Право на Тенерифе

Детектив немного удивился тому, как решительно она была настроена начать работу в ту же минуту. Однако, этому было простое объяснение: Костя был теперь у родителей, без нее, а значит, мог под любым предлогом уехать к любовнице, и она об этом не узнает. И вот тут-то детектив мог сразу же выяснить, чем он занимается. Если не приступить к слежке сейчас, можно было прождать еще неделю, а с таким волнением она не могла прожить и дня. Алина знала, что сломается, выскажет все мужу, а тот начнет лгать, и она поверит. А потом будет поздно, и консультант не одобрит такого ее безрассудного шага.

И вот она уже встретилась в кафе с детективом, быстро передала ему конверт и все контактные данные мужа, номер машины, адреса, телефоны, фотографию, в конце концов, ссылки на социальные сети, хотя в них он был малоактивен. Все это время Женя писала ей с завидной скоростью сообщения в What’s App о значимости семьи, но Алина не стала читать ничего. Она хорошо помнила, что сказала ей консультант о чужом вмешательстве.

И потом, ей стали вдруг резко отвратительны все советы, будто она вдруг поняла, что в этой тяжкой ситуации она совсем одна, и никто не может ей помочь, а может только усугубить ее положение, да порадоваться про себя ее горю. Потому она и Юле отписалась, чтобы та не беспокоилась и не докучала ей своим заботливым участием.

Ближе к вечеру Алина не вытерпела и стала писать в чате детективу:

– Ну как у вас дела? Что-то выяснили?

– Сейчас занят. Напишу позже.

– Ок!!!

Спустя два часа пришло сообщение от него:

– Весь отчет с фотографиями и другими уликами предоставлю в конце работы.

– А сейчас хоть напишите, хорошо все или плохо, я умираю от страха уже. Смайлики со слезами.

– Заранее не расстраивайтесь. Но я уже нашел кое-что любопытное. Опять-таки, все узнаете при получении отчета.

Алина вышла на балкон и посмотрела с высокого этажа на хмурый вид района, покрытого слякотью и грязью. Когда-то давно она считала себя довольно умной, трудолюбивой женщиной с добрым сердцем, искренней отзывчивостью. Тогда она помогала близким, подругам. Могла сорваться с учебы, чтобы привезти лекарство маме или бабушке в другой город. Забывала про уроки, если нужно было помочь подруге перевезти вещи. Но тогда же Алина знала, что она делала все эти вещи и для себя: ей было приятно думать о себе хорошо, упиваться самолюбованием. К тому же, ей нравилось, когда другие хвалили ее за отзывчивость.

Годы семейной жизни исправили в ней многие слабости, в том числе и эти, и теперь Алине было все равно, что о ней думали другие. Она никому не помогала и не стремилась помогать. Если что-то случалось с родителями, она уже не срывалась за сто километров и не ехала к ним, нет, она просила Костю перевести им деньги на врача или лекарство с доставкой на дом. Подругам она вообще не считала нужным помогать: взрослые люди, пусть сами решают свои проблемы.

Но даже это было не главным в изменениях, произошедших с Алиной. Главным было то, что ум ее более не занимали ни знания, ни формулы. Она не решала задачи, она не приобретала новую информацию. Все, что она говорила, она узнала еще в студенческие годы и в те несколько лет работы перед декретным отпуском, что у нее были из всего стажа.

Костя часто с нетерпением перебивал ее, даже затыкал ей рот, утверждая, что она уже много раз говорила одну и ту же мысль. Он также ничего не хотел знать из того, что показывали по телевизору: ни про Малахова, ни про Галкина, ни тем более про Бузову. Порой она совсем терялась и не знала, как заинтересовать его разговором. Тогда она либо обвиняла его в холодности, а он просил прощения и горячо обнимал, и все заканчивалось жаркой ночью. Либо же они начинали мечтать о новых покупках – занятие, всегда упоительное для обоих. Либо же, самое банальное, говорили о детях, подгузниках, ветрянках и прочем, прочем, не интересном ни для него, ни для нее.

Мысли Алины – она знала сама – и впрямь были старыми. Они были правильными, но они никак не преобразовывались с годами. Что же делать, думала она, если она стала умной в двадцать лет, и теперь в тридцать не могла быть умнее, чем в двадцать? Это была не ее вина, ничего плохого в том не было, что она не развивалась. Да, она жила в свое удовольствие, да, она не читала больше книг – зачем? Ведь она прочла и поняла все самые важные книги в истории литературы. Что же еще от нее могли хотеть окружающие?

С присущими ей ленью и упрямством Алина не видела проблемы там, где она по-настоящему была. Она отнекивалась, она отмахивалась, не желая вдаваться вглубь, с каждым днем превращаясь во все более и более поверхностную, взбалмошную и самодовольную женщину с закостенелым умом и мировоззрением.

Между тем Алина, стоя на балконе и дрожа от холода, задавалась вопросом: «Что могло быть любопытным? Плохое или хорошее? Если бы все было худо, он бы так и написал, но нет, он выбрал это многозначное слово «любопытно», стало быть, еще не все так плохо, есть шанс, что все это оказалось плодом ее неуемной фантазии». О, как она желала, чтобы время шло быстрее, а не тянулось, как веревка! Был только один вопрос, только один. И он сводил ее с ума.

В воскресенье Катя проснулась в пять утра и не смогла заснуть, она пошла на кухню, стала греметь посудой, пить воду, чай. Ей было очень душно и хотелось есть. Памятуя о том, что она и так поправилась, девочка не стала искать в шкафу хлеб или печенье. Затем она ушла в гостиную и легла на диван, уставившись в планшет в полной темноте. Три часа спустя Юля проснулась и увидела дочь спящей в зале: планшет лежал на полу, а Катя спала на спине, открыв широко рот, правая рука ее неудобно свисала. Но главное, отчего у Юли перекрыло дыхание и закружилась голова: у девочки вновь припухли верхние и нижние веки. Катя была на себя не похожа, столь неестественной стала форма глаз.

Юля не стала будить ее, вместо этого накрыла ее пледом и прошла на кухню, где под кружку кофе открыла рабочий компьютер и продолжила анализ предложений, чтобы найти лучшие. Ее работа всегда приводила Юлю в нервное волнительное состояние, так захватывающе было то, чем она занималась. Более того, Юля знала, что по ее направлению у нее были широкие перспективы, нужно было лишь работать как можно больше и лучше. Но не теперь. Цифры и фотографии расплывались перед глазами, сливаясь с иероглифами. Все теряло смысл, потому что она была бессильна в главном.

Когда Катя, наконец, проснулась, она вновь пожаловалась матери на духоту. Юля опять удивилась, ведь она не замечала этого. Она проветрила всю квартиру. Катя ушла в комнату и просидела там до обеда, придумывая наряды для своих кукол, а затем раскраивая старые мамины тряпки. В обед пришла в гости бабушка, мать Юли, Людмила Петровна. Она жила неподалеку и с самого рождения внучки помогала дочери, оставалась с ней, чтобы та могла сходить к врачу или встретиться с подругами. Отец Кати подключился к заботе о ребенке намного позже, ведь, как он любил повторять, он совершенно не представлял, как играть с девочкой, да и о чем с ней говорить. Дочь вышла из комнаты, чтобы встретить бабушку.

– Ой, а что это с Катиными глазами? – спросила моложавая, но чуть полная женщина еще на пороге.

Подбородок ее был острым, своевольным, а взгляд упертым, упрямым. Людмила Петровна была одной из тех пожилых женщин, что свято верили, что их лета придавали им невероятную мудрость, как плесень придавала сыру – вкус. В мире не существует способа убедить таких женщин в обратном. Да Юля и не пыталась. С детства неуверенная в себе, она, наоборот, часто советовалась с матерью и полагалась на ее мнение, даже когда знала, что мать ничего полезного не посоветует, а наоборот, даст губительные для нее советы.

– Какие-то припухшие, да, – согласилась Юля с матерью.

– Да и живот какой большой. – Заметила Людмила Петровна удивленно.

Тут только Юля увидела, что живот у Кати сильно выпирал из-под футболки, так выпирал, как никогда до этого.

– Наверное, запор, – пожала плечами Людмила Петровна.

– Она еще все время воду просит, – сказала Юля, – все пьет и пьет, не может напиться.

Катя испуганно смотрела на них.

– Ага, я и смотрю, она отекла, – вторила Людмила Петровна, – ты, друг мой, перепила воды. Пей поменьше.

– Что?! – воскликнула Юля.

Тут только в голове у матери расставились все точки над «i». Катя действительно отекла, как отекают, пожалуй, беременные в патологии, даже хуже. Ей стало жутко от мысли, что ребенок не мог отекать, как не мог ребенок поседеть или покрыться морщинами.

– Если она и впрямь отекла, нужно бегом анализы сдавать, да к врачу идти.

– Какой врач сейчас? Какие анализы? – изумилась Людмила Петровна, – теперь только завтра. Да ладно тебе, любишь панику разводить. Ребенок просто перепил воды.

– Дети не должны отекать! О чем ты говоришь! Это патология!

– Здоровый ребенок, бегает, скачет, – Катя и в самом деле ожила, и весело скакала уже по комнате, – все у нее в порядке.

Юля уцепилась за последние слова матери, как за соломинку. Ей так хотелось поверить, что все ее беспокойство надумано. Однако во время обеда она не смогла ничего съесть, живот скрутило; она не могла смотреть на Катю без тревоги. Если вчера ее припухшие веки к обеду выглядели нормально, то теперь отечность не уходила. Юля вышла из-за стола, оставив полную тарелку супа, прошла в зал, схватила компьютер и зашла на столь любимый ею когда-то, когда Катенька была еще малышкой, форум для мам, там впервые за долгое время она написала короткий пост:

– Ребенок отек! Отчего это может быть? К какому специалисту идти?

После этого она задала тот же вопрос Яндексу; полученные статьи привели ее в замешательство: там приводились как тривиальные причины отеков, так и очень опасные, и все были по разной врачебной специализации. Ничего не поняв из них, Юля вернулась на форум для мам, чтобы увидеть уже порядка пятнадцати ответов. Очень много было пустых комментариев, но и много дельных. Юля захлопнула крышка лэптопа и вернулась на кухню.

– Нужно скорую вызывать, – сказала она дрожащим голосом.

– Какую скорую, да перестань ты! – воскликнула Людмила Петровна. – Зачем здорового ребенка в больницу?

– Вот пусть посмотрят и скажут, что здорова. Мне на форуме все пишут, что это опасно, и нужно срочно к врачу.

– Ну, я что могу сказать! – развела руками Людмила Петровна, не произнося ничего, но мысленно обвиняя ее в том, что дочь никогда ее не слушала. – Делай, как знаешь.

Врач скорой оказался немолодой мужчина с уставшим высохшим лицом и потухшим равнодушным взглядом. Немного хамовато спросил, что у них случилось, что потребовалась скорая. В ответ на сбивчивые объяснения Юли он глянул на нее немного насмешливо и раздраженно.

– Это аллергическая реакция, – сказал он, – что-то не то съели. Дайте полтаблетки супрастина, и все пройдет. Зачем вам в больницу? Глупости говорите.

– Аллергическая реакция привела к таким отекам?

– Наверняка это аллергия, – встала на сторону врача Людмила Петровна, – в школе ест всякую дрянь: чипсы, шоколадки!

– Катя уже две недели как в рот не брала ничего вредного! –закричала Юля, теряя терпение.

– Мать, успокойтесь, – посмотрел на ее сердито врач, – незачем кричать. Если хотите, конечно, то собирайтесь, отвезем вас в детскую больницу. Там вам подтвердят мои слова и домой отпустят. Раз вы мне не верите. Только к чему вам это?

Юля глянула на него теперь уже совсем неприветливо и кинулась в детскую собирать вещи Кати. Людмила Петровна без слов побежала в кухню, чтобы собрать кружки и ложки, чай и немного печенья.