Шагни в послезавтра

Шагни в послезавтра
Ирина Ваганова

Каково это перемещаться во времени без машин и приспособлений, одной силой мысли? В пятнадцать лет Сашка обнаруживает в себе уникальную способность и тут же сталкивается с ограничениями и запретами. Оказалось, что быть не таким как все – дар сродни проклятью, но прежняя жизнь кажется слишком скучной, когда есть супер-возможности.

Чехарда

Сашка шагал по улице так, будто торопился на встречу. Выскочил из дома после разговора с матерью, успев лишь сунуть ноги в кроссовки и схватить с вешалки ветровку. Спустившись на этаж, услышал привычное:

– Шапку надень! Ветер.

Свежий воздух приятно холодил разгорячённое лицо. Даже куртку Сашка застегнул не сразу. Сунув руки в карманы и чуть пригнув голову, нёсся по знакомым улицам, срезал путь дворами, словно у него дело какое-то на другом конце города.

Бежал, скрывался от упрёков и нравоучений. Всё достало! Что именно достало, Сашка вряд ли мог объяснить толком. С предками повезло. Так утверждали друзья. Ещё бы! Спокойные уравновешенные люди. Не пьют, не скандалят, дурниной не орут. Всё тихо-мирно. «Это им со мной не повезло», – отшучивался Сашка. С детства его тяготили бесконечные разговоры. Родители долго и нудно убеждали сына: растолковывали, аргументировали – следовали вычитанным советам видеть в ребёнке личность, у которой достаточно ума, чтобы понять любую жизненную ситуацию.

Мальчик ненавидел минуты, когда вместо того, чтобы тупо сказать: «Делай, что тебе говорят!», мать или отец начинали объяснять, почему именно так, а не иначе, надо поступить. Неважно, о чём шла речь: о каше на завтрак, о занятиях спортом, летнем отдыхе, компьютерных играх или чтении книг. Услышав вкрадчивые, вопросительные интонации, знал: через пять ли, через сорок минут разговора он будет вынужден всё «понять» и со всем согласиться. Малышом частенько ныл, стараясь заглушить голос матери, даже ногами топал, а то и по полу катался. С отцом такие штуки не прокатывали, тот брал Сашку за плечи, крепко держал, присев на корточки и вглядываясь в лицо. Попытки зажать ладонями уши пресекал.

С годами выработалась привычка убегать. Выскакивал из квартиры и бродил по двору. Когда подрос, нарезал круги шире. Родители говорили: ничего, походит, подумает и вернётся другим человеком. Он возвращался, перегорев и смирившись. Где-то внутри до поры до времени зрел бунт. Никто, кроме самого Сашки, не догадывался о том, что этот зверь рано или поздно обязательно вырвется.

Сегодня не произошло ничего необычного. Мать пела по накатанной о необходимости поднажать в учёбе. Десятый класс! Не время расслабляться, не успеешь оглянуться, как придёт пора ЕГЭ. Надо беречь здоровье, чтобы не заболеть и не пропускать уроки, надо старательно выполнять домашние задания, посещать факультативы, ходить к репетиторам. И всё это ради высшего образования.

К несчастью, у неприятного разговора был свидетель. Соседка тётя Даша, попивая чай, следила за воспитательным процессом. Собственно, мать с тётей Дашей чаёвничали и разговаривали о Сашке и его упрямстве, когда он зашёл на кухню. Здесь-то и попал под лавину неоспоримых аргументов.

– Ну и что… ну и пусть… да хоть и в армию… – упрямо возражал он. – Если у вас с отцом высшее образование, я тоже обязан в универ? Живут люди и без этого.

Тут и произошло нечто непривычное. Тётя Даша произнесла непонятную фразу:

– Что поделаешь, Мариша, гены. Против природы мы бессильны. Скажи спасибо, не ворует.

Мать, побагровев лицом, обернулась к соседке, а Сашка воспользовался моментом и выскользнул с кухни. В спину ему слышалось:

– Санечка! Время дорого, упустишь, потом не догнать!

– Плевал я на время! – крикнул и пнул ногой входную дверь.

Теперь, безжалостно топча сорванные ветром жёлтые и зелёные листья, мысленно продолжал спор. Скучно жить по указке! Противно истязать себя в угоду какому-то там будущему. Видите ли, сейчас он куёт своё счастье, ха! Отец закончил мехмат московского университета, а теперь торгует принтерами. Мать, дипломированный психолог, сидит логопедом в детском садике. Вот тебе и высшее образование! Ради чего горбатиться над учебниками и тестами?

В глубине души, как обычно и бывало, Сашка понимал: родители правы, но признавать этого не хотел из упрямства, из лени или ещё из чего-то. Погружённый во внутреннюю дискуссию, домчался до городского сквера, где в зависимости от сезона и времени суток гуляли мамаши с колясками или распивали пиво молодёжные компании. Пришёл в себя, сидя на скамейке, тротуарная плитка вокруг была заплёвана шелухой от семечек: до него тут двуногие поросята неплохо проводили время. Напротив Сашки стоял мужчина лет тридцати, лицо его казалось знакомым. Тёмно-карие глаза как будто в самую душу всматривались.

– Напрасно, Александр, время не бережёшь, вещь необходимая.

Злость ещё не улеглась, и Сашка буркнул:

– Тебе что за дело? Отвянь!

Уже сказав, осознал, что незнакомец назвал его по имени. Взглянул на дядьку удивлённо. Мужчина, поджав губы, покачивал головой и молчал так, словно подыскивал аргументы.

– Чего пялишься, иди своей дорогой, – процедил Сашка сквозь зубы, помимо воли в голосе появились просящие интонации.

– Предупредить хочу.

Сашка поднялся, стараясь придать взгляду презрительное выражение.

– В советах не нуждаюсь!

Не прислушиваясь к словам незнакомца, рванул прочь. Не хватало ещё одного доброхота!

Через два квартала устал, сбавил шаг. Дыхание срывалось, сердце колотилось, как заячий хвост. Мысли упрямо возвращались к чудному типу, чтобы отвлечься, стал думать об Альке.

Они дружили с пятого класса. В девять лет Сашку отдали в музыкальную школу, где он учился играть на гитаре. Редкое чувство ритма, сильные беглые пальцы, музыкальная память и чутьё сделали парнишку любимым учеником Александра Ивановича. Уже через год юный гитарист пробовал стиль фламенко. Тогда-то учитель познакомил тёзку со своей дочерью, их поставили в ансамбль. Алька была на год старше, играла на фортепьяно. Сашка первое время дичился, ему не хотелось выступать на концертах с девочкой, потом понял: лучшего друга не найти. Альке можно было рассказать всё на свете и быть уверенным, что ни одна живая душа от неё ничего не узнает.

Своё полное имя Аглая не любила, говорила: лающее, собачье. Грозилась поменять в шестнадцать лет. Александр Иванович хмыкал: «Не догоняешь, доча. Шикарное сценичное имя. Звучное, запоминающееся, незатасканное». Хотя сам звал её исключительно Алькой.

«Эх, надо было, как она, после девятого в музучилище рвануть!» – думал Сашка. Не то чтобы он скучал по Альке, которая теперь жила в соседнем городе, они частенько созванивались по «Скайпу», общались в сетях. Сашке нравилась мысль оказаться где-то вне стен родного дома, чтобы не слышать ежедневных вразумляющих речей. Парень при этом совершенно выпускал из виду непростой период подготовки, ведь конкурс большой, Алька, помнится, как одержимая занималась. Разучивание и шлифовка произведений, занятия по сольфеджио и музлитературе требовали не меньше усилий, чем тесты по математике, русскому языку и физике. А он как закончил пять классов музыкальной школы, так и не брался за инструмент, вот уж скоро два года. Чехол, спрятавший испанскую гитару, пылился в углу за шкафом.

Сашка закоченел. Зря мать не послушал, надо было шапку надеть. Небо, ещё недавно высокое, синее, почти летнее, закрыли тучи. Ветер стих, но похолодало так, будто внезапно наступила зима. Куда листья подевались? Деревья в слёзной мольбе протягивали ветви, а их недавняя одежда, уже побурев, покрывала землю. Сашка ускорился: вот-вот начнёт темнеть, и мать разволнуется, поминутно выглядывая в окно.

Родной двор. Пробежался, увидев, как открывается дверь подъезда, не хотелось окоченевшими пальцами жать кнопки кодового замка. Локтём придержал железную створку, пропуская тучную соседку. Тётя Даша вытаращила глаза, будто ей привидение показали. Сашка не стал дожидаться, когда она отомрёт, просочился в подъезд. Ура! Тепло. Взлетел на третий этаж. Отперев замок, постоял. Сейчас мать по обыкновению сделает вид, что ничего особенного не произошло – погулял сынок, подышал свежим воздухом и вернулся домой. Вот и ужин на столе, садись да ешь. Опять стало тошно на сердце. Скорее бы миновал этот унизительный период, полный притворства.

Толкнул дверь, увидел мать, которая стояла в прихожей, широко распахнув глаза.

– Ты чего, мам? – такой реакции Сашка не ожидал.

– Мальчик мой… – дрожащим голосом запричитала мать. – Где ты пропадал?

– Гулял. Нельзя, что ли?

– Санечка! Живой! – Она бросилась обнимать сына. – Надо папе сообщить. Мы тут с ума сходим!

Сашка вспомнил, что отец повёз барахло на дачу и уже должен был вернуться.

– Не приехал ещё?

– Он в больнице… сейчас…

Мать кинулась к телефону.

Сашка переобувался и слушал, как она елейным голоском говорит в трубку:

– Драгоценный, прошу тебя, не волнуйся, у меня хорошая новость… да… да… Помни, тебе нельзя волноваться! Да… хорошая… очень. Санечка вернулся… Сам, сам пришёл. Представляешь? Слышу, ключом кто-то дверь открывает, кинулась в прихожую, а он заходит!.. Нет, я не плачу. Всё хорошо!.. Конечно! Завтра заглянем к тебе. Спокойной ночи.

– Что с ним? – спросил Сашка, он уже стоял рядом с матерью.

Та, не отводя светлого взгляда от его лица, поглаживала по руке и говорила:

– Мы на опознание поехали, папа увидел того мальчика, что это не ты, и повалился. Сердце прихватило, на скорой отвезли в больницу. Сейчас в кардиологии лежит.

– Какое ещё опознание? Ты чего говоришь-то, мам?

Сашка напрягал мозги. Разыграть его решили? Проучить? Чокнутых изображают?