Неумирающий снег

Неумирающий снег
Ирина Уральская

Повесть о строителях социализма, живущих по законам своего времени, романтизирующих действительность. Воспитанные на пропаганде советских плакатов и советской школы, попадая в реальный мир, они не замечают, как рушатся идеалы счастливой жизни, обещанного будущего, и плывут по течению жизни, влюбляясь в романтических героев, на самом деле обычных людей, с теми же задатками соцминимума. Повесть воссоздает колоритные миры коллективного труда и жизни строителей. На самом деле – это повесть в повести. Красной линией проходит настоящий дневник брата Костина Михаила. Память возвращает в путешествия по морям, где описаны будни советского моряка-радиста дальнего плавания. Все трудности рыболовецкого флота. Брат и сестра на самом деле, где бы они ни были, связаны единым воспитанием, единой верой в государственную политику и в советскую действительность, как незыблемую картину мира. Любое сходство героев этой книги с реальными людьми – чудесное совпадение, и автор ответственности не несет.

Ирина Уральская

Неумирающий снег

Часть 1

Обратный отсчет

Горы далёкие, горы туманные, горы.

И улетающий, и умирающий, 

Если вы знаете, где-то есть город, город,

Если вы помните, он не для всех, не для всех.

Странные люди заполнили весь этот город,

Мысли у них поперек и слова поперек, 

И никуда не выходит оттуда дорог.

песня 70-х, автор Юрий Кукин

1980 год. Ленинград

– Не был ты на хороших танцах в Северобайкальске. Там танцплощадка из досок среди тайги. Там, где росли сосны (все сосны остались на месте), их обнесли досками, выстроив танцпол, огородили железной сеткой – рабицей. Построили под эстраду возвышение по типу летнего театра. Народу тьма-тьмища. ВИА пели замечательные свои, особенные песни, – громко и пламенно говорила девушка, жестикулируя и привлекая внимание прохожих.

Парень глядел ей просто в рот, слушая новое для него. Парень и девушка гуляли по Парку Победы и кормили уток хлебом. В парке много озёр, соединённых мостками, обычные лодки с веслами стояли на приколе, было рано, и билетерши не продавали билетов. Девушка была невысокая, полноватая вниз от талии, а верх был узок и строен.

«Я скроена по принципу Венеры», – хвасталась она иногда, в компании подруг, а те скептически улыбались.

Юбка на ней была по новой моде, ниже колен, средней длины. Мини-юбки семидесятых уходили в прошлое, к великому сожалению парней. Батник на пуговках и стоячий раскидной воротничок с удлиненными концами, она достала в «Пассаже» – в туалетах торговали фарцовщики, конечно с переплатой, зато остромодная вещь. И всё сидело как влитое на девушке.

День был весенний, в парке народу было немного. Обычное хмурое утро воскресного дня. Спортивным бегом занимались многие, и по всем дорожкам виднелись бегуны между деревьев, да дворник с метлой лениво мел дорожки. Дворниками шли работать многие, приехавшие в город, им давали одну комнату в коммуналке. Утром работали, днем учились.

Познакомился Сашка с девушкой на восьмое марта. Друг пригласил к ним в мужскую рабочую общагу девчонок, героически обещая неприкосновенность. В результате Марина оказалась в его постели, но ничего страшного не случилось. Спать негде было, и он предложил свою постель, обещая девушке не трогать ее. Почти не спали, она и он ютились на каркасной сетке, сваливаясь в кучу. Ночь прошла благополучно, хотя был момент, когда Сашке хотелось навалиться всем телом на девушку и задушить ее в объятьях. В благодарность за его терпение, она пошла гулять.

Парень тоже был невысок и совершенно квадратные плечи выдавали в нём работягу, такие со всего Советского Союза приезжали в Ленинград тысячами. Они работали на заводах, на стройках и на всех тяжелых работах.

Лимитчики.

Их не любили исконные жители – ленинградцы и от них «прятали» своих невест, как бы на квадратные метры не заселился такой работяга.

– Слова у песен не все помню, а мелодия вальсовая. «Странные люди заполнили весь этот город. Мысли у них поперек и слова поперек», – она закружилась и запела, двигаясь легко и плавно.

Танцевальные тренировки не прошли даром, да и природная гибкость и подвижность украшали девушку.

– Народу на этих танцах, поверь, страшное количество. Запах хвои. Сопки невдалеке. Кавалеры разных мастей: солдаты, студенты, рабочие со всех республик – практически одна молодежь. Согласись, на ленинградских дискотеках всегда парни вялые, девок полно, им всё скучно. А здесь, извини, шевелиться надо было, иначе без дамы останешься. Причем нравы царили вольные, практически всё позволено, и груди казались у всех четвертого размера за неимением других, – сказав, Марина счастливо и стеснительно засмеялась.

– Это я репортаж с места событий веду. Да, если я не хотела становиться женщиной – так и не стала. Тут поверь, страшно, Сашка, бывает… Как посмотрела вытравленного младенца на окошке в банке – как в кунсткамере… Ручки и ножки есть, три месяца всего, а человек. Даже видно, что мальчик. Усё. Крест на пузе – на подружку свою, Ольку, смотреть не могла. Вытравила… Перец, кажется, с водкой пила и грелась, на ведре сидя. В ведро тоже что-то кладут, что-то пьют. Ну их!..

А Байкал до чего прозрачен и холоден, камушки видать. Да, банально, это во всей литературе написано – «камушки видать»… А иногда ничего не видать… Волны, как собаки, холодные, мелко и пена, пена… дно – галька одна… Ветрище как задует, и – ни одного кораблика… Вечность рядом… руку протяни и потрогай, как время остановилось, как в космосе. Ни души, бывает, на берегу.

Они еще погуляли, и, видя Сашкино невнимание к ее рассказам, она сказала: «Пока и до встречи», уже зная, что к нему она более не придет, никакой романтики в парне. Корявое, суровое лицо правильного комсомольца. Ни искринки в глазах. Как тукнутый по башке. Молчит и молчит.

А Сашка надумал жениться: «Предложу ей руку и сердце – растает и как миленькая забудет и про Байкал, и про танцы. Будет борщи варить. В общаге комнату дадут, он на хорошем счету, непьющий, серьезный. Деньги хорошие платят. Она – маляр, так что и квартиру лет через десять дадут. Чего еще надо? Про любовь он как-то не задумывался, работал и работал. Придет в общагу, картошки нажарит и спать. Изредка пиво в воскресенье. Про рыбалку забыли, какая рыбалка в Ленинграде? До нее ехать и ехать. Думал, дома в деревне работы полно, в отпуск поеду, отвлекусь от стройки – то баню починить, то забор поставить, уже наловчился строгать да пилить. Мамка рада будет, и Маришку возьму, пусть местные посмотрят, какую красавицу привез. Одевается хорошо, танцует легко, и глаза зеленые, бутылочного цвета, с желтыми крапинками, красивые».

В общем, жениться надо, девка подходящая, не изгулялась еще. А маманя, пироги ее научит печь да блины. Какие мамка блины печет с домашним творогом, с малиной дикой, интересно, ела она дикушку?

На том и разошлись навсегда.

1978 год, ноябрь. Ленинград

Марина пришла с работы и пошла на кухню. Там, как всегда, кто моет посуду, кто режет картошку, кто варит макароны. Только ее Валентина могла сварить сложное блюдо – суп с курицей. Варила сначала на медленном огне курицу и ставила на холод. А рис отдельно добавляла в тарелочку и грела. Бульон и рис – жиденький суп. Обжаривала лук еще туда же. Всё. На другой день с этим бульоном могла рожки приготовить. В общем, французское разнообразие. Все с завистью смотрели на ее приготовление. Мыла посуду не моющими средствами, а только хозяйственным мылом.

– В мыле нет химии, – говаривала она.

После стирки белья по полчаса промывала белье проточной водой. Не дождешься, когда освободится кран. А рейтузы висели во всю комнату и сушились, белыми птицами светясь в темноте. В комнату гостей не приведешь. С Валей жить было хорошо. Лишние не ходили. Было стерильно. Тихо.

Утро начиналось с гимна Советского Союза и новостей мира и города, а вечер – посиделками в комнате Лёли Макаровой. Там всегда хоть топор вешай. Все лежали на койках и курили. Было шумно, и никто ни на кого внимания не обращал. Всегда орала блатная музыка или попса. Девчонки соскребали рожки прямо из кастрюли, по очереди, чтоб не мыть лишний раз тарелки, рожки иной раз нахально стаскивали у других, поменяв кастрюльки. Олькино беспардонство не раз выручало до получки. Только у Вали Николайчик, которой на вид было лет сто, а на самом деле всего двадцать пять, не удавалось стырить ничего. Она пасла любовно свое варево до полной готовки и торжественно уносила в комнату, вкусно натомив воздух в общей кухне с большими увитыми лепниной потолками.

В этот раз новость обсуждалась одна. Оля, открыла форточку, и впустила свежего воздуха. Она затянулась папиросой «Беломорканал», не торопясь, стала рассказывать, смахивая в банку из под кильки пепел, про свои любопытные дела.

– Я ходила на Невский проспект, там есть УНР № 36, в окошко подаешь заявление и всё, через несколько дней вызовут и на БАМ.

– Лёль, а как добираться? За свои, что ль? – спросила ее Галюшка, вечная ее подружка.

Обе были из Копорья. Вся эта компания, собиравшаяся в этой комнате, была в этом сосновом пригороде Ленинграда, ездили праздновать Новый год. Место красивое и ребята там здоровые и не избалованные, хотя все уже здесь в городе работают. Семьи нормальные, хозяйственные, мамки как мамки, работают. Гуляли весело и пили, и ели вволю, встретили и проводили хорошо. Вся компания вместе и приехала назад.

Галюшка густо мазала ресницы тушью ленинградской фабрики, поплевав в коробок, наносила так рьяно, что измазывались и веки, и подглазья.

Работая малярами, они не забывали, и краситься подолгу, и делать самодельные маникюры. Каждый день к Галюшке приходил друг Вова Прелов из Капорья, а к Оле по водосточным трубам лазил на второй этаж Волков Серёжа. Оставались негласно ночевать. После проверки и отбоя.

Поэтому макияж к ночи и маникюр быть обязан. Мамки, конечно, не в курсе любовных дел дочек. Самое смешное, что и семейные лазили по водосточным трубам к женам своим – те, кому мест в комнатах не дали. Вызывало это всеобщие подколки и смех. В основном жили две семьи в одной комнате, перегороженной шкафом. Пространства – ноль, а еще дитё. Все лишние выметались в одиннадцать ночи вахтерами, но это потом. Сейчас шло бурное обсуждение.

– Командировочные дадут и билет купят на самолет.

Дадут еще снаряжение. Фуфайки, валенки и прочее.

– Вот это да! Ты летала на самолете? – спросила Мариша Лёлю.

Ольку никто не называл Олькой, она была в компании Лёля.

– Нет, не летала.