Потревоженный демон

Капитан Коля Астахов всегда опаздывает, несмотря на то что он человек военный. Просто удивительно, что сегодня он пришел почти вовремя и раньше Федора Алексеева. Работа у него такая – ненормированный рабочий день, все на бегу, на нервах, в неурочное время – пожрать некогда! Капитан, когда жизнь становится совершенно невыносимой, грозится уйти к брату в бизнес – снимает таким образом стресс, прекрасно понимая, что в бизнесе ему будет еще невыносимее по причине сильно развитого классового чутья и подхода.

Федор Алексеев – тот, которого еще нет на точке, – преподает философию в местном педагогическом университете, где пользуется заслуженным уважением коллег и любовью студентов, которых он называет студиозусами, учнями и недорослями – под настроение. Или вагантами. Студиозусы, учни… и так далее, хотя и любят Федора, но спуску ему не дают, всегда начеку, так и ждут, где Философ даст слабину, – устраивают дурацкие приколы и задают каверзные вопросы. Философ – кличка, как вы догадались. Философ, Препфил, Диоген (почему-то!) и Коперник. Еще Кьеркегор, но это даже не все способны выговорить. Коперник же – намек на эпизод со шляпой Федора, надетой на голову астронома, чей бронзовый бюст украшает вестибюль факультета. Обезьянничают также с клетчатым шарфом Федора и трубкой – по его убеждению, даже незажженная трубка помогает сосредоточиться. Приколы приколами, но Федору палец в рот не клади! Не на того напали. У него свое убийственное оружие – эрудиция, логика и чувство юмора. Попасться ему на язык – удовольствие ниже среднего. Голыми руками его не возьмешь, но договориться всегда можно. Достичь консенсуса и компромисса. Ему принадлежит целый ряд крылатых философских фраз, которые тут же расхватывают его подопечные. Например: «Здоровый компромисс – двигатель прогресса»; «Здоровый диалог – залог взаимопонимания». И любимая: «Смейся над собой первым», которую он потребовал философски истолковать, осмыслить и взять на вооружение. Были и другие афоризмы, законспектированные и цитируемые, но эти три оказались, по выражению студиозуса Лени Лаптева, летописца и биографа Федора, «потолком».

Плюс романтический ореол бывшего оперативника, этакого капитана ноль-ноль-семь, который до сих пор – только это строго между нами и не для прессы! – преследует, стреляет, вяжет неуловимых убийц и маньяков, дерется, а главное, вовсю использует свои серые клеточки – без него сыскари беспомощны, как слепые котята. И дерется он будь здоров! И вообще о таком преподе можно только мечтать! Предмет восторга и зависти до зеленых соплей всего бурситета. Сочинителем легенд и страшилок про Федора был, разумеется, студиозус Леня Лаптев.

Облюбованный троицей бар «Тутси» хорош мягкими нравами публики, предпочитающей джаз и старинные романсы, а едва слышное бормотание телевизора над стойкой способствует созданию почти домашней атмосферы. «Тутси» – заведение с традициями, где ненавязчиво дают понять, что в гостях здесь побывали местные и заезжие знаменитости, не преминувшие засветиться с хозяином и одновременно барменом – толстым Митричем. Правда, кто с кем засветился, вопрос и дело вкуса. На снимках известного земляка, фотохудожника Ивана Денисенко, с размашистыми автографами: отечески улыбающийся мэр с детишками в лучших традициях соцреализма; культовый режиссер Виталий Вербицкий с косой до пояса и в бусах, похожий на викинга; лидер партии «зеленых», известный тем, что с риском для жизни лег под трактор во время акции против лесоповала в Марьиной роще; известный художник Виталий Щанский с несфокусированным взглядом и литровой кружкой пива; и многие, многие другие. В том числе и наша троица: красавчик Федор Алексеев в белом свитере с громадным воротом, бравый Коля Астахов и слегка растерянный улыбающийся Савелий Зотов – стоят плечом к плечу, а Митрич в центре, как дядька их Черномор, широко улыбающийся. В белой рубашке, с бабочкой и неизменным полотенцем через плечо.

– Федя позвонил, что задержится. Жизнь нормально. Ты как? Что у тебя, Коля?

– Я… У меня много чего, – туманно ответил капитан. – А где это он, интересно, задерживается? Каникулы, можно дурака валять с утра до вечера. Он что, женился?

– Женился? – испугался Савелий. – Федя? Откуда ты знаешь?

– А чего тогда опаздывает?

Савелий не нашелся, что сказать на столь странное замечание. Он, например, женат, но никогда не опаздывает, а, наоборот, приходит раньше.

– Я опаздываю, потому что жизнь собачья, – продолжал капитан. – Я как тот древний тип, что чистил конюшни. С той только разницей, что он вычистил, а я… – Капитан махнул рукой.

– Колечка, что случилось? – забеспокоился добрый Савелий. – Что-нибудь с Ирочкой?

– С Иркой? – удивился капитан. – При чем тут Ирка? Ничего не случилось, жива-здорова, что с ней сделается? Скорее уж со мной…

Капитан осекся и снова махнул рукой. Он хотел пожаловаться Савелию, что Ирка купила шубу, потратив деньги на ремонт машины, и, главное, он, Коля Астахов, сам виноват, так как в минуту слабости подставился, как лох, забыл, с кем имеет дело, рассказал о премии. Похвастался типа. Хотел пожаловаться Савелию, но удержался – тот сейчас расквохчется, как курица, начнет утешать, приводить дурацкие примеры из собственного куцего житейского опыта под девизом: жизнь все равно продолжается, полоса белая, полоса черная, все-таки она вертится, а там, глядишь, и Федька подгребет и вдоволь потопчется по хребту. Хлебом его не корми. Знаем, проходили. А тут такое делается! Хрен с ней, с шубой. Тем более… тем более опять-таки сам пообещал в минуту слабости, дурак, что было, то было, и чего уж тут. Но так паршиво все сложилось, все одно к одному, что… тьфу! И денег жалко.

Ирочка была гражданской женой капитана Астахова, легкомысленной моделькой в ателье культового местного кутюрье, мэтра Рощенко, или, для своих, Рощика. Не то чтобы моделькой, а скорее костюмершей, швеей, курьером, в общем, по обстоятельствам. И швец, и жнец, и на дуде игрец – это про Ирочку. Но и на подиум ее время от времени выпускали, если повезет, было и такое. Однажды, когда Зара, демонстрантка молодежной линии, подвернула ногу, Ирочка поучаствовала в трех показах. Это был триумф! Сам мэтр Рощик похвалил, сказал: «Ирка, ты класс, прямо кризис-менеджер, тебе бы росточку с полметра добавить! А так нормалек, молодчага, выручила старика!» О старике – понты и кокетство: Рощику чуть за сорок.

Легкомысленная Ирочка хороша тем, что с ней легко. Коля воспитывал и зудел, водилось за ним такое качество – воспитывать и зудеть, она же пропускала его наставления мимо ушей. С точки зрения психологов, классическая пара: «взрослый – ребенок», то есть самая устойчивая конструкция для выстраивания семейных отношений. Может, потому они и не разбегались все эти годы. Пригоревшие котлеты, разбросанная по квартире одежда, неглаженые Колины рубашки, потерянные квитанции, ключи и документы – все это было замечательной дымовой завесой и релаксацией: Коля переключался на быт и выбрасывал из головы профессиональные проблемы.

– Федя! – встрепенулся Савелий и замахал руками.

Они наблюдали, как Федор подошел к стоящему за барной стойкой Митричу и обменялся с ним рукопожатием.

– Опоздание на тридцать минут, – заметил капитан.

– Но ведь пришел! – возразил Савелий.

– Коля, Савелий! Рад, рад! – Федор уселся на свободный стул. – Ну, жарища! Даже вечером чувствуется. А чего смурные? Савелий, как назвал сына?

– Уже? И ты молчал? – Капитан уставился на друга.

– Да нет, врачи говорят, еще две недели. Герман… назвали. Это Зося выбрала.

– Герман? Герман Савельевич… красиво. – Коля скривился. – Мне еще Леопольд нравится, как тот кот. Леопольд Савельевич!

– Зосе нравится Герман.

– На вкус и на цвет, как говорят… Герман – тоже красиво, – подытожил Федор. – Ты хоть задумываешься о том, капитан, что Савелий у нас самый продвинутый, двое ребятишек? А ты чего зеваешь?

– А ты? А вообще, имя парням должен придумывать отец, а дочкам – мать.

– Или наоборот, – заметил Федор.

Коля задумался, потом кивнул:

– Или наоборот. Что пьем?

К ним уже поспешал Митрич с графинчиком коньяка и блюдом фирменных бутербродов – с копченой рыбкой и маринованным огурчиком.

– За Германа! – сказал Федор. – За продолжателя рода!

– Аминь! – не удержался Коля.

– Что, уже? – обрадовался Митрич. – Что же вы молчите, ребята?

– Ждем, Митрич. Еще две недели, – ответил Федор.

Савелий покраснел от удовольствия. Отпил из рюмки, захлебнулся, закашлялся. Капитан открыл рот, чтобы сказать гадость, что-нибудь про перевод благородного продукта, но только вздохнул.

– Слушай, капитан, что там за история с убийством? – спросил Федор. – В городе всякое говорят – то ли было, то ли не было. На троллейбусной остановке.

– Убийство? У нас в городе? – охнул Савелий. – Какое убийство? Я ничего не слышал!

– А Зося? – иронически спросил капитан. – Тоже не слышала? Весь город на ушах!

Савелий пожал плечами.

– Не говорила… кажется. Ей сейчас не до этого.

– Ты, Савелий, живешь в параллельной реальности, – попенял другу капитан. – Ты вообще ни хрена не знаешь за своими бабскими книжками. Убийство было. Нашла труп бродячая собака в половине шестого утра, стала выть. На остановке второго троллейбуса, там еще старый каштан рядом и газетный киоск. Центр города, возле площади. Подошла уборщица, думала, спит, потрогала за плечо. Он и повалился. Просидел там всю ночь. Лисица говорит, смерть наступила между часом и двумя ночи.

Лисица был судмедэксперт, известный своим жизнерадостным характером и неизменно прекрасным настроением. Что доказывает: профессия не накладывает отпечаток на человека, а наоборот, никакая, даже самая неприятная профессия не ломает записного оптимиста.

– Уже известно, кто такой?

– Известно. Документы и деньги, все при нем. Убийца ничего не тронул. Мобильник, правда, раздавлен вдребезги – на него наступили.

– Нарочно? – уточнил Савелий.

– Не знаю. Может, нарочно, может, случайно.

– Как его убили? Ножом? – спросил Федор.

– Убили его кулаком, примерно между часом и двумя ночи. Лисица написал целый трактат, а если в двух словах, то его ударили кулаком в сердце, в итоге перелом ребра и разрыв аорты… как-то так.

– Кулаком? Его убили кулаком? – поразился Савелий. – Никогда не слышал, чтобы так убивали. Как нужно было ударить, чтобы убить?

– Убивают по-всякому, Савелий.