Девять аккордов

– Ну что, проводила?

– Слава Богу! Как ты думаешь, он вернется?

– Не сомневаюсь! – ответила мудрая подруга.

Наталья Борисова

Подтёсиха

Когда меня спрашивали, где я проведу каникулы, я с гордостью отвечала: «В деревне у бабушки».

– Бабуся, привет! – радостно прокричала я, входя в дом.

– Верочка, скорее раздевайся и залезай на печь, а то продрогла небось.

Я пока испеку твоих любимых блинчиков.

Быстро забравшись на свой воображаемый остров, я удобно расположилась на стопке ватных одеял вместе с котом Пушком.

– Держи, кушай, – заботливо произнесла бабушка, подавая мне тарелку блинов с малиновым вареньем и растопленным сливочным маслом.

– Бабусенька, спасибо, – ответила я, глубоко вдыхая аромат еды.

Только моя тарелка опустела, как вдруг послышался стук в дверь и какое-то шорканье.

– Нюра, ты дома? – произнес дребезжащий голос.

– Да, Тоня, входи, – ответила бабушка.

Я взбудоражилась, но, не показав виду, осторожно приоткрыла тканевый занавес и стала наблюдать. Я увидела скрюченную старушонку с деревянной тростью. Она была одета в длинную вязаную коричневую юбку, темно-серую шерстяную кофту, черную фуфайку и обута в валенки. Ее лицо было усыпано морщинами, острый нос выступал вперед, маленькие глазки бегали по комнате, а кожа была серовато-желтого оттенка.

– Проходи к столу, пока блины не остыли, – предложила ей бабушка.

Эту старушку я увидела тогда в первый раз. Она была не похожа ни на мою бабушку, ни на ее подружек-соседок. При взгляде на нее по моему телу пробегали мурашки и становилось не по себе, и запах какой-то плесени и затхлости не давал мне покоя.

Наконец, когда она ушла, я осмелилась спуститься.

– Бабуся, а это кто такая? Где она живет? Почему она собрала все крошки и положила себе в карман? – с нетерпением выпалила я накопившиеся вопросы.

Из ответов бабушки я узнала, что живет она прямо за нашим домом на соседней улице, и к ней можно пройти через огород. Оказывается, что она живет там совсем одна. И фамилия у нее была какая-то странная, то ли Подтёсова, то ли Подкосова. А то, что она собирала крошки со стола, моя бабушка даже не увидела, только сказала, что ей ее жаль.

На следующий день приехала Лиза, и я поделилась с ней впечатлениями о вчерашнем дне.

– Черт! Так я и знала, неспроста о ней ходит дурная слава. Ух, Подтёсиха! Все равно выведу ее на чистую воду, – с раздражением в голосе ответила сестра.

Я тогда оторопела. Потом долго упрашивала Лизу рассказать мне об этой бабке, но сестра махала на меня рукой.

Следующие полгода я часто вспоминала бабушку, ее соседку и слова сестры.

С нетерпением дождавшись лета, я решила во что бы то ни стало узнать все секреты про эту бабу Тоню.

– Ну, расскажи. Расскажи мне! – приставала я к Лизе с одним и тем же вопросом каждый день.

– Отстань. Мала еще! – повторяла она в ответ.

Утро. Лучи солнечного света пробивались сквозь занавески. Пение петухов не давало долго спать, поэтому мы с сестрой просто лежали в кроватях и слушали, как бабушка, побрякивая посудой, что-то готовит на кухне.

Обычно она вставала раньше всех, часа в четыре утра. Первым делом окропляла лицо святой водой. Затем зажигала лампаду, садилась лицом к иконам и молилась около часа. Иногда я присоединялась к ней, когда вставала пораньше.

– Слушай, ты умеешь хранить молчание? – тихо спросила меня Лиза.

– Да, конечно! – замерев от неожиданного вопроса, ответила я.

– Тогда, в следующий раз, когда придет Подтёсиха, начнем за ней следить. Нужно выяснить, что с ней не так и правда ли то, что о ней говорят. Мне она всегда не нравилась, а вот бабушка почему-то ее привечает, хотя все соседи обходят ее стороной и на порог не пускают. Только т-с-с-с.

Несколько дней спустя наведалась та странная старушка. Переглянувшись, мы стали ждать момента ее ухода. Только она вышла за дверь, как мы последовали за ней.

– Бабуся, мы гулять.

– Ладно, только далеко не уходите.

Мы залезли на чердак, осторожно прокрались сквозь темноту и тихо открыли деревянные ставни.

Уставившись в оба глаза, мы стояли как вкопанные. Сердце ритмично заколотилось в груди, дыхание, будто замерло, а внутри ощущался холод, прокатывающийся волной сверху вниз.

Старуха медленно шла по тропинке между грядок овощей, опираясь на свою клюку. Вдруг она остановилась, наклонилась и вырвала с корнем три луковицы, потом на соседней грядке – три корнеплода моркови.

Мы стали еще въедливее всматриваться и вслушиваться в происходящее. До нас доносилось лишь тихое неразборчивое бормотание. Пройдя через наш огород, она направилась к своей компостной куче, сделала несколько странных махов тростью, резко выбросила все из руки и поковыляла в свой дом.

– Зачем она это сделала? – удивленно спросила я у Лизы.

– Завтра продолжим. Нужно кое-что проверить. А ты не болтай никому, хорошо? – твердым голосом ответила сестра, будто не услышав вопроса.

Я с трудом уснула в эту ночь, меня потрясывало, то ли от холода, то ли от страха. Пушок тоже вел себя странно. Отказался от еды и только бегал из угла в угол, точно пытаясь поймать кого-то невидимого.

– Вера, просыпайся, собирайся и пойдем, – разбудил меня голос сестры.

– Лиза, мне очень страшно.

– Не трусь, ты же со мной, а семь лет биатлона не проходят даром! – сказала сестра, похлопав меня по плечу.

Я одобрительно качнула головой и принялась готовиться к нашему походу. Через полчаса мы брели к дому соседки. Лиза прихватила с собой чеснок и велела мне держать пальцы в форме кукиша.

Огород бабки Тони был не такой, как у других. Часть его занимал подлесок, пара каких-то грядок и огромная куча перегноя. Подойдя ближе, я увидела на ней вчерашние овощи, украденные с нашего огорода, много веток и разбросанных вокруг старых тряпок.

Мы подошли к дому. Он напоминал старый сарай, в котором могли храниться хозяйственные вещи. Немного покосившийся, цвета обветшалых, заплесневелых деревянных бревен. Два маленьких окна были заколочены досками разной длины и ширины, между ними располагалась небольшая дверь, обитая кусками пленки.

Внезапно я почувствовала, что как будто проваливаюсь куда-то. Стала доноситься отвратительная вонь, легкая летняя прохлада сменилась удушающей духотой. Мне становилось дурно. Вокруг повсюду летали мухи, врезались в лицо, а их жужжание оглушало, как звук сотни включенных одновременно моторов.