Цифрогелион

Внезапно из-за угла, прямо за висящим на стене фонарём, вывернул тощий бродяга в грязном рваном свитере мышиного цвета. В руке он держал палку, конец которой был обстоятельно обмотан проволокой с насаженными на неё крупными гайками.

Инстинкты, приобретённые за долгие годы тренировок, не подвели меня и на этот раз: глаза привычно выбрали точку на пути следования цели, указательный палец правой руки лёг на спусковой крючок и плавно нажал на него на фоне спокойного выдоха моих легких. Тетива звонко хлестнула по колодке, болт пробил шею цели насквозь и с глухим ударом воткнулся в стену позади неё. Мышцы обезьяны моментально натянули тетиву для нового выстрела, а следующий болт со щелчком встал в направляющий паз.

Бродяга схватился руками за горло и, кажется, попытался закричать, но вместо крика из горла донеслось лишь тихое бурление. Кровь толчками била из пробитой сонной артерии, а через мгновение мужчина рухнул на пол.

Я подошёл ближе. Бродяга не шевелился, под его головой быстро растекалась багровая лужа. Переступив мёртвое тело, я свернул за угол и почти сразу упёрся в дверь. За ней меня поджидала чёрная лестница. В отличие от парадных, чёрные лестницы чаще всего были крайне тесными и прятались, как правило, на кухнях, либо в той части квартир, где располагались слуги. Разумеется, сейчас в этих домах слуг давно не было – даже в Северной Столице содержание слуг мог себе позволить далеко не каждый… Хотя тут слуг, наверняка, с удовольствием заменяли на рабов…

Оказавшись на тесной каменной лестнице, я спустился на межэтажную площадку и выглянул в окно: третий этаж – внизу нет ни души, на улице всё ещё светло. Если мне повезёт, то спустившись на первый этаж, я покину дом через чёрный ход, и мой побег останется незамеченным. Правда, в этом случае я останусь без своего саквояжа… Да и чёрт с ним: между жизнью и моим любимым саквояжем я, пусть и немного задумавшись, но всё же выберу свою жизнь.

Спустившись на первый этаж, я оказался в тесной прихожей, стены которой были обклеены газетными листами точно так же, как и та комната, в которой я очнулся. В центре неё на изодранном паласе возвышалась гора из грязной одежды и обуви. В воздухе стоял невыносимый затхлый запах, в котором спирающий гнилостный смрад соперничал с вонью застоявшегося пота. В прихожей не было ни единого окна, а дверной проём был наглухо заколочен…

Кажется, у меня всё же будет шанс вернуть свой чемодан. Или умереть… Я развернулся в сторону и посмотрел в просторный коридор, уходящий вглубь квартиры. Он был отлично освещён часто расположенными на одной из его сторон окнами: высокий потолок, «газетные» обои, паркетный пол, а вдалеке манящий прямоугольник дневного света – открытая дверь, ведущая прочь из этой чёртовой квартиры…

Конечно, я вполне могу воспользоваться окном, чтобы как можно быстрее покинуть это опасное место, но что-то мне подсказывает, что затворные механизмы насквозь проржавели, и чтобы выбраться через окно, придётся выбивать стёкла и выбираться сквозь тесные проёмы в раме, рискуя при этом распороть себе брюхо о торчащие осколки. Так что, скорее всего, мне придётся преодолеть всю протяжённость этого коридора, прежде чем я окажусь на свободе. А ведь снаружи, на улице или в подъезде (хотя, судя по количеству света, дверь всё же выходит именно на улицу, а не в подъезд), меня может поджидать банда бродяг. Скорострельности коломёта, конечно же, хватит, чтобы быстро расправиться с несколькими бродягами, но только если между нами будет хоть сколько-нибудь значимое расстояние, иначе они повалят меня на землю и забьют палками…

Я неспешно двинулся по коридору, внимательно прислушиваясь к окружающей обстановке. До меня доносился приглушённый смех, топот, звон посуды. Судя по шуму, тут обитало как минимум несколько десятков бандитов. Болтов мне точно не хватит, чтобы расправиться с ними всеми… Чёрт, видимо, нужно было захватить ещё боеприпасов… Хотя если дойдёт до того, что придётся потратить все девять оставшихся болтов, это будет означать, что бандиты меня обнаружили, и времени на перезарядку у меня точно не будет.

Я миновал семь дверей и пять оконных проёмов, неспешно переставляя ноги и стараясь передвигаться настолько тихо, насколько это вообще возможно. От двери меня отделял всего один оконный проём, в свете которого я стоял, и несколько метров темноты следующих за ним. За моей спиной, в нескольких метрах позади, резко распахнулась дверь, раздался хохот, а следом голос:

– Надо сходить проведать нашего гостя! Босс дал добро пустить его на фарш! Эй! А это кто?.. Чёрт, да это же…

Он не успел закончить, потому что болт пробил ему глаз и, вылетев из затылка, улетел в другой конец коридора. Голова бродяги мотнулась назад, он попытался ухватиться за открытую дверь, но вместо этого пару раз схватил рукой воздух и, потеряв равновесие, упал. Опустив арбалет, я круто развернулся и бросился бежать…

Глава шестая. Босс

Я бежал по коридору что было сил. Стук моих каблуков эхом отражался от высоких стен.Яркий прямоугольник открытого дверного прохода, ведущего на улицу, был уже совсем близко, а за ним я слышал шум – это был шум дождя и, кажется, он начался лишь только что, словно по чьему-то приказу.

Наконец я выбежал за дверь и оказался на низком каменном крыльце. Кстати, я ошибся – тут был не дождь, а самый настоящий ливень: серая стена воды преградила мне путь, с яростным шипением стуча по мощёной дороге прямо у моих ног. Я стоял под козырьком, так что капли не попадали на меня, а лишь создавали непроглядную завесу прямо передо мной. В следующий миг я услышал натужный скрежет метала, сквозь пелену дождя ко мне быстро приближалась огромная тёмная фигура, я хотел было рвануть в сторону, но в тот же миг что-то с нечеловеческой силой ударило меня в грудь, и я полетел назад. Ударившись затылком о стену или, возможно, об дверной косяк, я потерял сознание…

***

– Он до сих пор жив? – удивился один из воинов стоящий возле человека, висевшего на высоком четырёхметровом кресте. Его ладони и ступни были пробиты железными гвоздями и привязаны к деревянному распятью верёвками, удерживая его тело. Человек на кресте смотрел в даль, словно ожидая кого-то. Казалось, он не обращал никакого внимание ни на воинов, ходящих внизу у его ног, ни на увечья, нанесённые его конечностям, ни на нещадно палящее солнце, жарящее его кожу.

На этом холме, стоящем неподалеку от города с небольшими одноэтажными, покрытыми глиной, домами, кроме креста, на котором висел человек, стояло ещё пять таких же, но сейчас они были пусты.

– Отец, – вдруг заговорил человек, обращаясь к небу. Голос его был спокоен, а взгляд устремился в безоблачное небо, – неужели ты не придёшь и сейчас? Ты оставил меня, своего сына, сходить с ума от проклятья, которым ты наказал меня – ребёнка, не имевшего никакой вины ни перед тобой, ни перед кем-либо ещё. Ты позволил матери страдать, в бессилии наблюдая, как её сын пытается ужиться с тем, с чем ужиться невозможно…

– Закрой свой рот! – проревел один из воинов, поднимая копьё. – Ты висишь тут пятый день, поганая мразь! Тебе давно пора подохнуть, чтобы мы смогли снять тебя с этого чёртова креста, бросить в яму к другим отбросам, и отправиться, наконец, по домам!

– Но вопреки всему, я научился жить с оставленным тобою проклятьем, – продолжил говорить человек на кресте, не обращая никакого внимания на злобно кричавшего на него воина. – Я пытался обратить его в дар. Пытался помогать другим. Пытался изменить этот мир к лучшему. Но как бы я ни старался, этот дар вновь и вновь оборачивался проклятьем…

– Я с кем тут вообще разговариваю?! – возмутился воин. – Думаешь, если тебя уже распяли, то я не смогу сделать твой день ещё хуже, и меня можно игнорировать?!

С этими словами он резким движением вонзил острие своего копья в живот висящего на кресте человека.

Человек на кресте закричал. Но это не был крик боли – скорее вопль бессильной ярости. Его взгляд был всё так же устремлён в небо. В глазах стояли слезы.

– Ну что ж, отец… – человек на кресте закрыл глаза, чтобы остановить поток хлынувших из них слёз. – Я не оставлю попыток обернуть своё проклятье благом для каждого существа, живущего на свете… И я никогда не перестану искать тебя… Пусть я не нужен тебе, как и все они не нужны тебе тоже, но я найду тебя и получу ответы…

В следующий миг воины почти одновременно отшатнулись от креста. Багровая кровь, ручьями льющаяся из раны висевшего на кресте человека, вдруг уступила место белой жидкости. Сначала она текла так же, как и кровь, но вскоре один ручеёк потёк вверх по груди человека, вопреки законам физики. Затем к нему присоединился ещё один, а потом появлялись всё новые и новые, растекаясь во все стороны и окрашивая тело человека в причудливый белый цвет, который был скорее белой пустотой, нежели просто белым цветом: он убирал все изъяны кожи, все мелкие черты, все детали, но при этом, каким-то невообразимым образом, оставлял основные формы объектов отлично различимыми человеческим глазом… Вскоре белый цвет перекинулся на крест за спиной человека, а затем, достигнув земли, устремился в сторону воинов, и ещё через несколько секунд их испуганные крики сменились истошными воплями нестерпимой боли…

***

– Эй, любезный! – услышал я чей-то голос.

Голова страшно болела. Пронзительный металлический скрежет, появившийся вместе с незнакомым голосом, отражался неприятной вибрацией в моих висках. Чёрт возьми, меня уже второй раз за день бьют тогда, когда я этого не ожидаю: я знал, что Старый Город опасное место, но если бы мне сказали, что тут меня будут избивать до потери сознания за каждую сотню пройденных метров… Я бы настоял на удвоении аванса…

Кто-то с силой толкнул меня в плечо. Я не мог заставить себя открыть глаза и теперь – слишком уж болела голова, да и едва ли по ту сторону век меня ждёт что-то приятное…

Последовал увесистый удар в грудь чем-то твёрдым и явно тяжёлым. От него у меня спёрло дыхание.

Так… Сначала будили голосом, потом толкали, теперь вот от всей души врезали чем-то… Я никогда не был слишком уж тупым, так что сразу разглядел в этих событиях некую геометрическую прогрессию, и пришёл к выводу, что следующая попытка привести меня в чувство закончится если не моей смертью, то как минимум переломом пары-тройки костей.

Взвесив все преимущества смерти против того, что может ждать меня в дальнейшей жизни, я понял, что не могу умереть, так и не узнав, что за хренота издаёт этот мерзкий скрип, от которого у меня съёживаются глаза в глазницах…

В общем, я сделал над собой титаническое усилие и поднял «шторы», позволив этому жуткому неприветливому миру потоком хлынуть в умиротворяющую тьму моего сознания, неся с собой безрадостные перспективы одной лишь боли и новых страданий.

Сначала я решил, что надо мной возвышалась какая-то самодельная шаговая машина высотой с дом. Но в тот момент я почему-то считал, что я стою на ногах. Как только я осознал, что на самом деле я, словно пьяная блудница после тяжёлой ночной смены в графском загородном поместье, распластался на каменном крыльце – мой разум провёл необходимые перерасчёты и уменьшил «шаговую машину размером с дом» до роста очень высокого человека.

Но человека не простого. Этот человек был облачён в самодельную броню на мышечном усилении: грубо скованная бесформенная тяжёлая кираса, кривые куски проржавевшего металла небрежно и совершенно бесталанно скреплены по какой-то кустарной технологии в защитный, отдалённо напоминающий по форме прямоугольник, шлем с мутным исцарапанным забралом из толстого стекла, закрытого кривой проволочной сеткой. Из сильно выпуклого нагрудного панциря вытянуты ленты мышц, уходящие в массивные металлические наплечники, которые шарнирами скреплялись с металлической перчаткой на левой руке и с большим прямоугольным ящиком, который то ли заменял воину правое предплечье и кисть, то ли он использовал его для хранения своего полевого обеда, хотя я склонялся к варианту, что этот корявый металлический ящик служил человеку чем-то вроде молота – наверное, именно его ударом он отправил меня в нокаут. Ноги бойца так же защищала массивная самодельная броня на стальном внешнем скелете. Из-под панциря мышцы тянулись и к ней…

Когда-то я всерьёз увлекался изучением защитной брони с мышечным усилением. Её не использовали уже очень давно, но в прошлом, во времена гражданских войн, она была крайне популярна… Подобная броня усиливала физическую силу носителя за счёт дополнения собственной мышечной силы инородной, и наличия поддерживающего внешнего стального скелета, снимающего лишнюю нагрузку с собственных костей и мышц солдата-оператора. Как правило для усиления использовалось одно-два животных средних размеров, чаще всего шимпанзе, но известны случаи эффективного использования совершенно монструозных экземпляров защитной брони, которые скорее были средствами передвижения, нежели бронёй, и назывались «Шаговыми машинами» – эти исполины приводились в движение силой мышц нескольких горилл.

Самая сложная часть создания усиливающей брони – это не только обучение мышц животных нужным реакциям, но и обучение солдата, использовавшего броню, заставлять её двигаться именно так как ему нужно – усиливая его, а не сковывая. Животное, скрытое в нагрудном панцире, давало передние усиливающие мышцы, а животное, находившееся в защищённом отсеке на спинной пластине, как правило, служило ещё и генератором, либо взводной системой тяжёлых наплечных орудий. Суть действия мышечной системы сводилась к синхронному сокращению мышц животных с мышцами солдата-оператора, в соответствии с заданной им силой. Звучит просто, но на деле, на то, чтобы движения были плавными, а не дёргаными, уходили месяцы тренировок, а чтобы добиться по-настоящему точной синхронной работы, особенно если речь идёт об усиленных пальцах защитной рукавицы, где важна мелкая моторика, нужны были годы постоянной практики. Именно поэтому солдаты-операторы во все времена были на вес золота…

Я не мог не отметить, что человек, возвышавшийся надо мной, при всей убогости его кустарной брони, явно умел с ней обращаться: его руки двигались плавно, и даже пальцы левой перчатки, усиленные чужеродными мышцами, ритмично перестукивали по панцирю какой-то простой мотивчик так плавно, словно мышцы оператора породнились с мышцами животного.

– Так кто из вас, уродов, объяснит мне, что тут происходит? – недовольно поинтересовался человек у кого-то. – Может быть, ты, Змей? Ведь это ты, сука, уверил меня, что этот ушлёпок протянет ещё максимум пару часов, и клялся, что он неспособен подняться на ноги. А этот мудак не только поднялся на ноги, но и убил двоих наших ребят, причём из моего же грёбанного обезьянера…

Удобно устроившись на холодных камнях с вывернутой чёрт пойми как головой, упёртой затылком в стену, и разбросанными по сторонам ногами, я не мог не обратить внимание на окружающие меня экстерьеры:

Как я уже говорил: я отдыхал на крыльце дома. Передо мной, прямо на узкой проезжей частью, в густой грязи стоял здоровенный мужик в убогой защитной броне. За его спиной, буквально в пяти метрах над ним, возвышалось нагоняющее тоску пятиэтажное здание, с местами порыжевшей от влаги бледно-жёлтой штукатуркой, с обвалившейся над окнами и крышей лепниной, оголивший кривой кирпич кладки. Выбитые оконные рамы и тьма за ними, напоминающая мне о том, что ждёт меня после смерти.

В обе стороны от описанного мной обветшалого дома тянулся бесконечный строй таких же унылых заброшенных построек.

Пока мужик в убогой защитной броне ругался, он недовольно тряс в воздухе пальцем, тыча им в сторону от места моего вынужденного привала. Любопытство всё же взяло верх над ленью (ведь я так хорошо устроился, и менять позу мне совсем не хотелось), и я повернул голову в сторону.

В шее что-то хрустнуло, но после того как меня до смерти забили палкой, этот жалкий треск, похожий на звук расколовшегося грецкого ореха, не произвёл на меня особо пугающего впечатления, так что я предпочёл его просто проигнорировать.

Перед моими глазами у стены здания, на крыльце которого я распластался, выстроились пятеро бандитов, одетых в грязные обноски, которые нет смысла даже описывать – вы можете представить себе самого потрёпанного бродягу в самых рваных, заношенных и невзрачных одеждах и попадёте в точку. Лица всех лиходеев покрывали жуткие волдыри и грязь. Разумеется, с волдырями они мало что могли поделать, но вот помыть свои грязные рожи, чтобы не усугублять и без того депрессивную картину окружающего мира, они вполне способны.

Стояли все эти бедолаги с виноватыми лицами, не решаясь посмотреть в глаза мужику, облачённому в защитную броню. В руках они нервно теребили куски ржавых труб и палки с гвоздями, служившие им оружием. Дождь, кстати говоря, уже прекратился (по всей видимости, закончившись так же неожиданно, как и начался), но на головы несчастных до сих пор капало с козырька крыши, где успела собраться вода. От каждой капли бандиты вздрагивали, что придавало им ещё более жалкий вид.

– Босс, я не понимаю, как так получилось, – промямлил лысый мужик в изодранном кожаном плаще на голое тело. Его я узнал сразу – это он избил меня до полусмерти и именно он умолял своего товарища не рассказывать Боссу о том, что у него не было для этого хоть сколько-нибудь веских причин. – Когда мы уходили из комнаты он был едва живым…У него из черепа мозги торчали, Босс…

– Что-то не похоже, что у графинчика проблемы с черепом, – заметил Босс, ещё раз окинув меня оценивающим взглядом. – Не тянет он на доходягу… Послушай, Змей, может, вы с Пьяницей Билли решили меня нахлобучить, а? Сообщили, что свинка сдохла, освободили «туриста» на несколько часов от моего внимания, и хотели успеть раскрутить его на состояние? Господин выглядит как состоятельный столичный франт – тут у любого крыса сыграет…

Давненько меня не принимали за состоятельного франта… Помню, месяц назад меня проводили сапогом с порога магазина, где я прикорнул в ожидании его открытия. Тогда меня приняли за нищего бродягу, а ведь я был одет точно так же, разве что не был измазан кровью и грязью… И еще, надо не забыть это слово: «графинчик» – обзову так графа Александра, когда в следующий раз буду проигрывать ему в карты…