Окончательный диагноз

– Что ж, жаль вас разочаровывать, – пожал плечами Шилов, – но наша работа, к сожалению, не всегда состоит из одних лишь роз. Если вас это утешит, то я могу сварить вам еще кофе, потому что старый уже давно остыл, а Татьяна, как на грех, куда-то пропала.

Вот так номер: заведующий отделением будет варить мне кофе?! Но он, похоже, и в самом деле имел в виду то, что сказал. Через несколько минут мы с Шиловым, уютно устроившись на небольшом диване в приемном покое, пили горячий кофе и разговаривали о всякой ерунде.

– Идите поспите, – предложил он, заметив, что глаза у меня слипаются.

Я взглянула на него, с удивлением отметив, что сам он вовсе не кажется уставшим. Он выглядел таким же свежим и бодрым, как утром.

– Я разбужу, если что, – добавил он.

– Ну, если привезут кого-то вроде того дядьки, – ответила я, – то я и сама поднимусь.

– Это точно!

Я свернулась калачиком на диване в закутке за стеклом и сразу же заснула.

* * *

В выходной я выбралась гулять с Кусей только часам к двенадцати: бедная собака с укоризной смотрела на меня со своей подстилки, пока я лихорадочно умывалась и одевалась. Возвращаясь из парка, я увидела у своего подъезда худую женщину лет шестидесяти в дубленке и высокого полного мужчину. Погода стояла морозная, и женщина переступала с ноги на ногу, пытаясь согреться. Мужчина курил. Очевидно, они кого-то поджидали.

– Извините, – обратилась она ко мне, с опаской покосившись на Кусю. – Вы, случайно, не Агния будете?

Вот это номер: оказывается, незнакомцы ожидали именно меня. Я кивнула.

– Соседи сказали, что у вас собака! – радостно воскликнула женщина в дубленке. Несмотря на ее широкую улыбку, что-то в ее внешности мне очень не нравилось – то ли выражение маленьких, глубоко посаженных глаз неопределенного цвета, то ли нечеткий рисунок небрежно накрашенных не по возрасту розовой помадой губ… – Меня зовут Антонина Петровна Нетрусова, – продолжала она между тем. – Я – племянница вашей соседки, Галины Васильевны Голубевой, а это – мой сын Леня.

Грузный мужчина при звуке своего имени сделал было шаг вперед, но Куся, подняв огромную голову и уставившись на него заинтересованным взглядом, пресекла его попытку приблизиться.

Вот оно что – не зря они мне так сразу не понравились!

Я снова сдержанно кивнула, но ничего не сказала, ожидая, что же последует за представлением.

– Видите ли, – снова заговорила Антонина Нетрусова, – я хотела побеседовать с вами о тете.

– Неужели? – переспросила я. – И чем же я могу быть вам полезна?

– На самом деле очень даже можете! Понимаете, я ведь ее единственная родственница – ну, разумеется, еще мои дети и внуки, – поэтому меня не может не беспокоить то, в каких условиях живет моя тетя. Это же просто ужас какой-то!

– Очень хорошо, что вы сами об этом заговорили, – перебила я племянницу Галины Васильевны. – И ей, и Светлане очень пригодилась бы любая помощь с вашей стороны. На лекарства уходит много денег, кроме того, необходима восстановительная физиотерапия, а это означает, что вашу тетю надо возить в поликлинику, ведь она неходячая…

– Да-да, – закивала Нетрусова, но по ее виду было заметно, что мои слова ее раздражают, потому, очевидно, что не имеют ничего общего с ее намерениями. – Но самое главное – это квартира. Тетя не понимает, что стоит ей умереть, как квартирные мошенники тут же заставят Светлану переписать жилплощадь на них, а саму ее ушлют в какую-нибудь тмутаракань – и ищи ветра в поле! А ведь вы врач, Агния, и должны понимать, что тетя, в ее теперешнем состоянии, вряд ли протянет долго.

– Подпись Светланы вряд ли будет иметь законную силу, – ответила на эту тираду я, – ведь, насколько я знаю, Галина Васильевна оформила признание дочери недееспособной, чтобы получить для нее соответствующие льготы?

– Это так, – кивнула Нетрусова, – но разве на такие вещи кто-то обращает внимание? Пока дело дойдет до суда, квартирку-то уже раз десять продадут и перепродадут, вы ж понимаете!

– А от меня вы чего хотите? – поинтересовалась я без особого энтузиазма.

– Вы, Агния, явно имеете большое влияние на мою тетю, – выдавив из себя улыбку, пояснила Антонина. – Она прислушивается к вашему мнению, уважает вас… Вот если бы вы – как-нибудь поделикатнее, разумеется! – постарались убедить ее в том, что необходимо написать завещание в мою пользу и передать опекунство над Светланой мне или, скажем, моему сыну Лене, а? Тогда и квартира, и Света были бы в полной безопасности, случись что с тетей. А я непременно отблагодарю вас, не сомневайтесь, – и она полезла в сумочку. Не дожидаясь, пока она вытащит оттуда что бы то ни было, я сказала:

– Извините, Антонина Петровна, но я не собираюсь ничем таким заниматься! Ваша тетя – взрослый, вполне разумный человек, и она вольна поступать так, как ей хочется. Не сомневаюсь, что она тоже задумывалась над судьбой своей дочери после собственной смерти, и сделает все, чтобы обезопасить Светлану. Я бы на вашем месте не вмешивалась.

Дружелюбное выражение, явно не свойственное Нетрусовой, мгновенно улетучилось с ее худого, костистого, как у щуки, лица. Тонкие губы сжались в ниточку, отчего морщины вокруг рта сложились в гармошку, а бесцветные брови практически сошлись на переносице.

– Не вам учить меня жить! – проговорила она сквозь зубы.

– Да она сама на квартирку нацелилась, что, не видишь? – впервые за все время вмешался в разговор здоровый и рыхлый Леня, в сердцах отбрасывая недокуренную сигарету. – Думает, раз уколы колет, то старуху уломает в два счета?!

Я хотела выразить свое возмущение, но Куся меня опередила. Очевидно, почувствовав, что беседа изменила тональность и на меня повысили голос, она, слегка наклонившись вперед и натянув поводок, сказала: «Гав!!!» Собака сделала это без злобы, интеллигентно, но Нетрусовы поняли ее правильно и не стали искушать судьбу. Бормоча себе что-то под нос, Антонина попятилась. Леонид последовал ее примеру, но напоследок все же обернулся, чтобы процедить:

– Думаешь, самая умная? Не видать тебе теткиной квартиры как своих ушей!

Этот разговор меня расстроил. Делая Галине Васильевне очередной укол, я все размышляла, стоит ли рассказывать ей о стычке с ее родственниками. Решила все же этого не делать – зачем зря волновать старую женщину? Только я никак не могла перестать думать о том, как права она, не желая выполнять требование своей племянницы в отношении собственной жилплощади: такому человеку нельзя доверять!

До трех часов дня я переделала много домашних дел, на которые у меня обычно хронически не хватает времени. Мама отправилась за продуктами, а я постирала, погладила рубашки и брюки Дэна, приготовила борщ и гречку с мясом и луком, его любимые блюда. Так что, когда сын пришел из школы, то очень удивился, увидев меня за работой. Обычно после ночного дежурства я долго отсыпаюсь, только после обеда ко мне вновь возвращается жизнь.

Однако ни работа по дому, ни позирование для Дэна (на котором он все-таки настоял, хотя я надеялась на его забывчивость!) не могли отвлечь меня от мысли о деньгах. День ежемесячной выплаты долга неумолимо приближался, а у меня в наличии было всего семьдесят процентов суммы. Конечно, я могла бы рассказать обо всем маме, ведь она откладывает пенсию, но она пришла бы в ужас и потеряла покой и сон, а этого мне совершенно не хотелось.

Звонок Роберта прозвучал совершенно неожиданно. Только увидев на мобильном его номер, я вспомнила о нашей договоренности.

– Ты что, мать, забыла? – Голос его звучал недовольно, как у маленького мальчика, которого отец обещал взять на футбол, но обещания не сдержал. – У меня шампанское греется!

– Да нет, не забыла, конечно, – соврала я. – Просто недавно проснулась, а потом дел оказалось много…

– Оправдания не принимаются! – заявил Роберт тем безапелляционным тоном, который частенько применял к пациентам. – Собирайся и дуй сюда – срочно!

Когда я дала отбой и обернулась, то увидела, что Дэн стоит в дверях, подпирая плечом дверной косяк. На лице его было странное выражение.

– Это он, да?

Дэн знал про нас с Робертом, даже видел его несколько раз, но почему-то Роберт моему сыну страшно не нравился. Сначала я думала, что это – обычная ревность, ведь он прекрасно помнил отца. Но потом стала постепенно понимать, что дело не в этом: что-то в Роберте Дэна не устраивало, однако он упорно отказывался объяснить мне свою позицию. Да я особенно и не настаивала – какой смысл? Замуж за Роберта я определенно не собираюсь, так зачем, спрашивается, понапрасну воду мутить? И еще: Дэн никогда не называл Роберта по имени: «он» – и все. Поэтому я только кивнула в ответ на его вопрос.

– Значит, уходишь?

Я снова почувствовала себя виноватой, как тогда, когда сын был еще совсем маленьким, а мне приходилось пахать, как колхозной кобыле, потому что у Славки в очередной раз не ладилось с «бизнесом» и мы сидели без денег, если не считать маминой зарплаты, на которую прожить не представлялось возможным. Тогда я почти не бывала дома, а если уходила, когда Данька уже не спал или еще не спал, то он всегда стоял в дверях в своей пижаме, такой маленький и потерянный, с печальным выражением на ангельском личике, и смотрел на меня огромными синими глазами. Он никогда не просил меня остаться, не уходить на работу, но от этого я только еще больше ощущала свою вину.

– Я ненадолго, – оправдываясь, пообещала я.

– Ну да, конечно, – вздохнул Дэн и, пожав плечами, повернулся ко мне спиной и вышел.

Как ни странно, в тот день встречаться с Робертом мне совершенно не хотелось. Обычно наши с ним занятия любовью приносили мне радость, но сегодня – другое дело. Что-то изменилось, но я еще не могла даже себе объяснить, что именно. Просто ноги не несли меня в сторону его дома, и все тут!

Роберт и в самом деле подготовился: в чем-чем, а в жадности его упрекнуть невозможно. На столе стоял роскошный букет махровых лилий, который явно предназначался мне, ведь Роберт знает, что лилии – мои любимые цветы. Кроме того, в ведерке со льдом томилось шампанское – не то, что лежит на полках любого универсама, а один из элитных сортов, купленный в специализированном магазине. Правда, я думаю, Роберту не пришлось самому беспокоиться насчет выпивки: пациенты регулярно доставляют ему подношения, и это в основном дорогой алкоголь. Рядом стояла бутылка «Джонни Уокера», потому что сам Роберт не пил ни шампанского, ни других вин. Там же, на столе, я обнаружила свой любимый торт «Прага», вазу с отборными фруктами и кучу всякой еды.

Мне пришлось выпить два бокала шампанского, прежде чем я почувствовала в себе силы лечь с Робертом в постель – неслыханное дело! И он, конечно же, сразу почувствовал неладное.

– Что с тобой сегодня? – спросил Роберт, когда я не испытала обычного оргазма. Он выглядел разочарованным, даже встревоженным: как правило, ему не требовалось особых усилий, чтобы доставить мне удовольствие.

– Ничего, – солгала я. – Просто устала на дежурстве.