Жаворонок Ёся

Теперь мама дрожала. В доме действительно было холодно. Тепло от вечерней топки печи давно исчезло, а окна покрылись тонким слоем инея. Ёся заметил, как в углу комнаты натянулась паутина, сверкая при свете единственной в комнате лампочки.

Он подошел ближе и, аккуратно укутывая маму одеялом до самого подбородка, тихо пообещал:

– Я сейчас печь растоплю. Принесу угля и воды. А потом пожарю тебе картошки.

Мама не ответила. Она только тяжело вздохнула, отвернулась к стене и закрыла глаза. Через мгновение Ёся заметил, как на ее впалой щеке блеснула слеза. Она плакала.

Ёся чувствовал, как у него внутри поднимается волна тревоги. Он не знал, как справиться с этой пустотой и холодом, которые заполняли их дом. Казалось, даже время здесь остановилось. Чтобы не разреветься самому, он потянулся за ведром, решив как можно скорее исполнить свое обещание.

На улице было бело и солнечно. Снег лежал толстым слоем, местами доходя до метра. От двери их мазанки вела глубоко протоптанная дорожка, проложенная в этом снежном слое, к старому колодцу. Для маленького Ёси этот путь казался настоящим туннелем. Со стороны его никто не мог видеть – такие высокие были снежные стены.

Ёся шел с ведром в руках, осторожно ступая по узкой тропинке. Снег скрипел под его валенками, а мороз щипал лицо. Он время от времени поднимал взгляд вверх, где небо сияло яркой голубизной, щурясь от отраженного солнцем света. Снег блестел так, будто был усыпан миллионами алмазов.

Ему казалось, что он идет по какому-то волшебному лабиринту, где каждая трещинка на снежной стене или падающая сверху снежинка была частью неведомой сказки. Но, несмотря на эту сказочность, Ёся чувствовал холод, который пробирался сквозь его старую шубку.

А еще Ёсю пугала встреча с колодцем. Причин для этого было достаточно. Иногда непорядочные соседи бросали в колодец дохлых кошек или собак. После этого из глубины начинало сильно вонять, и воду нельзя было пить долгое время. Приходилось идти за ней на речку, а зимой и вовсе растапливать снег или лед, чтобы добыть хоть немного воды.

Однажды в этом колодце утонул пьяный сосед. Говорили, что он, не дойдя до дома ночью, решил утолить жажду. В темноте он, видимо, не удержал равновесие и упал внутрь глубокого колодца. Эта история пугала Ёсю больше всего.

Еще одной причиной страха была сама глубина колодца. Ёся никогда не заглядывал туда. Среди ребятни их улицы была игра на смелость: кто глубже засунет голову в колодец и дольше будет смотреть вниз. Ёся в ужасе бежал от этих детских забав. Он не то что сам не решался это сделать, ему страшно было даже смотреть, как другие рискуют.

И третья причина – ведро с водой. Слабенькому и щуплому мальчику было нелегко вытащить полное ведро. Он с трудом тянул веревку, которая, казалось, становилась тяжелее с каждым движением. Вода в ведре качалась, грозя пролиться обратно, а руки у Ёси начинали дрожать.

В этот полдень у колодца никого не было. Улица тоже пустовала, как будто весь мир замер в холодной тишине. Это была даже не улица, а дорога, ведущая в поселок. Их дом, вместе с двумя соседскими мазанками, стоял практически в пустой степи. Между ними и ближайшим зданием, расположенным на окраине густонаселенной части Аккемира, раскинулся огромный пустырь.

Открытая местность простиралась на много метров вперед, и только одна дорога соединяла их с поселком. Проторенная тракторами и грузовиками, она извивалась между снежными сугробами. По обеим сторонам дороги лежал нетронутый белоснежный покров, который казался бескрайним. На снегу виднелись узоры следов степных зайцев, переплетенные с отпечатками лап охотящихся на них лис и волков.

Степь вокруг дома была тиха, будто спала под пушистым одеялом снега. Только редкие порывы ветра напоминали о суровой зиме, которая не щадила ни людей, ни зверей.

Помощи точно не стоило ожидать. Ёся стоял перед колодцем, чувствуя, как по спине пробегает дрожь – не то от мороза, не то от страха.

Сжав руки на веревке, он чуть ли не с закрытыми глазами сбросил ведро в колодец. Послышался глухой всплеск воды, который эхом разнесся по стенам. Мальчик крепко зажал веревку, пока ведро не погрузилось и не наполнилось водой.

Громко пыхтя и кряхтя, он начал тянуть его наверх. Руки быстро устали, но он продолжал. Веревка натягивалась, как струна, а ведро медленно, но неуклонно поднималось. В какой-то момент вода внутри начала выплескиваться, делая ведро легче, но путь оставался долгим.

С каждым рывком руки дрожали сильнее, а холодный ветер, пронзающий насквозь, только мешал. Однако, пересиливая себя, мальчик наконец увидел ведро, показывающееся из глубины. Едва поставив его на край колодца, Ёся почувствовал, как его дыхание сбилось от усталости.

Мальчик тяжело вздохнул, перехватил ведро покрепче и пробормотал себе под нос:

– Оставалось совсем немного… всего лишь дотащить эту тяжесть до дома…

Их дом – длинное сооружение из самодельных саманных кирпичей – по форме напоминал вагон или даже целый поезд. Мазанка была вытянутая, словно длинный поезд, где один вагон плавно переходил в другой. Дети еще часто сравнивали дом с колбасой. В начале этого длинного строения находились новые пристройки: зал, который одновременно служил спальней, кухня и прихожая – летом она превращалась в летнюю кухню.

В спальне было четыре окна, которые пропускали в комнату мягкий свет, особенно зимой, когда снег за окном отражал солнечные лучи. Пол во всем жилом доме был глинобитным, покрытым окрашенной в темно-коричневый цвет толью, гладкой и всегда холодной на ощупь.

Вдоль стен стояли три железные кровати с высокими спинками, на которые семья накидывала аккуратно сложенные одеяла. Рядом с одной из стен стоял массивный шифоньер, скрипучий, но надежный, как старый друг, а в углу притулилась ножная швейная машинка с коваными узорами на чугунном основании. На ней иногда лежали куски ткани или платья, которые мама не успела доделать.

Следом шла кухня, которая одновременно служила столовой. Здесь стояла варочная печка, а остальное пространство занимали простые нары, на которых сидя ела вся семья, а потом делали школьные задания дети. Очень часто там же спали.

Дальше была маленькая прихожая, тесная и скромная, но вместительная настолько, что в ней умещались и сапоги, и пальто, и даже крюк для мешков с картошкой. Там же была печка со встроенным казаном. Зимой в нем запаривали зерно для домашнего скота, а летом варили себе пищу.

За прихожкой шло самое темное и глухое помещение – старый дом. Там, посреди комнаты, находился заброшенный погреб. А в углу маленькая дверца вела в комнатку, где раньше жили бабушка с дедушкой. Старшие дети любили пугать младших, рассказывая, что в погребе и той каморке обитают Бабайка и другие злые духи.

После старой частью дома располагался сарай, который через узкий дверной проем соединялся с сеновалом с погребом.

Все эти помещения были соединены так, что можно было ходить между ними, не выходя во двор. В зимние месяцы, когда метель заносила улицу толстым метровым слоем снега, а морозы доходили до 30–40 градусов, такая планировка казалась настоящим спасением. Морозный воздух за дверью, казалось, оставался где-то далеко, а внутри мазанки всегда царили тепло и запахи дома – жареной картошки, сушеного сена и свежей выпечки…

С замиранием сердца Ёся пробежал холодный и нелюдимый участок дома, стараясь не задерживаться в нем ни на секунду.

В сарае напротив было совсем другое дело: тепло и оживленно. Слышалось мычание коровы, кудахтанье кур и довольное хрюканье свиньи. Протиснувшись между коровой Зорькой, привязанной в стойле, и ослихой Машкой, Ёся прошел дальше, к сеновалу.

На сеновале пахло летом и лугами. Запах свежего сена обволакивал все вокруг. Здесь находился еще один погреб. Этот погреб был тоже темным и без освещения, но, в отличие от того, что в старом доме, он не вызывал у мальчика страха. Оттуда всегда тянуло ароматами квашеной капусты и помидоров. В погребе лежали запасы картошки, моркови и свеклы, а на полках стояли банки с вареньем и компотами.

Ёся набрал ведро картошки, а потом, немного подумав, взял пару морковок. Он никогда раньше не видел, чтобы картошку жарили с морковью. Никто в их доме так не готовил. Но ему вдруг в голову пришла мысль:

– Это должно быть вкусно. Картошка, лук и морковь, – пробормотал он себе под нос, слабо улыбнувшись.

Сначала Ёсе пришлось почистить печь. Стараясь не поднимать лишнюю пыль, он совком аккуратно вытаскивал из холодной топки серую золу. Получилось два ведра. Первое он отнес в сарай – для кур. Они любили валяться в золе, избавляясь от вшей. Второе ведро мальчик вынес во двор, подальше от дома.

На обратном пути, проходя мимо дровника, Ёся набрал полное ведро черного угля и прихватил пару лепешек сухого коровьего помета.

Многоколенчатый дымоход печи, как и во всех поселковых мазанках, отгораживал спальню от кухни. Эта белая стена была привычной частью их дома, но Ёся знал, что скрывается внутри. Он вспомнил, как летом мама чистила дымоход. Каждый год она в определенных местах топором вырубала семь квадратов. Сначала счищала слой глины, а затем доставала из кладки обугленные красные кирпичи.

В те дни мама становилась похожа на черта: ее лицо и руки покрывались черной сажей. Дети с визгом разбегались по двору, а мама, смеясь, пыталась поймать каждого и мазнуть сажей по щекам.

– Это приносит счастье, – объясняла она, сдерживая улыбку. – Трубочист – это талисман благополучия в доме.

Ёся невольно улыбнулся, вспомнив те моменты, и, слегка задумавшись, положил на чугунные решетки топки скомканную газету. Сверху наломал сухой кизяк, а затем насыпал слегка увлажненный уголь. Все делал так, как учила его мама. Закончив, зажег спичку и осторожно поджег бумагу. Полностью прикрыл верхнюю топочную дверцу, а нижнее поддувало оставил на одну треть открытой.

Когда пламя начало разгораться, Ёся принялся чистить картошку. Как его учили, он снимал с нее только тонкий слой кожуры, стараясь сохранить как можно больше полезной мякоти. Клубни аккуратно опускались в ведро с водой, и мальчик, чуть щурясь от света, продолжал свою работу, думая о том, как скоро будет пахнуть жареная картошка.

Ёся откинул все съемные чугунные кольца, оставив открытую плиту до самого большого отверстия. С усилием он поднял тяжелую, огромную сковородку и осторожно поставил её на плиту. Эта сковородка, как и вся посуда в их многодетной семье, была на раз больше обычной. Ее ручка казалась массивной даже для взрослого, а дно было таким широким, что полностью закрывало открытое пространство конфорки.

Из трехлитровой стеклянной банки, стоявшей на полке, Ёся аккуратно достал несколько ложек густого, золотистого топленого свиного сала. Оно пахло так аппетитно, что у мальчика невольно засосало под ложечкой. Сало он бросил в раскаленную сковороду, где оно моментально начало таять, растекаясь по дну. Жир зашипел, наполнив кухню терпким ароматом, и весело забрызгал горячими каплями.

Спасаясь от раскаленных брызг, Ёся торопливо высыпал в сковороду картошку и морковь, нарезанные длинными тонкими полосками, словно хворост. Овощи с легким шипением погрузились в растопленный жир, и их края сразу начали золотиться, покрываясь хрустящей корочкой.

– Лук, лавровый лист и соль – потом, в последнюю очередь, – произнес мальчик вслух, подражая спокойному тону мамы, которая всегда учила готовить.

Он даже слегка улыбнулся, представив, как мама кивнула бы ему одобрительно. Теперь оставалось только следить за сковородой, чтобы ничего не пригорело, и вовремя добавить специи…

Пока картошка шипела и золотилась на сковороде, Ёся решил подмести и помыть пол. Он несколько раз громко выругался, пытаясь удержать в руках самодельный веник из метелок сорго, который буквально разваливался на глазах.

– Мам, – обратился он, заметив, что мама тихо наблюдает за ним. – Ты бы научила меня плести веники. А то у старших руки не доходят. Гляди, у этого обмотка из талы совсем разлетелась.

– Да, научу, – слабо улыбнувшись, пообещала мама. – Вот потеплеет на дворе, я смогу снова ходить, и мы навяжем их с десяток. Вместо прутьев чернотала лучше взять алюминиевую проволоку. Она и надежнее, и плотнее, да еще и не ржавеет.

Ёся кивнул, но ничего не ответил. Он уже стоял над ведром, с трудом выкручивая воду из большого куска грубой мешковины. Руки дрожали от усилий, а вода медленно капала обратно в ведро.