Последний пазл

Сесили зашла так далеко, что уже не видела мальчишек на берегу. Не совершает ли она глупость? Вдруг им известно что-то ей неведомое? Не успев так подумать, она услышала, как они залезают в лодку, как тарахтит лодочный мотор, затем голоса стали стихать, и вскоре воцарилось полное безмолвие. Они уплыли, и она осталась совершенно одна в бухте на острове Кефалония. Ни одна живая душа не знала, где ее искать. Ее чувства метались между восторгом полной свободы и страхом, но первое постепенно перевесило.

Она прошла немного дальше, ее зрение уже привыкло к полутьме. Пещера оказалась просторнее, чем выглядела со стороны моря, и уходила все дальше вглубь скалы. Чтобы продолжить ее исследование, Сесили понадобился бы факел. Она огорчилась, что попала сюда неподготовленной, но при этом испытывала облегчение оттого, что поход завершился не по ее воле. Теперь в ней боролись зуд первооткрывательницы и предчувствие беды. Вдруг она не сможет вернуться, вдруг откажут ноги, вдруг случится сердечный приступ? Вдруг она рухнет здесь, не сможет плыть назад, захлебнется? Сколько времени пройдет, прежде чем Сью поднимет тревогу да и просто заметит ее отсутствие? Что, если начнется прилив? Найдет ли она место, где его переждать?

Сесили покачала головой и мысленно высмеяла себя. В ней проснулась материнская привычка взвешивать риски, хотя рядом не было ее чад. Но, так или иначе, пора было возвращаться. Как бы не окоченеть здесь, а ведь впереди еще заплыв в обратную сторону. Она нагнулась, достала из воды белый круглый, как монета, камешек и сжала его в кулаке: пусть это будет сувенир в память о ее приключении.

До «своего» пляжа она доплыла быстрее, чем думала. У нее не было полотенца; пришлось обсыхать, лежа на плоском камне, – декадентское занятие, разве она кинозвезда из пятидесятых годов? Солнце было уже в зените; у ее ног мелькнула крохотная ящерка. Надо было взять с собой денег, чтобы отпраздновать свое выживание хваленой сангрией из бара. Она решила вернуться сюда на следующий день, уже в полной готовности.

Высохнув, она надела через голову сарафан, сунула ноги в босоножки. Оглянувшись на тропинку, которую ей теперь придется штурмовать, она увидела, что за одним из столиков перед баром кто-то сидит. Это была женщина, очень загорелая, с темными волосами до плеч. Она была в солнечных очках, но Сесили все равно показалось, что она смотрит на нее.

Она улыбнулась незнакомке и приветственно подняла руку.

– Хэлло! Здесь чудесно, не правда ли?

Вместо ответа женщина пожала плечами. Обычно в таких ситуациях Сесили не продолжала попыток общаться, но здесь, на тихом кефалонском пляже, вдали от друзей и родных, в полном одиночестве, ей хотелось быть дружелюбной. Она побрела к женщине. Та подняла очки и закрепила дужки у себя в волосах. Бесцеремонно оглядев Сесили с ног до головы глазами цвета кофе, она спросила:

– Вы Сесили Найтингейл?

– Да… – робко ответила Сесили.

Женщина кивнула. Ее взгляд стал оценивающим.

– Я Марни Стоун, – сказала она.

Часть вторая

1

Англия

Прошло уже два дня после отъезда Сесили, и пока что Норман был собой доволен. Он выполнил обещание – разобрал сарай, и ненужный хлам оттуда лежал теперь грудой на заднем дворе. Сарай стал выглядеть образцово, чего нельзя было сказать о заднем дворе, но эту проблему можно было решить если не сегодня, то завтра. Лапша с говядиной тоже более-менее удалась. Все вышло, конечно, не так просто, как выглядело у мистера Оливера – оказалось нелегко подготовить все ингредиенты сразу, – но в целом Норман остался горд собой. Сесили удивится, когда вернется и обнаружит, что он не только выжил без ее привычной кормежки, а даже расцвел. Он нисколько не возражал против кухонного труда, но такое уж разделение труда сложилось у них за долгие годы; теперь в него вполне можно было внести изменения. Он не противился переменам и даже приветствовал их, учитывая то, что в это время происходило, как он считал, на Кефалонии. Норман предчувствовал немалые перемены в их жизни.

Он заварил чай и взял к чаю целых три печенья с ванильным кремом, благо некому было их сосчитать и одернуть лакомку. Наслаждаясь тем и другим на лужайке, он планировал свои дальнейшие действия в рамках операции «Сарай». Однако ограничиться только этими мыслями было трудно. Норман гадал: где Сесили сейчас, как у нее дела? Он не сомневался, что его супруга со всем справится. Других таких умелых женщин, как она, Норман не знал. Но даже ее завидное душевное равновесие могли поколебать новости последних нескольких дней. Он жалел, что ему не хватило решительности настоять на том, чтобы отправиться в Грецию вместе с ней; он знал, впрочем, что его настойчивость ни к чему не привела бы. Через ЭТО Сесили должна была пройти сама. Его место было здесь, дома, его долгом было оборонять крепость до ее возвращения, а потом помочь ей собрать разлетевшиеся черепки. Он, правда, надеялся, что до этого не дойдет. Только эта надежда его и поддерживала.

Звякнула задвижка на боковой калитке, появилась Лили с прикрученным к бедру младенцем.

– Доброе утро, папа! – прочирикала она и тут же ахнула. – Что ты натворил с сараем?

– Я же говорил: затеял уборку, пока ваша мать в отъезде.

– Думаю, тебе придется потрудиться изо всех сил, – сказала Лили, разглядывая, склонив набок голову, кучу хлама. – Тебе помочь?

– Нет, благодарю, – натянуто ответил Норман. – С виду хаос хаосом, но, уверяю тебя, даже в этом безумии присутствует особый порядок. Я точно знаю, что где лежит и что когда делать.

Это было правдой лишь отчасти, и, судя по улыбке Лили, она знала это не хуже отца; но она не стала спорить и села к нему за столик, устроив сынишку у себя на коленях так, чтобы он мог наблюдать за происходящим. Он забарабанил по столу пухлыми ручонками – пришлось Лили схватить его за пальчики, чтобы усмирить.

– Мы были на музыкальном занятии, – объяснила Лили. – Дай, думаю, загляну к тебе на обратном пути.

– Не маловат ли он для этого? – спросил Норман, любуясь внучонком, засунувшим в рот кулак; непонятно, как он при этом не задыхался. – Или у нас в семье народился новый музыкальный гений?

Лили бросила на отца укоризненный взгляд. Ей никогда не нравилось семейное подтрунивание друг над другом, даже в шутку.

– Хьюго действительно хорошо играет на скрипке, не смей дразнить из-за этого Флисс. Она принимает это слишком близко к сердцу.

Нормана подмывало возразить, что Фелисити рискует горько разочароваться, излишне – по крайней мере, так ему подсказывал собственный музыкальный слух – расхваливая талант Хьюго, но он счел за благо прикусить язык.

– Этим вечером мы встречаемся с сестрами, – напомнила ему Лили. – Как всегда, в третью среду месяца. Можешь присоединиться, если хочешь, – спохватилась она. – В программе всего лишь карри.

– Очень мило с твоей стороны, Лили, но сегодня вечером я записываю телепрограмму для вашей матери. – Ставить программы на запись он так и не научился. – А еще я хочу опробовать новый рецепт.

– Как знаешь, – сказала Лили. – Наверное, будет даже лучше, если ты не придешь. Мне надо пошептаться с Джулией. Чует мое сердце, она что-то затевает втайне от меня.

– Это на тебя не похоже. Я думал, ты проникаешь телепатическим способом во все ее мысли. Недаром вы близнецы! – Теперь он подтрунивал над ней, но она не реагировала.

– В этот раз не смогла, – призналась она. – Но знаю: что-то назревает.

– А что Фелисити? – спросил Норман. Старшая дочь волновала его сильнее всего. Со стороны та выглядела женщиной, держащей под полным контролем абсолютно все в своей жизни, но он знал, что это видимость, на поддержание которой уходит слишком много ее сил. Чем выше залезешь на дерево, тем больнее расшибешься, если тебя сбросит порывом ветра. Наглядный пример – ее возня с малышом Хьюго. Было бы лучше, если бы она могла направить слепящий луч своего внимания не на него одного, но, увы, появления у Хьюго братьев и сестер ждать не приходилось.

А уж ее муженек…

– Ричард по-прежнему работает в Лондоне? – спросил он. Вопрос был с подтекстом, но Лили притворилась, что ничего не заметила.

– Насколько я знаю, да, – ответила она как ни в чем не бывало. – В выходные он дома. Хотя бы так…

Малыш раскапризничался, его щечки раскраснелись, кулачок заблестел от слюней.

– Ну-ка, ну-ка, – потянулся к внуку Норман. – Поздоровайся с дедушкой.

Лили передала сына ему. Малыш был белокурым, как Лили, с голубыми глазищами и пухлым личиком. Норман принялся подбрасывать его на коленях, и он ненадолго перестал хныкать, но вскоре зашелся оглушительным криком.

– Извини, папа, – сказала Лили, забрала у него сынишку и стала легонько покачивать, прижав к груди. – У него зубки режутся. А на музыке он обкакался, такое никому не понравится. Сейчас ему лучше вздремнуть.

– Остальные в порядке? – осведомился Норман. – Как Марко?

Лили улыбнулась.

– Все хорошо, спасибо. Ну что, молодой человек, пойдем? Тебе пора домой. Я загляну к тебе завтра, – пообещала она отцу.

– Это лишнее, Лили. Я прекрасно справляюсь сам.

Лили откинула с лица длинные светлые пряди, чтобы сын в них не вцепился – он уже тянулся ручонками к маминым волосам.

– Знаю, но должна сама увидеть, как ты разобрался с сараем, к примеру. Мама разозлится, если застанет все в таком виде. – Оба покосились на гору хлама. – Тебе нужно это сиденье от качелей?

– Мне оно ни к чему, веревки совсем сгнили.

– Тогда я его заберу, хорошо? Марко привяжет новую веревку, будут у нас качели на дереве за домом.

По мнению Нормана, у дочери в саду и так хватало детских игрушек. С другой стороны, лишние качели никогда не повредят.