Не повтори моей судьбы

–Шурочка!—верещит Лиля, и глазки её моментально высыхают.—Я знала, что ты настоящая подруга. Слушай,—переходит она к другой теме,—сегодня в «Художественном» такой фильм идет, помнишь, Светка Андреева говорила…

–Некогда мне,—упрекает Шурочка свою легкомысленную подругу и бредет по длинному коридору, прикидывая, успеет ли она свою курсовую закончить к сроку.—Свалилась же ты на мою голову,—бормочет девушка, перекидывая каждые десять метров сумку с одного плеча на другое.

Все следующие вечера Шурочка сидела за своей кирпичной стеной и буквально заново переписывала курсовую своей подруги. Когда до конца оставалось чуть-чуть, Рем Битюгов поинтересовался, чем она так упорно занята.

–Иди посмотри, какую доску мне принесли,—под «доской» подразумевалась старая икона, которая без талантливых и умных рук реставратора так и осталась бы доской.—Оторвись на минуту. Что там у тебя такого срочного?

–Лильке курсовую пишу,—донеслось до Рема из-за перегородки.—Ей сдавать, а работа никакая. Аллу Борисовну не проведешь набором фраз и ссылками на чужие работы.

–Аллу Борисовну?—переспросил Рем.—Это которая…

–Перегинец,—подсказала Шурочка, но так и не вышла из своего угла.

Битюгов постоял, потрогал трехдневную щетину на подбородке и решительно шагнул в закуток своей жилички. Здесь, кроме длинного, но узкого стола вдоль стены, стояла тахта; старый книжный шкаф, который достался Рему после раздела имущества, служил одновременно шкафом для одежды и комодом для белья, а два стула, сколоченные между собой, как в каком-то зрительном зале и застеленные узким ковриком, играли роль дивана. Шурочка, подобрав под себя ноги, корпела над разложенными по всей поверхности стола карточками, выписками, иллюстрациями и прочим.

Рем взял несколько листков, прочитал. Потом вытащил из папки листки, исписанные чужой рукой и тоже прочитал.

–Да-а-а,—протянул он,—разница видна.

–Что?—подняла голову Шурочка.

–Я говорю, что вот это,—он постучал пальцем по папке с курсовой,—исправить практически невозможно. Проще написать все заново.

–Чем я и занимаюсь,—вздохнула Шура.

–И за сколько, позволь поинтересоваться?

–В каком смысле?—не поняла девушка.

–Сколько она тебе заплатит за это?

Карие глаза Шурочки изумленно глянули на Рема.

–Нисколько.—Она помолчала.—Мы с Лилей дружим с первого дня…

–Но ведь это не орфографические ошибки исправить,—по лицу мужчины промелькнуло странное выражение.—Ты делаешь работу, которая непосредственно связана с твоей профессией. Вот эта стена,—он ударил кулаком по незаконченной перегородке,—возможно, осталась незавершенкой из-за того, что каменщику не заплатили. Каменщик уважает себя, уважает свой труд, поэтому сделал единственно правильное—ушел!

Шурочка не поняла, что так разозлило обычно спокойного хозяина.

–Мне это не трудно…—снова начала она, но Рем разозлился еще больше.

–Я не говорю о трудностях, я говорю о самоуважении, о гордости профессионала! Заболей твоя Комарова, ты как добрая подруга можешь посидеть у её постели, сбегать за лекарством в аптеку, намыть полы, в конце концов! Но!!!

Рем почти кричал, не замечая, что бедная девушка побледнела от страха, трясется как в лихорадке и готова вот-вот упасть со стула. Она бы поняла его гнев, если бы в мастерской было что-нибудь не в порядке. Но она знает свои обязанности…и обед готов…рубашки из прачечной не забыла забрать, за телефон заплатила. Чего же он так орет?

–Ва-ва-а-а-а, ы-ы-ы-у-у-у-а-аа-,—доносится до неё как сквозь слой ваты. Из-за слез она плохо видит окружающее, и холод начинает пробирать её до костей. Почему так холодно, думает Шура, не осознавая, что валится со стула.

Крик обрывается, сильные руки подхватывают девушку в последний момент, не давая ей удариться об угол шкафа, удерживают в вертикальном положении. Шурочка широко раскрывает рот, чтобы глотнуть воздуху, который почему-то становится густым и жестким и никак не хочет попадать в легкие. И главное—тишина.

ххх

–Как вы себя чувствуете?—спрашивает женский голос.

Шурочка с трудом открывает глаза. Тело раздавлено, расплющено собственной тяжестью, рука не хочет повиноваться, а ей так хочется отвести от своего лица ватку, издающую резкий неприятный запах.

–Хорошо,—с чуть заметным придыханием отвечает девушка и, наконец, видит ту, с которой разговаривает. Молодая женщина в белом халате и шапочке склоняется над нею, щупает пульс, потом ободряюще похлопывает по руке.—Вот и замечательно. И давно у вас проблемы с сердцем?

Шурочка не сразу соображает, что это её спрашивают.

–Не знаю,—отвечает она в растерянности.—Никогда не болело.

–Вот и замечательно,—повторяет врачиха и отходит в сторону.

Там она с кем-то долго обсуждает вопрос, «забирать или не забирать», негромко консультирует, как принимать лекарство, сердито предупреждает об ответственности.

–Вот с этим направлением,—говорит она Шурочке, вернувшись,—пойдете к кардиологу. Он назначит обследование и необходимое лечение. С сердечком лучше не шутить,—улыбается врачиха напоследок и, оставляя за собой шлейф французских духов и стук каблуков, покидает мастерскую. Хлопает дверь, снова слышатся шаги, но уже от двери. Кто-то остановился рядом, но Шурочке человек не виден. Она пытается задрать подбородок и посмотреть, но слышит грустный голос Рема Битюгова:

–Прости меня, Шурочка. Я дурак.

Рем подходит близко, садится в ногах у Шурочки и закрывает лицо ладонями. Только сейчас до него доходи весь ужас случившегося. У девочки больное сердце, а он разорался, напугал её, довел до сердечного приступа. И было бы из-за чего! А все гордость, все тщеславие! Лучше бы вспомнил, каким сам был в её годы! А то начал навязывать девочке свои принципы.

Вспоминать свои молодые годы Рем не любил, а те жизненные правила, которым он подчиняется, были выработаны кровью и потом, как говорится. И на это потребовался ни год, ни два. Зато Шурочку он решил просветить одномоментно, а вот что из этого вышло.

–Поздно уже,—вдруг проговорила девушка,—вам домой пора.

Рем вскинулся, поглядел на Шуру.

–Я не могу уйти, вдруг…

–Не волнуйтесь, я в полном порядке. Только слабость небольшая и пить очень хочется.

Битюгов вскочил.

–Хочешь минералки?

–Лучше чаю горячего и сладкого,—смущенно попросила Шурочка.

Рем исчез на кухне, а девушка с трудом поднялась, села. Кроме слабости она ничего не ощущала. Вот только рука чуть побаливала в том месте, куда ей сделали укол. Шура глянула на стол с разложенными в определенном порядке листочками, вспомнила, что именно это и стало причиной недовольства хозяина. И зачем нужно было кричать, неужели она бы не поняла, если бы он тихо, спокойно все объяснил?

–Держи.

Рем опустится на корточки, держа в руках большую чашку чаю.

–Я тебе положил пять ложек сахара,—отчитался он.

Шура ахнула!

–Да это не чай, а сироп. Хватило бы и двух ложечек.