Лев и Акула. Сборник рассказов

Да, пока ещё командир. На обратном пути сам Патрикеич вот также будет сидеть в кресле второго пилота и «пыхать», отказываясь покинуть рубку. Или не будет? Пойдёт в каюту и запустит по двадцатому разу какой-нибудь старый фильм – начнёт привыкать к собственной бесполезности.

Нынешние пилоты-пенсионеры с печалью вспоминали те времена, когда можно было преподавать в академии. Корабли меняются так быстро, что знания отставника не годятся и первокурсникам, которых обучают на опережение.

Погладил матовую панель перед собой, та отозвалась бледным всполохом. В голове зазвучал голос «Стрелки»:

– Слушаю, командир.

Голос корабля – голос, который слышит только командир.

– Это я так, – мысленно ответил Патрикеич.

– Через полчаса будем на месте.

– Хорошо.

Защемило в груди. Вот ещё новость – совершено здоровое сердце подавало непривычные сигналы. Болтают, что списанные капитаны, те у которых, как и у Патрикеича, ни семьи, ни хобби, принимались болеть, будто в отместку за прошлую интересную жизнь. С какой стати он так непозволительно расклеился? И на Земле люди живут.

Искусственной планете, на которую переселилось человечество, дали имя Новая Земля. За пять сотен лет приставка затерялась. Старую теперь называли Земля-проматерь, или Праземля. И воспринимали её лишь как историческую память.

Праземлю покинули, спасаясь от непобедимых бактерий и вирусов. Людям пришлось перестроить под себя другую систему. Сферы деятельности распределили по разным планетам. Новая Земля служила домом, на Кузню вынесли производство, на Лаборатории проводили эксперименты, Дисней служила для развлечений, животному миру выделили Зверинец. Были и другие, которые Лисовому посещать не приходилось.

– Время подлёта десять минут, – вновь постучался в мысли голос корабля.

Патрикеич с горечью подумал, что теперь он слышать «Стрелку» не будет. Совсем. Никогда. Ни этот – мягкий материнский тембр. Ни тот, каким она «говорила» после перековки – звонким, девичьим. По мере старения корабля взрослел и голос: через два-три года от перевыпуска становился влекущим, сексуальным, спустя ещё два в нём появлялись заботливые нотки, будто корабль набирался опыта. Тогда-то, не дожидаясь дряхлости, отправляли судно менять облик и программы.

– Пока мы не на орбите, не поздно повернуть. Бежим? – шепнула «Стрелка»

Патрикеич вздрогнул и покосился на Стаса. Слышал? Нет, будущий капитан вне связи пока.

– На борту посторонний, – мысленно ответил Лисовой.

Раньше преемник получал корабль уже обновлённым. Положение изменили, когда кое-кто из тех, кому грозила пенсия, не долетев до Кузни, повернул прочь из системы. Безумство, иначе не назовёшь. Каково это, обречь себя на вечное блуждание в космосе, без права захода в гавани. Долгие годы не видеть человеческого лица, кроме как в записи, не слышать живую речь. Поговаривали, что беглые капитаны-угонщики отправлялись на Старую Землю. Ну, если не на саму планету, то на орбиту.

Лисовой опять глянул на Стаса. Тот продолжал своё «пыханье», покачиваясь корпусом в ритме музыки, которую слушал.

Что страшного в том, чтобы улететь из искусственной системы навсегда? Ведь никто из угонщиков не вернулся. Не могли же все до одного пропасть? Или неплохо им живётся без лиц и голосов? Между собой вполне могут переговариваться, на орбите-то. Летают себе, наматывают круги, любуются родной планетой. Той самой Землёй, которую нынешнее человечество помнит лишь виртуальной. Патрикеич затряс головой, прогоняя атаковавшие несчастный мозг мысли. Лет десять уже никто не сбегал, как знать, живы ли те, кто сделал это раньше?

Подлетали к орбитальному комплексу. Начали готовиться к стыковке. Привычные действия отвлекли от бередящих душу мечтаний.

Надвигалась та самая ненавистная минута – пора покидать корабль. Навсегда. Патрикеич вернётся на борт перекованной «Стрелки», но не услышит её звонкого юного голоска. Корабль подбросит бывшего капитана до нужной гавани и отправится в рейс, где пенсионеру нет места.

Станислав нетерпеливо выглядывал из шлюза. Патрикеич шествовал медленно, как в церемониальном танце, и вёл пальцами по пупырчатой переборке. Прощался. Вот бывший капитан переступил порог, оглянулся и вздрогнул. Глаза его расширились, стажёр вопросительно поднял брови. Стас не мог слышать, что на прощанье сказала «Стрелка»:

– Возвращайся, командир.

Станислав задал вопрос и пока ждал ответа, лифт достиг поверхности планеты. Двери разъехались, открывая унылый пейзаж. Здесь царствовали камень и металл, кое-где стекло – толстое, покрытое плёнкой так, чтобы внутри помещений вид из окна можно было менять по желанию.

– Нет, – отозвался, наконец, Лисовой, когда новый капитан «Стрелки» в очередной раз повторил вопрос, – нечего мне там делать. Ты же знаешь дорогу.

Станислав пожал плечами и протянул руку для прощального рукопожатия. Патрикеич торопливо стиснул холодные твёрдые пальцы преемника и метнулся в противоположную сторону. Не хотел смотреть, как «Стрелку» загоняют в домну, как задраивают толстенные ворота шахты. Уж лучше скоротать время в ботаническом саду – единственном месте на Кузне, где взгляд не утыкался в матовую серость, а дыхание становилось лёгким и приятным.

В повисшем над каменистой поверхностью переходе Лисовой столкнулся с Дымовым – соседом по академическому общежитию. Тот был младше года на два и выглядел довольным.

– Патрикеич! Вот не ожидал! – приятель сгрёб вяло упиравшегося пенсионера мускулистыми ручищами и не спешил выпускать из объятий, хвастая неутраченной мощью. – Врали, будто угнал «Стрелку» на Праземлю.

В тоне Дымова угадывалось разочарование, которое кольнуло в самое сердце.

– Извини, Дым, спешу. В другой раз поболтаем.

– Ну, будь! – Приятель саданул Патрикеича по плечу и, насвистывая фальшивый мотивчик, двинулся к шахте.

На душе стало совсем муторно. Вот ведь, Дымов сейчас получит обновлённое судно и ещё пять лет будет работать, а Лисовому, хоть и учился лучше и задания выполнял не чета Дымовским, предстоял заслуженный отдых. Трали-вали!

Ноги сами привели в раздел водных растений. В овальном пруду поблёскивала вода, зеленоватая, тревожимая лягушками, стрекозами, водомерками – то, чего не хватало на борту с его бирюзовым бассейном, искусственными волнами и запахом антисептика. Патрикеич вдыхал щекочущий, отдающий тиной воздух, любовался струями миниатюрного фонтана и не расслышал шагов.

– Здравствуй! – раздалось у самого уха.

Лисовой обернулся.

– О! Жанна, ты?

Сорокалетняя женщина жизнерадостного вида замешкалась, но ответила на его объятья.

– Так удивляешься, Павел, будто не ожидал увидеть меня здесь, – со смешком заметила она, отстраняясь. Завела за ухо выбившийся из тёмно-русой косы локон и присела у воды.

– Извини. Я тут… немного… – подыскивал слова Патрикеич, засмотревшись на её смуглые длинные кисти рук, устроившиеся на коленях.

– Помешала?

– Как можно! – Лисовой изобразил кривую улыбку. – Жанна Картье – создатель и важнейшая часть райского уголка на Кузне.

– Уже не часть.

Женщина замолчала.

–То есть?

– Уволилась. Обхожу на прощанье.

Жанна тронула лилию, коснулась поверхности воды и подняла руку, любуясь каплями на кончиках пальцев.

– Постой! – возмутился Патрикеич. – Ты построила оранжерею с нуля, сколько всего преодолела и – бросаешь?

– Кое-что изменилось.

Жанна встала, глаза их оказались на одном уровне. Только теперь Лисовой заметил, что наряд её не подходит для работы: легкомысленный костюмчик, туфли на высоченных каблуках. Для кого же хозяйка ботанического сада вырядилась? Спросил, напрягшись:

– И куда теперь?