Миг всемогущества

МАРИ. Они вскоре очнулись и сбежали со всех ног, испугавшись криков возмущенной толпы, которая уже заполонила монастырский двор. Отец Григорий не подумал их остановить. Он быстро составил свой план. Зная все секреты этого злополучного жилища, он подошел к одному из шкафов и достал оттуда ларец с разными драгоценностями, которые должны были впоследствии служить для опознания юного царевича. Он спрятал ларец под своей одеждой; затем, не пытаясь привести в чувство царицу из опасения, как бы она не воспротивилась его плану, он спешно укрыл ребенка и вынес его из монастыря, никем не замеченный. Толпа между тем бросилась вслед за убийцами, которые вскоре были схвачены и растерзаны на месте.

АГНЕСА. А, их все-таки растерзали! Превосходно!

РОЗА. Они заслужили тысячу смертей.

ЮЛИЯ. А что же дальше, Мари?

МАРГАРИТА. Как отец Григорий привез царевича в Польшу?

ВАНДА. А царица Марфа, что с нею сталось?

[В третий раз слышится звук рога, теперь совсем близко.]

МАРГАРИТА. Можно подумать, что охота проходит прямо в парке.

РОЗА. Мари! Сударыни! Видите то прекрасное животное, что выскочило на лужайку? Глядите! Оно спряталось вон там, в кустах жимолости. Вот, выходит…

ВСЕ. Я вижу! Я вижу!

МАРГАРИТА. Это лань. [Хлопая в ладоши.] О, нежная маленькая лань!

ВСЕ. Милая лань! Чудесная лань!

[Все, за исключением Мари, бросаются за ланью.]

Сцена II

ТЕ ЖЕ; ДМИТРИЙ, КНЯЗЬ КОНСТАНТИН, ДВОЕ СЫНОВЕЙ ВОЕВОДЫ МНИШЕКА.

ДМИТРИЙ [опускаясь на колено перед Мари и подавая ей охотничье ружье]. Прекрасная владелица замка, охотники предоставляют вам право решить судьбу этой лани.

МАРИ. Если так, господин царевич, я дарую жизнь этому милому животному. Лань останется в нашем парке в память о вас.

[Царевич встает.]

ОДИН ИЗ МОЛОДЫХ МНИШЕКОВ. Признайте, сестрица, что привести лань в самый парк, прямо к вашим ногам, – весьма галантно, это придает охоте настоящей изысканности.

ВТОРОЙ МНИШЕК. Даже двор Генриха IV[6 - Генрих IV (1553–1610) – французский король с 1589 г., первый из династии Бурбонов; с 1562 г. король Наварры (известен также как Генрих Наваррский).] не видал такой галантности.

КНЯЗЬ КОНСТАНТИН. Это все заслуга царевича Дмитрия, который руководил охотой как заправский тактик. Если он поведет себя так же на поле боя в предстоящей кампании, узурпатору Годунову несдобровать.

ПЕРВЫЙ МНИШЕК. Будем надеяться, эта кампания уж скоро начнется… Кстати, Мари, есть ли у вас новости от воеводы?

МАРИ. Да, братец: только что пришло письмо, ненамного опередившее его самого. Он едет сюда с множеством гостей.

КНЯЗЬ КОНСТАНТИН. В таком случае, господа, идемте же, снимем с себя охотничьи доспехи.

[Князь уходит вместе с двумя Мнишеками. Дмитрий, задерживается, почтительно приветствуя Мари.]

МАРИ [в сторону]. Настал момент выполнить поручение. [Дмитрию, вполголоса.] Царевич… отец просил вам передать несколько слов.

МАРГАРИТА [в глубине сцены, тихо другим девушкам]. Дипломатия начинается.

ЮЛИЯ. Свидетели излишни.

ВАНДА. Идемте.

[Уходят.]

ДМИТРИЙ [обращаясь к Мари]. Я так счастлив, сударыня, что эти слова, чего бы они ни касались, будут мне переданы именно вами.

ГУВЕРНАНТКА [в стороне, про себя]. Должна ли я оставить их одних? В конце концов, она здесь хозяйка… сама сможет за себя постоять.

[Уходит.

Сцена III

ДМИТРИЙ, МАРИ.

МАРИ. Мой отец пишет, что он не добился у Сейма… того успеха… на который рассчитывал; но он настоятельно просил меня передать вам, чтобы вы не огорчались… что в его луке не одна тетива.

ДМИТРИЙ [с улыбкой]. Я вовсе не огорчен, сударыня. Я обратился к Сейму против своей воли, уступив настойчивым просьбам отца Григория, – и я был готов к неудаче.

МАРИ. Отец Григорий рассчитывал на благородство и рыцарские чувства нашего Сейма; к несчастью, Сейм их не продемонстрировал.

ДМИТРИЙ. Сейм всего лишь сделал то, что должен был сделать. Ошибка целиком моя. Было и впрямь настоящим безумством просить вмешательства Польши в дело, не представляющее для вашей страны непосредственного интереса; но мне иногда приходится уступать фантазиям человека, который спас мне жизнь, вырастил меня, заботился обо мне как отец, – который живет лишь ради меня.

МАРИ. Да… этот славный монах – истинный образец преданности… Но у вас есть и мать, которая также воплощает собой материнскую любовь, достойную восхищения.

ДМИТРИЙ. Увы! Я уже пятнадцать лет не поддерживаю никаких отношений со своей матерью. Все, что мне известно, – это то, что она приняла постриг и живет в некоей Фиваиде[7 - Фиваида – египетская пустыня, где селились когда-то раннехристианские отшельники.], посреди русский степей. Возможно, она даже не знает, о моем существовании!

МАРИ. Как! Отец Григорий не сообщил ей, что спас вас и что вы находитесь в Польше?

ДМИТРИЙ. Нет, не сообщил. Я горько пенял ему, но он ответил, что дал себе строжайший зарок никому не рассказывать обо мне – не исключая и мою мать, – из страха, что Годунов прознает об этом и пошлет вслед за мной убийц. Он даже и мне многие годы не говорил, кто я такой.

МАРИ [с удивлением]. Вы не знали?

ДМИТРИЙ. Ни в коей мере. Мои самые ранние воспоминания относятся к сцене угличского убийства. Я помню крики жертв, набатный звон, комнату, залитую кровью. Но это было какое-то бессвязное воспоминание, оно ни с чем не соотносилось в моем сознании. Роль, которая мне была отведена в этом трагическом событии, детали моего предыдущего существования, даже лицо матери, – все стерлось из моей памяти. Я уже жил несколько лет в Польше с отцом Григорием, я уже начал учиться в школе ордена св. Василия в Остроге, на Волыни, убежденный в том, что я всего лишь бедный сирота, которого приютил добрый монах. И в одно прекрасное утро, когда я готовился пойти в класс с маленькой связкой книг под мышкой, он подозвал меня и внезапно поведал мне, что я сын Ивана IV, что мой брат Федор, сменивший отца на троне, только что умер, и русский трон принадлежит мне по праву. Он рассказал мне обо всех кознях Годунова, кровавой трагедии в Угличе, обстоятельствах, которым я был обязан своим спасением. Он показал мне завещание моего отца: украшенный самоцветами крест, на котором было начертано мое имя; этот крест был мне подарен по московскому обычаю крестным отцом у купели. Он рассказал мне также и о многих других событиях моего раннего детства. Но после всех этих признаний он потребовал от меня поклясться, что я сохраню глубоко в сердце тайну своего рождения до тех пор, пока он не снимет с меня эту клятву.

МАРИ. И вы сдержали эту клятву, находясь в том возрасте, когда сердце так пылко и откровенно?

ДМИТРИЙ. Я свято держал ее. Должен, правда, признать, не без усилий. Не раз мне страстно хотелось признаться своим товарищам, когда они забавлялись тем, что унижали меня, называя московским бродяжкой. Но я помнил о клятве и прятал глубоко внутрь себя уязвленную гордость. Отец Григорий сам раскрыл тайну.

МАРИ. Наверное, после ваших подвигов у стен Трапезунда[8 - Трапезунд (Трабзон) – город в Турции.], не так ли?

ДМИТРИЙ. Бог мой, это было всего лишь вследствие счастливой случайности. Когда я закончил учебу, отец Григорий отправил меня к запорожским казакам, чтобы я научился у них военному ремеслу, и я был ранен при взятии Трапезунда на глазах вашего зятя, князя Константина, возглавлявшего поход. Известный своим благородством, он приказал доставить меня в свой замок в Брагине[9 - Брагин – резиденция князей Вишневецких, расположенная на территории современной Белоруссии, в Гомельской области.] для лечения. – Вскоре он и сам прибыл туда, вместе с ним приехал отец Григорий и, полагая, что моя жизнь в опасности, объявил великодушному хозяину, кто я такой. Этому-то обстоятельству я и обязан счастьем оказаться в этом замке, куда князь Константин поспешил привезти меня, едва я оправился от ран.

МАРИ. Но теперь, когда запрет снят, у отца Григория не осталось предлога, чтобы не сообщать о вас вашей несчастной матери.