Все начиналось вполне безобидно, как всегда это и бывает. Кто-то из людей занимал определенные позиции – в бизнесе, творчестве, науке. Кто-то становился богатым и знаменитым. У этих людей рождались дети, для которых родители хотели лучшей судьбы, а у кого-то не было таких родителей. Естественно, дети богатых и знаменитых занимали их места, вне зависимости от способностей и желаний. Династии разрастались, империи создавались. В мире контроля и полного влияния монополий все сложнее было подняться выше определенной планки. И если в передаче собственного бизнеса преемнику еще была логика, то в искусстве и науке подобный подход был неприемлем. Здесь о преемственности речи быть не могло. В этих областях должны были править талант и способности. Но те, кто занял позиции, считал по-другому и уступать их не собирался.
В профессиональном плане именно сфера творчества подверглась первым изменениям – постепенно произошло закрытие свободного доступа в среду киноиндустрии, литературы, живописи и во многие другие области, близкие к искусству. Именно туда в первую очередь перестали допускать «простых смертных». За несколько десятилетий определенные люди решили, что здесь больше всего денег и возможностей, и полностью охватили сферу искусства своим контролем. Попасть в шоу-бизнес также стало невозможно. Многие оправдывали эту тенденцию тем, что, если ребенок растет в творческой семье, он получает определенное образование, автоматически впитывает эту среду. Возможно, данное утверждение и имело место, но никто никогда не впитает талант. Люди, действительно обладающие способностями, могут родиться в любой семье, в любом месте мира, но, к сожалению, в мире каст, если они не будут принадлежать к избранным, им не будет места.
В итоге люди оказались в мире, где одни прислуживают другим, подчиняются им, чувствуют себя бесправными рабами. История сделала кульбит и вернулась в темное прошлое – в царство рабовладения. Только более цивилизованное, более хитрое, с видимостью свободы выбора. Да, обитателей низшей касты нельзя было спокойно убить, как рабов в прежние времена. Но всё же при хороших адвокатах подобное деяние можно было замять. Да, нельзя было продать человека от одного хозяина к другому, но его можно было купить при определенных условиях.
Люди могли поменять одну плохую работу на другую. Жить в трущобах на севере или на юге. Решить, что им есть на ужин, исходя из минимума средств.
Быть ответственными за свою жизнь означало работать до потери сознания, чтобы просуществовать еще один безрадостный и бесцельный день своей унылой жизни, чтобы завтра наступил точно такой же. Люди умирали прямо на работе, в транспорте, на улицах и в магазинах, так как продолжали работать из последних сил до самого конца. Если же кто-то достигал преклонного возраста и не мог работать, существовали содержательные дома. Но в них долго не жили. Пенсии давно ликвидировали. Иногда стариков оставляли в общинах, как бабушку Элли, двоюродной сестры Кэт. Или они жили с детьми и родственниками. Но, если помочь было некому, государство могло просто забрать жилье в уплату за место в содержательном доме и тогда оставалось только ждать смерти. Но тех, кто доживал до такого, было немного. Низшей касте нужны были крепкие рабочие, и от слабых там быстро избавлялись.
Пока высшая каста наслаждалась красивой природой и чистым воздухом, низшая задыхалась в трущобах, обитая по соседству со свалками, где могли храниться и опасные химические отходы.
В низшей касте нет возможности стать актером, режиссером, художником, певцом, спортсменом. Им остаются профессии, обеспечивающие жизнь высшей касте. Заводы, фабрики, офисы, где ведутся бесконечные и бессмысленные продажи. Конвейеры и неотапливаемые цеха для рабочих, магазины с миллионом ограничений для продавцов. Холодные улицы для дворников и разбитые автобусы для кондукторов.
Конечно, внутри низшей касты тоже есть иерархия. Кто-то забирается повыше, часто ведя нечестную игру или тоже наследуя свой статус. Кто-то прозябает на самом дне. Вечный раб. Для всех. Всюду. Всегда.
* * *
Пока все думали, что идут к свободному обществу, мы пришли к кастовому. Мир разделился на два слоя. Первый – высшая каста: свобода, возможности, высокий уровень жизни, и второй – низшая каста: ограничения, трудности, невыносимая работа для обеспечения вольготной жизни высшей касты. Из-за кастового строя шла деградация всего общества. Высшей касте – не нужно было стараться. У низшей – не было шансов. Культура упала, превратившись в жалкое подобие убожества.
С одной стороны, формально все были свободны. С другой – эта свобода была сильно ограничена. Да, это, безусловно, лучше рабства, но это, определенно, была не та жизнь, которую стоило прожить.
Чем дальше, тем больше люди подходили к разделяющей пропасти. Высшая каста определила себе лучшие места для жизни. Все экологически чистые районы, красивые природные пейзажи, благоприятные условия сначала просто стоили дорого, но потом и вовсе стали недоступны.
Был составлен список профессией, которые можно было получить обитателям низшей касты. Все они сводились к обслуживанию, производству и продаже. Была скорректирована программа школьного обучения, сокращено количество высших учебных заведений и мест в них. Многие институты и университеты на территории низших каст были упразднены.
Театры, выставочные залы, галереи закрывались, все эти объекты переносили на территорию высших каст. Даже книги стоили очень дорого, и их было сложно достать, но в принципе времени и сил на чтение у обитателей низших каст не оставалось, да по задумке правительства и не должно было оставаться. Чтение провоцировало мышление, а нужны были рабы, беспрекословно исполняющие приказы. С телевидения по этой же причине исчезли достойные фильмы. Большую часть эфира составляли примитивные передачи, демонстрирующие жизнь высшей касты или внушающие мысль о том, как хорош, несмотря ни на что, живется людям низшей касты. Дешевые книги, дешевые фильмы. Простые истории, заезженные варианты якобы любви, продающиеся огромным количеством. Кэт всё это напоминало балаган, но не похожий на их с мадам Крюшо ярмарку, а лишь создающий злую пародию.
Телевидение было отличной задумкой, и было больно видеть его деградацию. Ведь оно было доступно всем слоям населения и можно было хоть как-то радовать или развивать жителей низших каст. Мадам Крюшо рассказывала Кэт, что когда-то по телевидению демонстрировались фильмы и киноиндустрия выпускала отличные истории, но теперь они исчезли с экранов. Вместо этого уставшие от жизни дочери и любовницы членов правления высшей касты скупали себе каналы и передачи и несли ахинею с экранов. Самое ужасное, что была толпа, которое это всё смотрела. Многие жители низшей касты действительно деградировали, превращаясь в безвольную массу и отличную аудиторию, созданную для манипуляций. Они с радостью верили во всё, что им внушали, и, словно зомби, поглощали социальную требуху.
Но деградация не обошла стороной и высшую касту. Так как все места в сфере искусства и науки были предопределены и часто фасовались, не учитывая способности и таланты, то и результат был соответствующий. Выпускались одинаково глупые фильмы, звучали примитивные песни, печатались романы, которые лучше было никогда не читать.
Вскоре никто уже не скрывал существующего неравенства, а потом стали и поощрять его. Спустя несколько поколений Земля была разделена на зоны, принадлежащие высшей и низшей касте. Переход из одной в другую был невозможен и запрещен. Каждому рожденному человеку присваивался номер, люди отслеживались, как и их передвижение.
Было время, рассматривалась возможность разделить и по языковой принадлежности, искусственно введя новые формы (как, например, сохранилось в деловой среде высшей касты: правила переписки, официальные обращения, договоры имели определенные лингвистические нюансы, о которых не знали жители низшей касты, что давало гарантию абсолютного исключения жителей низшей касты из бизнес-среды высшей), но потом было принято решение, что это слишком всё усложнит, ведь, во-первых, высшей касте всё рано пришлось бы учить язык низшей, чтобы отдавать приказы своим «рабам», а во-вторых, с тех пор, как Земля стала едина в управлении и языке, практически исчезли войны и распри, Мир стал одинаков, за исключением некоторых культурных и природных объектов наследия. К сожалению, жителям низшей касты эти объекты увидеть было не суждено. Всё, что представало перед взором человека из низшей касты, – это бесконечные трущобы и горы мусора. Высшая каста превратила территорию низшей в помойку, куда свозились всевозможные отходы, в том числе, опасные для здоровья и жизни. Люди не только болели от этого, но и умирали, но данная ситуация не заботила высшую касту, для них это был естественный отбор, чтобы регулировать численность жителей низшей касты.
* * *
Низшая каста имела свои иерархические ступени, где все, кто был хоть немного выше, пользовались теми, кто находился ниже. Уровень обслуживания и жизни был на нуле. Справедливость отсутствовала. Здесь всё решали связи, деньги, власть и сила. И все эти четыре фактора были в руках определенных людей, которые часто являлись одновременно и правовой структурой, и бандитами. В этом мире было бесполезно ждать справедливого суда или пытаться чего-то добиться, там все было четко предписано, низменно и подло.
Сильный поедал слабого, изворотливые пытались выжить за счет более наивных. Бежать было некуда, вырваться из этой тьмы невозможно.
К сожалению, большинство людей действительно превратились в безвольную толпу. И это было неудивительно. Шансов выбраться не существовало уже у нескольких поколений. Кэт тоже частенько ощущала себя частью этой толпы. Везде были одинаковые условия и механизмы управления. Жизнь текла по заведенному руслу. Она чувствовала, как глупость и безысходность проникают в её суть, хватая её душу и сердце кривыми лапами, как мозг перестает анализировать происходящее и сопротивляться наступающему безумию. Приходя на работу, она ощущала влияние толпы, одни и те же догмы, видела у многих слепое подчинение и чувствовала, что проваливается в огромную общую яму хаоса, созданного для рабского управления.
Равенство. Равные права и равные возможности. Насколько это реально? Мир никогда не был справедливым или же был, но так, как нам не понять?
Теперь этот вопрос даже не возникал. Высшей касте было невыгодно уступать свои позиции, обитателей низшей никто не спрашивал. Каждый от рождения был обречен на определенную жизнь, но это стало ошибкой. Ибо не общественный строй рисует нашу судьбу, а Бог и мы сами.
Глава 4. Элли
Резкий стук в дверь отвлек Кэт. Не успела она подбежать, как услышала голос Джона.
– Кэт! Открывай скорее!!! Элли пропала!
Девушка бросилась к двери и распахнула ее. Джон был запыхавшийся и обеспокоенный.
– Мне позвонила её бабушка, говорит, не может до тебя дозвониться, спрашивает, не видел ли я Элли. Мари сегодня допоздна на работе, нам с тобой ее искать. И, похоже, дело плохо, она никогда не убегала из общины. Говорят, была очень расстроена.
Кэт кивнула, накинула куртку, натянула ботинки и бросилась вслед за Джоном на улицу. Она знала, где, скорее всего, находится Элли. Было у них тайное место, где они любили гулять. Часто девушки приходили туда подумать, помечтать или просто поболтать. Времени было мало. Неизвестно, что взбрело Элли в голову, судя по словам Джона, она убежала в расстроенных чувствах.
Элли была младше Кэт на пару месяцев и приходилась ей двоюродной сестрой. Тихая и скромная от природы, а может, в силу воспитания она все время имела грустный вид, хотя Кэт и удавалось иногда рассмешить сестру. Элли была довольно милой, она была худенькой, настолько, что сильно вырисовывались ключицы и при желании можно было пересчитать все ребра девушки, среднего роста, почти высокой, но чуть ниже Кэт. Русые волосы и светло-голубые глаза в сочетании с уставшим видом и тоской на лице делали ее немного бледной, но не портили.
Элли жила с бабушкой в общине: так было дешевле. Там было несколько их родственников, но лучше бы не было. Дядя вечно находил причину отругать Элли, на нее вешали часть работ в общине, а Элли после трудового дня и так валилась с ног. Она была слабой и болезненной, такой ритм просто убивал её. Ко всему этому она постоянно получала в свой адрес оскорбительные выражения и понукания. Ей нельзя было ничего: включать телевизор, ложиться раньше или позже остальных, мыться дольше определенного времени. Дядя был руководителем их общины и следил за всем, и, хотя все сдавали деньги на оплату электричества и воды, он следил за использованием воды и выключал свет практически везде, так что все обитали в относительной темноте. Даже руки Элли мыла под присмотром. Она была в постоянном напряжении и стрессе. Ко всему прочему вся община решила, что, раз её травят собственные родные, это можно всем, и эти люди бросались на девушку, как голодные собаки на кость. Кэт несколько раз предлагала Элли переехать и жить отдельно, но одна девушка бы не потянула кормить еще и бабушку, а в общине она оставлять её не хотела. Кэт же была уверена, что старушка сможет за себя постоять, хоть за Элли она не сильно старалась заступаться. Кэт, в отличие от своей сестры, ни к кому из родственников тяги не питала, она жила всё детство и отрочество с мадам Крюшо, пока та внезапно не пропала. К этому времени Кэт была уже совершеннолетней, к тому же спустя несколько дней после исчезновения мадам Крюшо девушка обнаружила оставленные кем-то деньги, с помощью которых смогла доучиться. Она нашла работу, а жить осталась в их с мадам Крюшо домике. Обе – и Элли, и Кэт – давно были сиротами. В низшей касте это была относительно стандартная ситуация. Девочки и не помнили своих родителей, что, как ни прозвучит странно, радовало Кэт, она не хотела лишний раз испытывать страдания и боль и избегала этих ощущений всеми возможными способами. Все, за кого она переживала, – это Элли да два её старых друга – Мари и Джон. В Джона она была когда-то влюблена, но он мечтал о Мари, и Кэт с этим смирилась. В ее мироустройстве все было чётко, и эмоциям там отводилось места немного, попросту так было рациональнее, и девушке было не до них. Если бы она немного ослабила свою волю, то сейчас искать пришлось ещё бы и её.
По правде говоря, она была бы рада иногда вообще оставаться одиночкой, чтобы сердце не сжималось как сейчас, но она любила Элли и даже боялась подумать, что с ней произошло. Кэт вела Джона к их с Элли секретному месту – камням у реки, а точнее, в реке. Несколько валунов выступали из воды и образовывали мини-архипелаг. С детства сестры обожали там находится, они прыгали с камня на камень и хохотали. Позже смех ушел, а привычка ходить к воде и стоять на камнях осталась. Это было единственное место, куда можно было сбежать. Кэт сомневалась, стоит ли вести туда Джона, но она боялась, что одна может не справиться. По правде говоря, больше всего девушка боялась опоздать.
Запыхавшиеся и еле переводящие дыхание друзья добежали до реки и понеслись вдоль берега. Кэт плохо видела, но всё же различила стоящую на камнях фигуру. Джон обернулся к девушке и прошептал:
– Она там.
Кэт кивнула и так же шепотом попросила Джона уйти, объяснив, что теперь справиться сама. Джон подумал и нехотя согласился. Они договорились, что он будет неподалеку на всякий случай.
Кэт спустилась к воде и запрыгнула на ближайший валун. Элли вздрогнула.
– Привет, – сказала Кэт как ни в чем не бывало.
Элли повернулась, и Кэт замерла, боясь её реакции. Глаза у девушки были заплаканные, лицо странное и незнакомое. Взгляд скользнул по Кэт и застыл, Элли снова отвернулась и стала смотреть на воду.
– Что ты здесь делаешь? Зачем пришла? – донесся до Кэт глухой безжизненный голос сестры.
– Тебя ищу, хотела погулять, а тебя дома нет, – Кэт никогда не умела уговаривать и врать.
– Нет.
– Что нет?
– Ты говоришь неправду. Я домой не пойду, у меня нет дома, я хочу постоять здесь, побыть одна.
Кэт вздохнула, она знала, что нельзя оставлять её тут одну. Девушка догадывалась, что задумала Элли. Она никогда не убегала из дома, лишь уходила прогуляться, и никогда Кэт не видела Элли в таком состоянии. Она была очень слабой и морально, и физически, и Кэт, как это ни было странно, удивляло, как её сестра до сих пор всё терпела. Так как Кэт не умела убеждать и не имела времени на уговоры, она сразу перешла к делу, хотя и опасалась ответной реакции.
– Элли, мы можем пойти ко мне. Всё равно пора уже что-то менять, ты же знаешь. Твоя бабушка справиться и без тебя, но, если что-то случится с её внучкой, вот это она вряд ли переживет.
– А мне уже всё равно, – отозвалась тихо Элли.
– Ладно, я буду стоять здесь с тобой, – Кэт устало посмотрела на наручные часы, время шло, оно никогда не останавливается, что бы ни происходило.
– Стой, как хочешь, – вяло отозвалась Элли и посмотрела на воду, плескавшуюся у её ног.
Кэт разозлилась.