы, смыслы) новых инсайтно-интуитивных идей, но он к тому же фиксировал смыслы этих идей и оттачивал формы их выражения, чем в немалой степени способствовал возможности их распространения. (Не забудем: чем привлекательнее, чем образнее форма выражения мысли, тем соблазнительнее желание понять и запомнить содержание последней. И не отсюда ли берут свое начало как сама художественность выражения смысла, так и развитие памяти как способности помнить смыслы, не прибегая к формам закрепления их в языке).