О тех годах

– Кого атаковать? Каких немцев? – опешил Никишин.

– Обходят они нас.

– Что? Обходят? – он замолчал и прислушался, а потом тихо сказал:

– Да, похоже, да, – пробормотал и сел в машину, и уже на ходу крикнул:

– На запад поворачивать!

Легковая машина рванула с места, а за ней грузовик запылил по дороге.

К Илье подошел Петр Семенович:

– Ну, как, узнал что? Где войска корпуса? Задачу получил?

– Мы будем атаковать немецкую колонну, – ответил Илья, оторвав взгляд от уходящих на восток машин.

– Я пойду с первой ротой, – сказал замполит.

– Вперед! – подал команду Илья.

Вот-вот должна быть опушка леса, а там – немцы. Впереди уже слышна стрельба, все смешалось, все закружилось. Механик вел танк на максимальной скорости, слева и справа неслись другие танки. Впереди видна дорога и на ней немецкие машины. Их было очень много. Танк Ильи подбросило, и в прицеле он увидел небо. По броне застучало, и башня пошла вниз. Снова видна дорога и немецкое орудие, Шевчук нажимает на спусковой крючок и прозвучал выстрел. Танк приподнялся и под ним, что – то хрустнуло. Когда проскочили дорогу, то он скомандовал:

– Все кругом!

Механик сделал быстро свое дело и снова под гусеницами танка послышался знакомый хруст. Ну вот, все кончено, колонна снова движется вдоль дороги. Вытянулись в колонну все танки и по бокам видны изувеченные немецкие машины и в кюветах трупы немцев. Невольно Илья закрыл глаза от того что увидел.

8.

И снова колонна на марше. Вокруг простиралось желтое поле. Едва заметно покачиваются налившиеся зерном колосья. У дороги покачиваются васильки. Солнце щедро заливает светом землю. Густая пыль от танков тянется в сторону, а перед глазами у Ильи стоят убитые немцы. Один лежит вверх лицом, и у него открытые глаза, они как стеклянные. Илья вздрагивает от воспоминаний, и ему припомнился страшный сон. Как-то ночью он страшно закричал во сне, и Оксана будила его кончиками своих пальцев:

– Ну, проснись же, Илья, проснись! Тебе плохо?

Илья повернул голову и увидел бледное лицо Оксаны.

– Ты так кричал! Что с тобой? Руки вытянул, кого-то отталкивал. Меня в грудь толкнул локтем. И страшно и больно мне было,– Оксана по-детски всхлипнула.

Илья обнял ее за плечи:

– Напугал я тебя? Прости, мне приснился очень страшный сон.

– А ты расскажи мне, тогда он не сбудется, – упрашивала его Оксана. И тогда Илья ей рассказал свой сон.

« Атака, кругом стреляют. Я иду в цепи, но вот окопы и рослый немец выскочил и бросился на меня. Отбил я удар и кричу ему: «Руки вверх!» А он идет на меня, озверел. Правое плечо проколол мне штыком и у него на лице радость. Я опять кричу: « Руки вверх!» А он все равно лезет ко мне, и я чувствую, как мой штык вошел, во что- то мягкое. И вижу вылезшие из орбит, налившиеся кровью глаза немца, его рот перекосился. Я хочу вытянуть штык, и не могу. Голова немца совсем близко, и передо мной совсем другое лицо. Смотрит немец заволакивающим взглядом, а на щеке у него слеза. И он говорит мне на русском языке:

– Вытащи штык, я жить хочу.

А по моему прикладу стекает кровь, руки у меня липкие, ладони скользят, и штык никак не выдерну. Лицо немца все ближе и ближе. Я слышу его шепот: «Жить хочу». Глаза закрыл немец и совсем тихо прошептал: «Ты, убийца».

Илья был не рад, что рассказал сон Оксане. Она отодвинулась от Ильи, и на лице у нее было выражение страха. Он стал ее успокаивать, а она проговорила ему:

– Ты не хотел, он первый начал».

Да что этот сон? Перед глазами дорога, а на ней трупы, много трупов.

Илья остановил свой танк. Набежали остальные танкисты батальона, глушат моторы машин. Затихает гул и он скомандовал батальону:

– Выходи! Привал!

Выбираясь из башни танка, нога Ильи заскользила по крылу. Кровь на нем и все гусеницы в крови немцев.

– Протрите все, – приказал он механику.

Все экипажи потянулись к зеленому лужку. Там, у мостика, журчит светлый ручеек, Шевчук опустил руки в ручей и все тер и тер их. Ему казалось, что руки у него в крови по локоть. Танкисты собирались кучками, слышны были их возбужденные голоса:

– А наш танк прямо на пушку, смял ее – и дальше вдоль дороги пошли. Правой гусеницей по бортам машин.

– А ты видел, как немцы головой в кювет? А я думал, что страшные они,– ответил кто то.

– Мы тоже пушечку придавили, – сообщил командир танка Володин, – бьют они по танку почти в упор, да все мимо. От страха, наверное, промазали. А потом поднимают руки вверх, и пощады просят.

– Ребята! Да они боятся нас! – басовито воскликнул кто-то третий.

Илья с Петром Семеновичем уселись у самого кювета, и вдруг он говорит ему:

– Почему немцы идут без опаски? Почему они идут, будто по своей земле? Где же наши войска? Почему мы так далеко пропустили врага?

– Я не знаю, я ничего не знаю. Мне ничего не понятно, только больно очень,– ответил ему Илья.

– Илья Петрович! Как же это могло произойти? Все время, нам твердили, что в бой готовы. И вдруг – это! Объясните мне, пожалуйста!

– Эх, Петр Семенович! Да, что я могу тебе сказать? Дальше батальона мне ничего не видно. Командование вверху, наверное, знает, что к чему.

– Зна-а-ет?– недоверчиво протянул замполит, – на прошлой неделе, на совещании в округе, выступал командующий, говорил о боеготовности. Трудно мне разобраться, как у него с военным уровнем. Человек я гражданский, но речь его, мне не понравилась. Одни громкие фразы звучали: «Если Родина прикажет», « Мы – зоркий страж», « Армия наша – непобедима». И все в том же духе. Хлопали ему – и он доволен.

– А ты не боишься мне такое говорить, Петр Семенович?

– А чего мне бояться-то? Неразбериха какая в первый день войны. Видно, вилка у него.

– А что за вилка?

– Да высокое звание, да мало знаний. Вот тебе и вилка.

– Говоришь, вилка? А наш комдив – полковник Гордиевский? Ведь про него так не скажешь, я давно его знаю. Он комдивом дивизии был на Дальнем Востоке. Я прибыл тогда туда молоденьким лейтенантом. Дружил с его дочерью Ксенией, бывал у них в доме. А в тридцать восьмом забрали его. Вслед за ним и меня из армии погнали. А перед войной Гордиевского освободили, жаль, что увидеть его не пришлось. Учил нас всегда правильно. Однажды на маневрах, эскадрон пошел в лихую атаку. Шашки наголо и вперед. А в обороне остались четыре пулемета и винтовки. И я первый раз увидел тогда гнев комдива. Он сказал тогда нашему капитану:

– Погубил эскадрон, я снимаю вас с должности.

Вот такой комдив Гордиевский был у нас, – сказал Илья.