Грёза

Грёза
Юрий Демин

Какой цвет у красной розы в абсолютной темноте? Что в нашей жизни иллюзия, а что по-настоящему реально? У мечтательницы Ландыш и жаждущего могущества прагматика Пересмешника разные ответы на эти вопросы. Однако им обоим предстоит испытать твердость своих убеждений перед ликом Повелителя Кошмаров, невольно став частю очередной игры затеянной богом.

Юрий Демин

Грёза

Полная луна медленно плыла над горизонтом, освещая руины. Отбрасываемые развалинами тени сплетались друг с другом, образую причудливые и жуткие картины. Одинокий ворон, парящий над останками некогда величественного города, своим карканьем возвещал о возвращении Господина Ночи. И теперь под его немигающим взглядом кошмары и безумные видения обретали жизнь.

На холме, среди развалившихся сторожевых башен, всё ещё возвышались остатки замка. Там, в чудом сохранившейся зале со сценой, забившись в угол, сидел человек, чьи глаза безумно блестели, отражая свет сотни расставленных вокруг свечей. Это был рослый, пожилой мужчина в грязной серой тунике. У его ног успокаивающе сверкал тонкий серебряный обруч, украшенный крупным аметистом, время от времени он бросал на него взгляд полный страха и отчаянья. Раскачиваясь из стороны в сторону, безумец напевал себе по нос:

«Квазир был лучшим из царских певцов

И песни его обходились без слов.

Голос барда рождал в зрителя уме –

Образ яркий, подобно вспышке во тьме.

И вот Модсогнир дорожа таким слугой –

Забеспокоился, как бы ни прервался того путь земной.

Повелел он мастеру великому Галару

И его знаменитому подмастерью Фьялару:

Как следует потрудиться,

Дабы потомки могли голосом барда насладиться.

Долго думали братья, как сей подвиг свершить,

И для таланта Квазира дверь в вечность открыть.

В итоге преподнесли они царю механизм заводной,

Внутри с Квазира отрезанной головой.

Прошли века, нет уж Модсогнира давно,

Но голос поэта звучит всё равно!»

– Крух! – донеслось с улицы.

Старик со страхом посмотрел на единственное зарешёченное окно, из которого был отчётливо виден огромный сверкающий диск полной луны, и прошептал:

«Ворон, предвестник кошмара.

Ворон, спутник судьбы удара.

Ворон, молю дай мне забвенье,

Хотя бы на одно мгновенье!»

– Как продвигается работа Орфей?

Вздрогнув, безумец медленно повернулся. В покосившемся входном проёме стоял темноволосый эленрим, высокого даже по их меркам роста. Чёрная одежда оттеняла его неестественно бледное худое лицо с острыми скулами, на котором особенно выделялись глаза. Глубоко посаженные, полуприкрытые, янтарного цвета, они будто светились в темноте.

Облизнув губы, старик спросил:

«Владыка ночи, хозяин грёз,

Что за весть ты мне принёс?»

– Твои стихи становятся всё хуже и хуже Орфей, – голос у вошедшего был приятен и мягок, произнося слова, он слегка их растягивал. – Я принёс ноты. Так, как продвигается работа?

В ответ стихотворец опустил голову, по его лицу потекли слёзы.

– Орфей?

Внезапный порыв ветра заставил трепетать пламя всех находящиеся в комнате свечей. Оживились прячущиеся по углам тени, теперь, казалось, что они тянут к Орфею свои руки, шевеля скрюченными пальцами. Лицо старика перекосило от страха, несчастный поднял глаза и увидел напротив окна заслонивший луну призрачный силуэт. Он увидел сверкающие глаза, в которых отражались все его несчастья и страхи.

– Что случилось Орфей? – повторил владыка свой вопрос.

«Мой господин и повелитель,

Души и разума губитель.

Нет больше сил, терпеть мне муки,

Смотреть на проклятые руки!

Они всё тянуться ко мне,

Они зовут меня к себе!

Проклятья, крики и угрозы!

Нет сил, терпеть мне эти грёзы…»

Прошептав последние слова, Орфей вновь опусти глаза.

– Понятно, – вздохнул эленрим.

Постояв ещё немного над рыдающим слугой, Владыка Дрём подошёл к окну. Наступила полночь и луна заняла своё место на небосклоне, в обрамлении из мерцающий звёзд.

– Я видел дивный сон, – после долгой паузы, произнёс эленрим. – Весна. Двое в саду сидят в тени цветущей вишни. Поют птицы, дует лёгкий ветерок. Она дремлет у него на плече, а он рассказывает ей о далёких странах и невиданных чудесах. Тени от листьев на траве складываются в диковинные узоры, будто иллюстрируя его рассказ…