Когда наставить пушек жерла!
Заметим, из каких исторических, культурных глубин поэт извлекает этот язык, эти слова («копя и плавя наши перлы»). Мы не столько узнаем, сколько всей душой угадываем их вещий смысл! Здесь Блок напоминает Западу и о Ледовом побоище, и о замерзшей в русских снегах 600-тысячной наполеоновской армии, но главное – он как бы предчувствует 1945 год!
Однако в приведенных словах поэта звучит и другое, а именно – не только справедливая, но и обоснованная угроза:
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
И это еще не все, что содержится в одной-единственной строчке «Попробуйте, сразитесь с нами!». В ней содержится призыв к благоразумию. К благоразумию, которое прошло вековую школу свободомыслия и критического мышления Эразма и Вольтера. Сегодня для всех нас очевидно, что смысл процитированной строчки «Скифов» не был исчерпан заключением Брестского мира 3 марта и его аннулированием советским государством 13 ноября 1918 г. Поэтому мы задаем еще один вопрос: почему обращение Блока к упомянутому благоразумию Запада остается актуальным все прошедшие сто лет?
Для объяснения трагических событий XX века существует множество концептуальных философских подходов. Как и автору «Скифов», наиболее «работающей» представляется евразийская парадигма. Мы — другие, чем они! Нам говорят: вы «застряли» в прошлом – слишком много говорите о Второй мировой войне. Подразумевается: вы, русские – какие-то не «современные люди» (если выразиться грубо – «варвары»). И следом подразумевается, что самые «современные люди» – это, например, британцы, которые недавно изобрели мем «Скрипали». А Блок 100 лет назад на это сказал:
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!..
Россия — Сфинкс.
Запад не может понять, что мы воспринимаем как фундаментальное философское обобщение проникновенные поэтические слова Михаила Исаковского «Враги сожгли родную хату. Убили всю его семью… А на груди его светилась медаль за город Будапешт». В свое время Евгений Евтушенко сказал, что если бы Исаковский написал только одно это стихотворение, то все равно бы стал классиком русской поэзии. В созвучии с этим стихотворением М. В. Исаковского звучат слова знаменитого стихотворения самого Е. А. Евтушенко: «Хотят ли русские войны? Спросите вы у тишины… Спросите вы у тех солдат, что под березами лежат…». И разве не о том же говорят нам слова Блока:
Мы как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы.
Мы не случайно не даем ссылок на строчки стихов Исаковского и Евтушенко – ведь они положены на музыку и давно звучат в нашей душе сами по себе, без всяких ссылок. Как видим, и Блок, и Исаковский, и Евтушенко говорят об одном и том же, стараясь выразить сущность русского национального характера.
Продолжим однако приведенную ранее цитату Блока:
Россия — Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
И с ненавистью, и с любовью.
Остановимся на этом трижды ритмично повторяемом обращении Блока к Западу: «глядит, глядит, глядит в тебя». Речь у поэта идет о необыкновенной восприимчивости русских к западной культуре. В самом деле (вот слова Блока):
Мы любим все — и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно все — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Остановимся на словах «жар холодных числ». Как неожиданно мощно зародилась у нас точная наука, речь здесь прежде всего о Ломоносове (который, кстати говоря, владел десятью языками). Как высоко ценил его научный гений Эйлер!
У Блока есть еще одна строчка, где говорится, что западная цивилизация – это по преимуществу «техническая цивилизация»:
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Интересно, что строчку «стальных машин, где дышит интеграл» не понял И. А. Бунин, который возмущенно говорил – что это за вычурность, что за нелепость – «дышит интеграл» [8]. Да, здесь русский поэт Бунин, видимо, не понял русского поэта Блока, который за 50 лет до создания персональных компьютеров, предчувствовал современное техногенное общество, на вершине которого – цифровая революция. И вот именно это высокотехничное, цифровое западное общество у нас на глазах принимает вызов Блока – «Попробуйте, сразитесь с нами!». И вот мы имеем сегодня «гибридную войну» против нас, которая по преимуществу есть информационная война.
Попутно следует сказать два слова о кардинальном различии (различии на онтологическом уровне) между знанием и информацией. Используя философский словарь Гегеля, можно сказать: знание есть такое сущее, которое тождественно с истиной, а информация есть такое сущее, которое равнодушно к истине. Отсюда следует: информационная война есть философски нечестная подмена понятия «истина» понятием «информация» [7].
Итак, Блок ведет свой диалог с Западом:
Мы помним все — парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кёльна дымные громады…
Наш следующий вопрос: почему «парижских улиц ад»? Кто-то здесь усмотрит предвидение 1968 года, когда в одной шеренге уличных бунтовщиков шли и Ж.-П. Сартр, и М. Фуко, а кто-то вообще вспомнит сегодняшнюю хронику уличных беспорядков в Париже, разразившихся пока президент Макрон был на саммите «Двадцатки» в Аргентине (ноябрь 2018 г.). Небезынтересный философский факт – тот самый Эммануэль Макрон, который в прошлом был референтом известного профессора философии Поля Рикёра. Наиболее верным будет, конечно, предположить, что поэтический образ «парижских улиц ад» – это про Великую французскую революцию, когда машина «гуманной казни», изобретенная врачом Гильотеном, в дни якобинского террора работала круглыми днями. Когда нож гильотины разрубил Кутона вдоль всего тела (он был парализован, и палач не мог уложить его голову на плаху). Когда следующий дорогой смерти к эшафоту Дантон крикнул Робеспьеру: «Ты последуешь за мной!».
Однако, строка «мы помним все», если сделать ударение на слове «все», предполагает и другое. Великая французская революция увенчалась рождением Первой французской республики. Например, мы помним такие факты: когда накануне взятия Бастилии 14 июля 1789 г. на заседании Национального собрания 20 июня король Людовик XVI своей верховной властью приказал депутатам разойтись, но депутат от третьего сословия Байи заявил: «Собравшейся нации не приказывают!».
Наконец, любой философски образованный человек знает первые строки трактата Руссо «Об общественном договоре»: «Человек рожден свободным, а между тем – он везде в оковах». Однако не все даже философски и научно образованные люди знают, как эта крылатая философская фраза, спустя 30 лет буквально воплотилась в реальность. В 1793—1795 гг. Филипп Пинель освободил от цепей душевнобольных в больницах «Бисетр» и «Сальпетриер». Благодаря французскому врачу Филиппу Пинелю гуманное обращение с душевнобольными стало обязательным условием их лечения.
И вот заключительные строки «Скифов», звучащие, может быть, даже злободневнее, чем сто лет назад:
В последний раз — опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
У нас всех нет надежды, что нашу монографию прочтут те, к кому обращен вещий голос русского поэта. Но есть надежда, и, может быть – даже уверенность, что сила наша прежде всего в том, что у нас есть великая культура, что у нас есть и будет Александр Александрович Блок.
В свой последний приезд в Москву в мае 1921 года он был уже смертельно болен, но выступал много раз в различных аудиториях, читая доклад «О назначении поэта», а также свои стихи. Уместно привести воспоминание Б. К. Зайцева: «Мы позвали Блока, он вошел, все аплодировали. Но какой Блок!… Лицо землистое, … резко очерченные скулы, острый нос, тяжелая походка, и нескладная, угластая фигура. Он зашел в угол, и, полузакрыв усталые глаза, начал читать. Сбивался, путал иногда. Но „Скифов“ прочел хорошо, с мрачною силой» [4: с. 349, курсив наш – А.И.].
В заключение позволим себе повторить сказанное в нашей работе «Поэма Александра Блока „Двенадцать“ в свете дискурс-анализа» [6]. Александр Блок умер на 41-м году жизни 7 августа 1921 года от тяжелейшей болезни сердца «эндокардит», испытывая жесточайшие страдания. Лечение его болезни требовало антибиотиков, а они появились только во время войны, лишь двадцать с лишним лет спустя. Когда его хоронили на Смоленском кладбище и гроб опускали в могилу, рядом плакала Анна Ахматова. Вскоре, этой же осенью, она написала [1: с. 180]:
Принесли мы Смоленской Заступнице,
Принесли Пресвятой Богородице
На руках, во гробе серебряном
Наше солнце, в муке погасшее, —
Александра, лебедя чистого.
Литература
1. Ахматова А. А. Лирика / Сост. и подгот. Текста В. Черных; Худож. И. Махов. М.: Худож. Лит., 1989. 415 с.
2. Блок А. А. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1955. 823 с.
3. Блок А. А. О назначении поэта // Блок А. А. И невозможное возможно…: Стихотворения, поэмы, театр, проза / Сост. В. Енишерлов. М.: Мол. Гвардия, 1980. С. 403—410.
4. Зайцев Б. К. Далекое // Сочинения: В 3 т. Т. 3 / Сост. и подгот. Текста Е. Воропаевой и А. Тархова; Коммент. Е. Воропаевой. М.: Худож. Лит., 1993. 573 с.