Усобица триумвирата. Часть первая. Любимая княгиня

– Да, а что такое? – северный князь огляделся, пытаясь уразуметь причину неловкости и не нашёл ни одной другой женщины. Будучи догадливым и внимательным, он спросил: – У вас не принято обедать вместе с жёнами?

– На больших торжествах, вроде грядущей свадьбы, собираются все без исключения. Или же на скромной семейной трапезе. Но на таких вот мужских пирушках…

– Моя княгиня имеет ровно то же положение, что и я сам, – беспрекословно, но безумно вежливо, отчеканил Всеслав. – Она будет сидеть рядом со мной. Если вы не против?

Святослав хотел бы иметь рядом человека, смыслящего в таких ситуациях получше, чем он сам. Или хотя бы Изяслава, который бы мог взять ответственность на себя, нарушая традицию весом своего каганского титула, но старший брат уже ждал внутри, а возле него стоял лишь Всеволод, глазами просящий отстоять их порядки. Виданное ли дело – женщина на мужских посиделках!

– Я не против, – решил ответить Святослав только за себя, но никто не стал ему противоречить и все повторили смиренное принятие обычаев приезжих.

Молчаливая Нейола с гордой посадкой головы и чёрными, прожигающими глазами, холодно улыбнулась Святославу не то с благодарностью, не то с одобрением его благожелательности, и прошла под руку с Всеславом в боярский дом. Всеволод подался к брату, зашептав ему на ухо:

– Почему ты не остановил его? Почему не воспрепятствовал этому… этому неслыханному попранию приличий!

– Успокойся, ничего страшного не произошло, – осадил его Святослав. – Если ты хочешь, чтобы он уважал наши порядки, начни с того, что уважай его порядки!

И он поспешил догонять гостей, войдя с ними в пиршественную залу почти одновременно. Изяслав уже начал попивать принесённые мёды, переговариваясь и смеясь с Коснячкой, любезно предоставившим свой кров для сходки. Дочь его и была нынешней полюбовницей великого князя, но боярину была не так важна её честь, как те выгоды, которые сулил сговор с Изяславом и попустительство его развлечениям. За считанные недели Коснячко возвысился и обогатился, закрывая глаза на ночные похождения в их дом.

При появлении Всеслава с Нейолой шум стих, и Изяслав, подняв голову, увидел, с чем связано напряженное молчание. Некоторые воеводы и бояре хмурились от столь неожиданного появления женщины, некоторые, особенно дружинники помоложе, напротив, с интересом и любованием оглядывали полоцкую княгиню, обладающую своеобразной, резкой северной привлекательностью. Возможно, красавицей её было не назвать, потому что в ней не было привычной округлой мягкости местных славянок и их женственности, но контрастность белой кожи и чёрных волос, точёные изгибы подбородка и тонкого носа всё-таки были способны вызывать восхищение. Особенно в паре с её неимоверным чувством достоинства, которое она несла, подобно царице.

– А, вот и дорогой родич! – не надумал ничего сказать по поводу Нейолы Изяслав и указал напротив себя место Всеславу. – Садись поближе, мы ждали только тебя, всё уже накрыто, угощайся.

– Спасибо, любезный дядя, – покосившись на Святослава, назвавшего его племянником, просиял гость и поклонился великому князю. – Мы с моими людьми действительно в пути проголодались.

– Это быстро исправим! – веселился Изяслав, наблюдая, как прислуга занесла ещё два блюда с окороками и свежевыпеченный ржаной хлеб. Потом его взгляд опять упал на Нейолу. Киевлянок он уже каких только не видывал, а вот из чужеземок редко попадалось что-то стоящее, ведь путешествовали в основном мужчины, потому и встретить иностранку случай представлялся не часто, что и говорить о высокородных и прекрасных. Вот только печенежских женщин было вдоволь, да те все низкорослые, кривоногие и будто бы без талии. – Не будет скучно твоей жене с нами? – не выдержал Изяслав, стараясь не обличить свой зажегшийся к полоцкой княгине пыл.

– Она привычна к тому, чтобы всегда быть со мной, – посмотрел на неё любовно Всеслав и – многие разве что не ахнули от зрелища – поднёс её руку к своим губам и поцеловал. Самые старые, бородатые бояре отвернулись от приезжего, пряча гневливые взгляды в тарелках. Прилюдно целовать жену! Да хоть бы и в руку – какое-то унижение! Мужчина он или всё-таки недаром сбрил всё с лица? Ни стыда, ни истинной мужеской повадки. Изяслав посмотрел на это спокойно, единственное, чего ему захотелось – это тоже поцеловать руку Нейолы, или хотя бы услышать её голос, до сих пор не прозвучавший ни разу.

Всеслав заметил задушенные возгласы и очередные укоры в глазах присутствующих. Положив ладонь жены, он взялся за еду, но прежде, чем набить рот, обратился ко всем, будто прося прощения:

– Я, кажется, веду себя немного не так, как здесь принято? Я прошу о снисхождении, мы живём немного в стороне от больших дорог и остального мира, в наших лесах, если не одичаешь, – хохотнул он, – то в любом случае немного забудешь, как не попадать впросак.

Изяслав показал жестом, что его ничего не покоробило. Кто-то из ранее возмутившихся увидел искренность в полоцком князе, им польстило его признание своего несколько отклоняющегося поведения, и они вздохнули с облегчением – что с него взять, северного отшельника! Ничего, побудет в Киеве, пообвыкнется, снова станет цивилизованным человеком. Великий князь, тем временем, допив свой кубок, ощущал растекающееся по телу вожделение и, чтобы переключиться на другой, возможный и доступный объект, он обратился к Коснячко:

– Может, позвать Ладу? Чтобы княгине не было так одиноко…

– Если надо, князь, мигом позову! – поднялся боярин и дёрнулся к дверям во внутренние покои.

Всеволод, ещё не успевший сесть и обдумывавший каждый поступок язычника, торопливо подошёл к старшему брату и, наклонившись к самому его уху, рьяно зашептал, чтобы не слышал никто другой:

– Ты что, свою любовницу за один стол с княгиней?! В своём ли ты уме?!

– Лада – боярская дочь! – шикнул Изяслав. – Сядь и успокойся!

Третьему Ярославичу ничего не оставалось, как отойти и послушно усесться рядом с младшими братьями, Вячеславом и Игорем. Те, по юности и неопытности, не заразившись ещё от умудрённых старейшин надменным осуждением всего, что входило в противоречие с их представлениями о правильном мироустройстве, наслаждались общением с приезжими, новыми людьми, рассказывавшими, как и что у них в Полоцке.

Через некоторое время в зал вошла девушка лет семнадцати, с толстой русой косой. Ещё незамужняя, она могла не покрывать голову у себя дома. Никакого смущения она не выказала, а вместо этого, обрадованная, что её пригласили к общему веселью, опустилась на скамью рядом с отцом, прямо глядя большими, простыми и любопытными глазами на чуть капризном лице. Святослав посмотрел на Всеслава, ожидая, что тот спросит – не княгиня ли это Изяславова? Вот тогда начнётся неприятная история. Придётся объяснять, что это не она, и, в лучшем случае, рассказы остановятся на уточнении, что это хозяйская дочка, а потому сюда и пришла. Но полоцкий князь был увлечён едой, за которой слушал болтающих вокруг. Ему, казалось, нет дела до входящих и выходящих. Иногда он делал глоток из своего кубка, но не усердствовал. Святослав с уважением отметил эту умеренность племянника, и сам не любя напиваться, в отличие от Изяслава и многих дружинников.

– Ну, – вытерев усы тыльной стороной ладони, оторвал от сочного куска мяса Всеслава Изяслав, начавший хмелеть, – откуда же ты всё-таки узнал, что батюшка наш скончался?

– Через мои земли лежит дорога в Псков. Некие путники остановились на ночлег в Усвячи и, как выяснилось, они ехали из Киева, чтобы осведомиться о Судиславе. Они-то и рассказали людям, что у вас случилось, а люди, как известно, новости разносят быстро.

Изяслав нахмурился от того, что при всех упомянули Судислава. Ощущение неустойчивости своего положения давало о себе знать порой по пустяковым поводам. Ох уж этот до сих пор живой дядька, которого держи не держи в порубе, а всё равно кто-нибудь может посчитать его более законным претендентом на княжение!

– Дорога в Псков, – сказал, поправляя, Святослав, – лежит вдоль твоих земель, а не через них.

– Давно ли ты там бывал, Святослав Ярославич? – заулыбался, как и всегда, Всеслав.

Черниговскому князю пришлось признать:

– Я никогда не бывал в той стороне.

– Тогда я уточню. После заключенного более тридцати лет назад мира между нашими отцами, ваш согласился с тем, что Усвячь и Витебск – владения моего отца. Именно мимо них идёт дорога в Псков. Можно проехать и западнее – не спорю, сделав хороший крюк с лишней сотней-другой вёрст, и та дорога к моему княжеству не имеет никакого отношения.

Святослав хотел было настоять, что дорога, о которой говорит Всеслав, всё равно именно пограничная, а не полоцкая, но решил воздержаться от спора сейчас. Лучше поговорить потом с князем с глазу на глаз, разъяснив неправоту того.

– Эдак, если мы куда-то лично не наведаемся, – засмеялся Изяслав, – ты себе всю Русь в удел запишешь?

– У меня нет стремлений расширять свои земли и захватывать чужое, – скромно и мягко отметил Всеслав, – но уж что мне принадлежит – то моё.

– А это сплошные болота да лесная глушь, – вдруг произнесла Нейола, дав услышать свой глубокий, немного низкий, терпкий голос жительницы непролазных чащоб. – Никому, кроме нас, не нужные окраины, соседствующие с племенами, до сих пор живущими в землянках и не понимающими нашего языка.

Изяслав опять с удовольствием припечатал к ней свой взгляд. Что за женщина! И вынуждена прозябать на каких-то трясинах, вместе с безбородым муженьком, укрывающимся в лесу волчьей шкурой, наверное, чтобы не быть замеченным разбойниками. Впрочем, рассказывали, что Полоцк – большой и богатый город, возможно, не всё так плохо у этих северян.

– Давайте же, наконец, выпьем за встречу, – поднялся Святослав со своим кубком и, поклонившись племяннику, произнёс: – Эта первая встреча стала приятным знакомством и, я хочу надеяться – все мы надеемся на это – что наши родственные связи возобновятся и укрепятся добрососедскими отношениями. Спасибо, Всеслав, за то уважение, которое ты нам оказал, приехав повидаться, ведь не всякий двинется в далёкий путь, узнав, что случилось горе. Да, мы потеряли в этом году отца, но, убеждён, обрели друга и брата! За встречу!

– За встречу! – поднял кубок Всеслав, тоже встав. Все мужчины последовали их примеру, и только Нейола с Ладой остались сидеть, отпивая из своих серебряных чаш.

Осушив до дна свой кубок, Изяслав бросил холопу у стены, что приглядывал за достатком пищи на столе:

– Вели звать Баяна! Пусть споёт нам свои песни!

– Тот самый Баян? – изумился Всеслав. – Неужели ещё жив? Я слышал о нём от отца.

– Да! Этот старик уже давно ослеп, но его голос и дар сказителя всё те же!

Не прошло и часа, как ввели старого гусляра, которому уже никто не помнил, сколько лет. Но первые свои былины он напевал, аккомпанируя себе на гуслях, ещё при последних годах жизни Владимира Святителя. Благодаря своей памяти, слепой старец являлся хранителем историй и правды о событиях, которым был свидетелем, но не всегда эти сказы нравились князьям, а потому, имевший в своём репертуаре не одну былину о вражде Ярослава и Брячеслава, Баян выбрал другие, о походах Владимира против печенегов, о великих богатырях, сражавшихся с кочевниками, о победах русичей на полях сражений.

Радостное пиршество продолжалось, хмельные напитки лились рекой, настроение было приподнятым и только двое хорошенько набравшихся дружинников подрались из-за нелепого спора о том, где волки крупнее, в полоцких лесах или норманнских, за Варяжским морем. Само собой, затейниками свары был варяг из наёмников и один из тех, кто приехал с Всеславом. Но после того как их разняли, они вновь пили вместе и смеялись. Изяслав держался долго, но возлияния доказали свою действенность, и великий князь, пошатываясь, удалился в светлицы Коснячки, куда незаметно за ним выскользнула и Лада. Не обращая внимания на то, что киевский князь ушёл, остальные продолжали пить, провозглашать тосты и закусывать. Наслушавшись былин, под которые пилось особенно легко и приятно, дружинники приплясывали под мелодию струн. Старик уже не напевал, а молча перебирал пальцами. Святослав, убеждаясь, что всё идёт, как надо – все дружны и удовлетворены, тоже потянулся на выход. Ночь давно наступила, и ему не хотелось заставлять Киликию волноваться. Всеволод ушёл раньше, так что за старшего оставался Вячеслав. Видно было, как двум младшим нравится вся эта атмосфера молодецкой удали и шумной попойки. Тем более, к позднему часу пожилые и зрелые расходились, и оставалась лишь самая бодрая и неугомонная молодёжь, не сдерживаемая авторитетным присутствием, при котором обычно и развернуться-то на всю широту души не представлялось возможным. Подойдя к Вячеславу, спьяну выторговывающему волчью шкуру какого-то полоцкого парня на свой роскошный, расшитый плащ, привезённый купцами из Византии, Святослав похлопал его по плечу:

– Больше не пей! Проследи, чтобы всё закончилось мирно, понял?

– Понял, брат! – немного протрезвел тот и, приосанившись, сразу же поискал глазами Игоря, удостоверившись, что остаётся не один.

Отметив, что Всеслав любезничает с Нейолой, по-прежнему не напившийся и спокойный, Святослав выдохнул и отправился на Ярославов двор.

Ода не могла сомкнуть глаз. С тех пор, как в Киев приехал Святослав с Киликией, каждая ночь превращалась в пытку. Но вместе с тем было и странное, дурное наслаждение от того, что этот мужчина поблизости, где-то под этой же крышей, пусть с другой и не думает о ней, Оде, не может думать, а всё-таки он ходит по одним с нею лестницам, полам и дорожкам. Она может увидеть его, вблизи или издалека.

Сегодня приехал незваный и внезапный гость, как сказали – полоцкий князь. Ода жила здесь чуть больше года, и ещё толком не понимала всех перипетий дипломатии и политики киевских князей, но что-то долетало до её слуха, что-то она чувствовала и самостоятельно. Почему-то к приезжему относились с настороженностью и подозрительностью. Он был каким-то близким родственником её мужа и его братьев, судачили, что должен разделить с ними правление. Разве так можно? «Ох, ничего я в этом не понимаю!» – думала Ода, лежа в кровати. Вячеслав не шёл, и ей от этого делалось хорошо. Вдруг и вовсе не придёт из-за пира? А придёт ли к Киликии Святослав? И опять начиналась мука. С одной стороны радость от отсутствия мужа, с другой – горечь от того, что нет возможности бросить хоть взгляд перед сном на деверя, и тот в любом случае пойдёт к жене. «Я ужасная женщина и большая грешница» – обвинила себя Ода. Встав с постели, она подошла к иконам, в угол, но даже молитвы не шли на язык, сбивались. Имеет ли она право, зарясь на чужого мужа, обращаться к Богу? Она подкралась к люльке с сыном. Маленький Борис Вячеславович сладко спал. Всё тихо, всё в порядке. Может, пройтись немного по двору? Ночной воздух порой помогает призвать сон.